«Врач говорит, что ты сумасшедший, и все ему верят». Это правда, что «неудобных» активистов все чаще отправляют в психбольницы?

Ярослав. «Его добивали психологически, чтобы он признал свою вину»

С 12 лет Ярослав Иноземцев, по воспоминаниям его матери Юлии Бочаровой, вел страницу во «ВКонтакте», где выкладывал анархистские картинки, мемы про российскую власть и посты против школьной формы.

В июне 2020 года, когда Ярославу было 14 лет, его задержали по подозрению в подготовке теракта в школе №61 Тракторозаводского района Волгограда, где он учился. По мнению следователей, доказательствами этого стали найденные у подростка в квартире самодельные «коктейли Молотова», тетрадка с рецептами взрывоопасных смесей и показания одноклассника.

Ярослав и его мама Юлия Бочарова не признают вину подростка. Он подтвердил, что сам изготовил зажигательные жидкости, но ради интереса: «Сделать что-то более прикольное».

По словам матери Ярослава, он «просто попал под волну задержаний якобы террористов-подростков». Примерно в это же время по подозрению в подготовке терактов в школах в Красноярском крае и на Сахалине задержали «Канских подростков» Илью Груниса и Максима Пудовкина.

Как рассказывает Юлия, Ярослава сразу отправили в СИЗО, где он провел около года. На подростка оказывали давление, чтобы он признал вину, но Ярослав не сделал этого. За это его признали невменяемым.

— Поскольку он не хотел признавать свою вину, они [правоохранительные органы] решили давить на него разными способами. Например, не давали нам свидания и постоянно впустую возили его на автозаках. Он проводил там целые дни, а потом его привозили назад. Его добивали психологически, но поскольку он этого не сделал [не признал вину] и ничего не помогло, они решили отправить его в психушку, — рассказывает Юлия Бочарова.

Через девять месяцев содержания в СИЗО Ярослава отправили в Центр психиатрии имени Сербского в Москве. С 2021 года Ярослав суммарно провел в психбольницах около пяти месяцев, причем фактически он там находился не для прохождения лечения, а в качестве меры пресечения, еще до его признания якобы невменяемым.

В Центре психиатрии Ярославу должны были провести медэкспертизу, чтобы заключить, вменяем он или нет. Пока Ярослав дожидался ее, он находился в психиатрическом стационаре при СИЗО «Бутырка», в «кошкином доме» (неофициальное название больниц, появившееся из-за того, что раньше там содержались исключительно женщины). Там Ярослав содержался в отдельной палате.

В «кошкином доме» Ярослав, по словам Юлии, смотрел телевизор и выходил в прогулочный дворик, а также несколько раз его вызывали для проведения психологических тестов. Пока он находился в стационаре, ему без разрешения родителей начали давать какие-то лекарства. Что это были за лекарства, подростку не сообщали.

Там же ему провели медэкспертизу, на которой практически не задавали никаких вопросов, — только показали несколько рисунков, которые Ярослав рисовал ранее, и спросили, что изображено на них. Подросток сообщил комиссии, что не помнил, что это были за рисунки, потому что он нарисовал их, когда ему было 12 лет.

Очень буйный пациент

После экспертизы, в феврале 2021 года, Ярослава отправили обратно в СИЗО «Бутырка», где он и узнал, что его признали невменяемым. Ему без назначения лечения судом давали неизвестные лекарства, обосновав это тем, что «ему поставили диагноз». Из-за лекарств у подростка случился нейролептический синдром.

—​ Он отправил письмо уже из «Бутырки»: «Мама, плохая новость: меня признали невменяемым. Мне стали давать какие-то лекарства, от них у меня голова вверх запрокинулась, язык стал западать. В общем, свело меня». Врачи сказали ему, что он притворяется, а ему на самом деле было плохо. Ему дали несколько лекарств, которые не помогли, и потом прокапали капельницу. Только после этого Ярославу стало легче, — рассказывает Юлия. Письмо Ярослава есть в распоряжении редакции.

Юлия так и не узнала, какие лекарства дали Ярославу. Предположительно, это был галоперидол и аминазин — антипсихотик и нейролептик, которые вступают в подобную реакцию друг с другом.

В апреле 2021 года Ярослава перевели в областную психиатрическую больницу Волгограда, находящуюся в полутора часах езды от города, в хуторе Логовском.

Один из врачей заставил Ярослава подписать соглашение на лечение. Когда Ярослав сообщил, что не будет принимать лекарства, доктор пригрозил, что «будет насильно колоть его уколами» и заставил мальчика принять неизвестную таблетку. От нее подростку стало плохо, у него снова случился нейролептический синдром. После этого ему больше не давали никаких лекарств и перевели в карантин общего отделения.

Юлия все это время не знала, что ее сын находится в психбольнице. В СИЗО женщина приехала на свидание к Ярославу. Уже там ей сообщили, что сына увезли в медучреждение.

—​ Там мы узнали про лекарства. Мы разговаривали с заведующей, нас просили ничего не говорить об этом. Они угрожали, что не будут пускать меня к нему. Говорили, что больше не будут давать ему лекарства, а то лекарство, которое они дали ему, якобы было от бронхита, — рассказывает Юлия Бочарова.

Позже врач, который дал Ярославу эти таблетки, извинился перед Юлией. Он признался, что сделал это из-за звонка из СИЗО, где сказали, что Ярослав — «очень буйный пациент».

Ярослав провел в этой психбольнице около четырех месяцев. Там ему дали положительную характеристику [копию документа Юлия не предоставила корреспонденту «7х7»]. У подростка не выявили никаких психических отклонений или повышенной агрессии. Летом 2021 года Южный окружной военный суд отправил Ярослава под домашний арест.

После этого Юлия хотела поставить Ярослава на учет к психиатру, чтобы иметь возможность доказать в суде, что подросток вменяемый и не опасен для общества. Однако в государственной поликлинике ей не позволили сделать это, сообщив, что врачи «и так уже получили из-за них», потому что «у них больной мальчик занимался терроризмом, а они не уследили». Юлия предполагает, что врачей напугали сотрудники ФСБ.

Неадаптированность

Осенью 2021 года по инициативе следствия Ярослава снова определили в психиатрическую больницу в Новочеркасске. У подростка сработал браслет ФСИН на ноге, который показал, что подросток якобы находился ночью на территории школы, — это мать Ярослава отрицает.

В этой психбольнице, по словам Юлии, к Ярославу «относились нормально», но заставили его письменно дать разрешение на проведение лечения в учреждении. Никаких лекарств подростку там не давали, однако Юлия не понимает, почему в психбольнице не связались с ней.

—​ Как они могли у несовершеннолетнего, еще и признанного невменяемым, брать разрешение на лечение? И зачем проводить лечение, если лечение должен назначить только суд, а суда не было. Может, это был какой-то эксперимент, может, им просто захотелось, может, это был какой-то приказ свыше, — рассуждает женщина.

В июле 2022 года Ярослав снова попал в психиатрическую больницу в хуторе Логовском. Там заведующая отделением связалась с Юлией и сообщила: теперь они не могут не давать лекарства Ярославу из-за давления силовиков.

—​ Врач мне сказала: «Я теперь ничем не могу помочь, потому что к нам приехали с разборками на нескольких машинах из администрации и ФСБ, перерыли все документы, наехали на нас и спросили, почему мы Иноземцеву не давали лекарства. И сейчас, если мне скажут давать ему лекарства, я буду их давать». Конечно, свое место ей было дороже, — говорит Юлия Бочарова.

Через время Ярослава перевели в другую психбольницу, уже в Ростовской области, в хуторе Малый Мишкин. В этом психоневрологическом диспансере содержатся люди, совершившие тяжкие и особо тяжкие преступления. Ярослав лежал в палате с мужчиной, больным шизофренией, который проявлял агрессию и дрался с персоналом.

Как рассказывает Юлия, хуже всего условия были именно в этой психбольнице. Еду там, как сообщал матери Ярослав, «невозможно было есть», он не мылся 10 дней, а медперсонал запрещал подростку рисовать, отбирая карандаши и фломастеры, а также письма, которые ему присылали знакомые и сочувствующие люди.

Персонал при этом «нормально» относился к Ярославу, в отличие от главврача больницы. Он перед Новым годом заставил Ярослава побриться налысо, объяснив это тем, что у него могут завестись вши. При этом подросток был единственным пациентом больницы, которого главврач заставил сбрить волосы. Он аргументировал это тем, что другие пациенты лежат в учреждении давно и они старше Ярослава.

—​ У Ярослава была такая хорошая, симпатичная стрижка. Мы просили оставить ему хотя бы немного волос, чтобы он не лысый ходил, потому что Ярослав мечтал отрастить волосы. Но врач перед самым Новым годом позвал сына к себе и сказал, что если он не пострижется, то его будут колоть галоперидолом и запретят писать и получать письма, — рассказывает Юлия.

При выписке медперсонал не отдал Ярославу часть писем, которые ему писали, пока он был в больнице. Так, например, пропало письмо от российской актрисы Лии Ахеджаковой, которое врачи, по мнению Юлии Бочаровой, оставили себе на память.

Сотрудники больницы не давили на Ярослава ни морально, ни физически, но Юлия уверена: это только потому, что сын был несовершеннолетним, а его дело было резонансным. Про подростка писали как популярные независимые издания, так и локальные волгоградские, а петиция с требованием прекратить дело против Ярослава на Change.org набрала почти 50 тыс. подписей.

В психоневрологическом диспансере хутора Малый Мишкин Ярослав провел около 3,5 месяца. В январе 2022 года его выпустили под домашний арест, потому что в учреждении отказывались возить его на суды, — в больнице не было спецтранспорта. Пока Ярослав находился под домашним арестом, он успел закончить девять классов школы и поступить в колледж.

На одном из последних судебных заседаний по делу Ярослава Иноземцева, его адвокат Андрей Гордеев ходатайствовал в суде о назначении подростку повторной психиатрической экспертизы. Но суд не удовлетворил это ходатайство и в июле 2022 года вынес решение, в котором приговорил Ярослава к принудительному психиатрическому лечению. На очередной суд семья пришла сразу с вещами — Юлия ожидала, что сразу после этого ее сына увезут в психиатрическую больницу. Но этого не произошло.

Уже на следующий день Юлия вместе с сыном покинули Россию.

Сейчас они живут в Армении. Ярославу исполнилось 18 лет, и, по словам Юлии, пережитое в подростковом возрасте сильно повлияло на него. Ярослав боится обращаться даже к частным психологам и не доверяет им.

—​ Он остался не социализированным, не адаптированным к жизни. Он пропустил все подростковое становление, которое могло быть у него. Он не знает, чем хочет сейчас заниматься и чего хочет дальше в жизни, — признает Юлия Бочарова.

Особенно Ярослав боится принимать какие-либо лекарства после нескольких нейролептических припадков и, по словам Юлии, не помнит даже половины того, что с ним происходило в те годы, когда он находился в больницах и СИЗО.

«Опасность возвращения к советским временам существует»

В СССР карательная психиатрия была масштабной. Член Совета Правозащитного центра «Мемориал» и историк Алексей Макаров рассказал «7х7», что в 1970-е годы примерно каждый шестой человек, на которого было возбуждено дело по политическим статьям, в итоге признавался невменяемым и отправлялся на принудительное лечение.

В современной России практика принудительного психиатрического лечения не настолько масштабна, как в советское время.

— Сейчас, как я понимаю, процент ниже. В последнее время таких случаев стало встречаться больше, потому что и политических заключенных стало резко больше, но тем не менее пока это еще не стало отчетливо видной тенденцией. Хотя все равно психиатры не отказываются от политически мотивированных дел, они вполне себе участвуют и ставят эти диагнозы, отправляют на принудительное лечение. И таких дел сейчас уже как минимум пара десятков, — рассказывает историк.

Как заметило издание «Агентство» по своим подсчетам, рост приговоров с принудительной госпитализацией резко вырос с 2023 года — анализ журналисты провели на основе политических и репрессивных дел.

Правозащитное сообщество в России не уделяет достаточного внимания проблеме принудительного лечения, уверен Макаров. Одна из причин — у общества нет доступа к медицинским документам, по которым можно было бы определить, насколько диагноз реален.

— У нас мало механизмов контроля над тем, что происходит в психиатрических больницах. Есть монополия института судебной психиатрии имени Сербского, и ничто не мешает государству и психиатрам расширить те практики и использовать их более грубо, — объясняет Алексей Макаров.

У общественности остается много вопросов: кто выступает экспертами на психиатрических экспертизах, как выглядят условия содержания в больницах, какие там дают лекарства и в каком количестве? Все это остается неизвестным, потому что процедура принудительного лечения очень закрыта.

В СССР в административном порядке минимум сотни, а максимум тысячи людей госпитализировались каждый год. При этом многие из врачей, работающих 1960–1980 годы, продолжали работать в 1990–2000 годы и учить в том числе современных российских психиатров. Алексей Макаров считает, что в современной России не было переосмысления роли психиатрии.

В частности, именно эти люди участвовали в «разработке» и распространении теории психиатрии, в которой фигурирует диагноз «вялотекущая шизофрения». Считается, что именно этот диагноз чаще всего использовался для борьбы с инакомыслием в СССР.

— ​Этот диагноз, грубо говоря, позволяет говорить о том, что человек обычно выглядит как здоровый человек, ведет себя адекватно, но в какой-то момент у него обостряется заболевание, и он начинает заниматься правдоискательством. После распада СССР психиатры немного задумывались о том, что происходило, но сейчас они говорят так: “Это была такая научная школа, нас так научили. Это все не мы, а государство, мы никакую инициативу не проявляли, и вообще, мы люди подневольные”. Это удобная позиция. При этом я бы сказал, что качественно улучшений почти нет, — считает Алексей Макаров.

Он признает, что российская судебная психиатрия вполне может вернуться к 1960 годам, если на это будет “прямой политический заказ”.

Вячеслав. Похитили из жизни

Поэт из Санкт-Петербурга Слава Малахов ведет группу «Дореволюционный Советчик» во «ВКонтакте», где публикует антивоенные посты и мемы. В конце августа 2023 года он сел на поезд до Москвы, и уже в дороге, по личным причинам, решил вернуться в Санкт-Петербург.

Слава попросил проводницу выпустить его на станции, где остановился поезд. Она отказала, но пообещала высадить его на следующей остановке. Когда поезд остановился, Славу не выпустили. Проводница сказала, что изначально не планировала этого делать и хотела, чтобы он «отцепился от нее». Они начали ругаться, и тогда Слава дернул стоп-кран стоящего поезда.

— Я рассердился немного, был на взводе, — признает Вячеслав, — Стоп-кран зашипел, и потом вернулся на место. Никто не пострадал, ничего не случилось, поезд стоял. Я признал, что был слишком радикален, и вернулся на свое место.

Через полчаса мужчину попросили выйти из поезда. На станции в Ленинградской области его встретили двое полицейских и проводница, с которой он спорил. Она заявила полицейским, что Вячеслав «причинил ей увечья и моральные страдания».

—​ Я не тронул ее и пальцем. Я был вежлив и всего лишь попросил выйти из стоящего поезда. Я думал, что полицейские поймут ситуацию, Я говорю: «А вы, граждане, хотите мою версию послушать, как было, да»? А они сразу: «Нахуя тебя слушать. Ну-ка встал, пошел», — рассказывает Слава.

Силовики доставили его в отдел полиции города Тосно Ленинградской области, где он провел около суток. У Малахова забрали все личные вещи, не кормили и почти не давали воды все это время. Когда Славу наконец отпустили, то выписали два штрафа за мелкое хулиганство — 500 руб. и две тыс. руб.

Полицейские пообещали отвезти Славу к трассе, чтобы он смог поймать попутку и вернуться в Санкт-Петербург. Под этим предлогом мужчина вышел на улицу с полицейскими, но там его ждала скорая помощь. Славе также отказались отдавать его телефон. Его насторожило это, но полицейские заверили, что ему нужно проехать с ними в больницу, чтобы “зафиксировать, что с ним все в порядке”.

—​ Я еще тогда подумал, что это какая-то мутная история, но сел в скорую, — вспоминает Слава.

Через 40 минут поэта привезли в Ульяновскую психиатрическую больницу в городе Тосно. По его словам, работники психбольницы вместе с полицейским заставили его подписать документы на госпитализацию.

—​ Сначала меня спрашивали, не хочу ли я «полежать в больнице». Я сказал, что не хочу здесь оставаться и хочу поехать домой. После этого мент сказал мне: «Подписывай, сука, документы», — рассказывает Слава.

Несмотря на протесты мужчины, его отвели в соседнее здание, в палату, где для него уже была приготовлена пижама. Там медсестра позвала четверых мужчин, которые насильно привязали его к кровати. Полицейский помогал связывать мужчину и в процессе прижал его к кровати коленом, сильно надавив на грудь. Слава почувствовал сильную боль в груди. Как позже выяснилось, полицейский сломал ему одно из ребер (снимок перелома есть в распоряжении «7х7»).

—​ Меня обкололи то ли снотворным, то ли успокоительным, и я провалился в сон. Несколько раз просыпался, не понимая, где я нахожусь, звал на помощь. Приходила медсестра, снова колола меня, и я засыпал, — вспоминает Слава.

Через время Малахова отвязали от кровати, но продолжали удерживать в больнице против его воли. Медперсонал регулярно угрожал, что его снова привяжут к кровати. В психиатрической больнице он провел 21 день. Вячеслав чувствует, словно его на месяц «похитили из жизни».

—​ Я чувствовал, будто я нахожусь в какой-то глухой, замаринованной бочке. Никто из врачей даже не подумал меня успокоить, никто мне не говорил, что я нахожусь в больнице, что они врачи, что мне хотят помочь. Они просто привязали меня к кровати, сломали ребро, обкололи меня чем-то. Я в какой-то момент думал, что я стал жертвой грабителей или что мне сейчас вырежут органы, — признается Слава.

«Они не верят, что ты не болен»

Все время нахождения в больнице Вячеслава заставляли принимать неизвестные ему таблетки. Врачи говорили, что не имеют права говорить, какие препараты ему дают, и угрожали, что если он не будет принимать таблетки, то они будут делать ему уколы.

—​ Я чувствовал абсолютное бессилие и бесправие. Ты задыхаешься от несправедливости, но ничего поделать не можешь, потому что надо просто терпеть. Причем врач там [в психбольнице] царь и бог. Он говорит, что ты неадекватный, ты сумасшедший, ему все верят. Угнетает неизвестность. Ты не можешь позвонить, не можешь ни с кем связаться, и тебя просто держат и не говорят, когда ты выйдешь, — объясняет Слава.

Никто не лечил перелом ребра мужчины, не давал ему обезболивающее и, более того, не верил, что перелом у него вообще есть.

—​ Там [в психбольнице] заочно недоверительное отношение к пациентам, как к людям, которые любят симулировать. Поэтому они никак не входили в положение. Они говорили: «Мы не знаем, что у тебя. Скорее всего, ничего нет», — говорит Слава.

По словам Малахова, из-за перелома ему было больно вставать с кровати и передвигаться по больнице. Он часто опаздывал на завтрак, медленно ходил и совсем не мог поворачиваться.

За время нахождения в больнице Слава похудел на 10 килограммов из-за скудного питания. Пациентов в больнице кормили «кашей и капустой на воде». Он рассказывает, что до этого был спортивным парнем, а через месяц нахождения в больнице не узнал себя в отражении.

Часть медперсонала относилась к Славе с пониманием, но были и те, кто грубил и угрожал не только ему, но и остальным пациентам психбольницы.

— В этой психиатрической больнице среднее общение с человеком как в утрированной начальной школе. На всех кричат, ко всем обращаются по фамилии: «Быстро пошел, сел, встал». Это немного концлагерная история. Но были медсестры, которые очень по-доброму ко мне относились. Они мне помогали, говорили: «Слушай, ты веди себя потише. Они не верят, что ты не болен, тебя же с полицией привезли. Здесь такие правила», — говорит Слава.

Решили сломать

Малахову дважды назначали психологические тесты, которые он успешно проходил с двумя разными психологами. Во время первого тестирования завотделением Алиса Рахимкулова требовала указать в заключении «суицидальные наклонности и слабоумие», но получила отказ специалиста. По результатам тестов Славу признали вменяемым и обладающим высоким IQ, хотя на его выписку это никак не повлияло. Более того, уже после выхода из больницы Вячеслав прочитал в своей медкарте, что он «вел себя неадекватно и галлюцинировал» (медкарту Вячеслав не смог предоставить корреспонденту «7х7»).

—​ В медкарте было написано, что мне показан ультрастрогий режим содержания, что я якобы выкрикивал какие-то лозунги, а я ничего не выкрикивал и не галлюцинировал. Я просто сидел и не понимал, почему у меня вообще привезли в больницу. Я очень хотел оказаться дома, — объясняет Слава Малахов.

Также завотделением, по словам мужчины, неоднократно грубила ему и часто кричала не только на него, но и на других пациентов клиники. Она запугивала мужчину, что он может никогда не выйти из больницы. Также она сообщила Вячеславу, что он «находится в учреждении не просто так — просто так там никто не оказывается».

Когда мужчину выписали из больницы, он сразу обратился к «Команде против пыток». Они инициировали собственное расследование и оплатили лечение Славе Малахову в частной клинике. Из-за ремней, которыми его привязывали к кровати, у него появились гноящиеся раны на ногах. Медобследование после выписки также подтвердило у Славы перелом ребра.

Сейчас Вячеслав затрудняется предположить, почему ему назначили наказание в виде принудительного психиатрического лечения. Он предполагает, что это могло быть связано как с личной неприязнью полицейских, так и с «синдромом вахтера» правоохранительных органов.

—​ Я не исключаю, что это могла быть личная месть для меня от полиции и личная неприязнь. Я очень социальный человек и отличался от них, пытался настойчиво отстаивать свои права. Возможно, они решили сломать меня, — предполагает поэт Слава Малахов.

Принудительная госпитализация Славы совпала с возбуждением в отношении него административного дела о дискредитации армии РФ за некий пост во «ВКонтакте». Об этом он узнал от врачей психбольницы.

Вячеслав не понимает, почему его так долго держали в психбольнице, но это очень повлияло на его жизнь. Он лишился работы, арендованной квартиры и здоровья во многом из-за того, что его так долго держали в учреждении.

Мужчина признается, что он только спустя несколько месяцев начал налаживать свою жизнь после выписки из психбольницы.

—​ Наверное, меня это не сломало, потому что я бодр, весел, много пишу, работаю, в депрессии не сижу. Но в то же время я не скажу, что это было легко… Мне было очень тяжело. Разлука с любимыми, постоянный психологический прессинг, насилие — я такого пиздеца не заслужил, и никто другой тоже не заслужил.

Сейчас Вячеслав Малахов находится в московском СИЗО. Его задержали 31 января 2024 года, когда он приехал из Санкт-Петербурга в Москву. В этот же день в квартире, где он остановился, прошел обыск. У мужчины изъяли телефон, роутер, ноутбук и внешний диск. Малахова обвиняют в повторной «дискредитации» армии (ч. 1 ст. 280.3 УК РФ).

Поводом для уголовного преследования стал размещенный 8 сентября 2023 года в Telegram-канале Малахова антивоенный пост. «Мемориал» признал Славу политзаключенным.

На последнем судебном заседании в Хамовническом суде Москвы Малахов признал свою вину в дискредитации армии и попросил изменить меру пресечения на более мягкую. Несмотря на признание Малахова, суд продлил поэту пребывание в СИЗО до 30 ноября 2024 года.

«Твоя оппозиция — больные люди, которых ты лечишь»

Корреспондент «7х7» попросил историка Алексея Макарова проанализировать, почему врачи в психиатрических больницах могут проявлять физическую и моральную жестокость к пациентам, в том числе тем, которые были направлены на принудительное лечение из-за активистской деятельности. Он считает, что это может быть связано как с уровнем подготовки и качества персонала больницы, так и с закрытостью учреждений.

По словам Макарова, с подобными проблемами сталкиваются не только политзаключенные, но и другие пациенты психиатрических больниц.

На вопрос о том, что для России, как государства, может означать распространение принудительной госпитализации, Макаров отвечает:

— ​Государство всеми силами не хочет, чтобы общество и граждане услышали альтернативные точки зрения и не хочет их слышать само. Одно дело, когда у тебя есть политическая оппозиция, которую ты терпишь или, например, говоришь, что она плохая и к чему-то призывает, разжигает рознь, что-нибудь дискредитирует и так далее. А другое дело, когда ты говоришь, что твоя оппозиция — это больные люди, которых ты лечишь. И это очень удобная позиция для государства.

Ольга. Арбалет для пикета

В 2021 году экоузница Ольга Кузьмина из Москвы привязала себя к дереву на 20-метровой высоте. Там она провела около 10 часов, пока ее не сняли с дерева и не задержали сотрудники полиции. Ольга считает, что мэрия Москвы «украла участок земли» около Бабушкинского парка. По мнению женщины, городские власти якобы предоставили поддельные документы, по которым мэр Собянин выделил фонду реновации участок под строительство.

Ольга долгое время выступала против строительства на этом участке и вырубке деревьев на нем. Ее несколько раз задерживала полиция и даже выписывала штрафы.

Как рассказывает Ольга, она решила провести одиночный пикет, чтобы остановить незаконную, по ее мнению, стройку и добиться срочной проверки от Следственного комитета и прокуратуры подлинности документов, по которым идет реновация.

9 августа 2021 года Ольга Кузьмина на страховке забралась на дерево: у нее не было с собой ничего, кроме телефона и непригодного для стрельбы арбалета, который лежал в чехле. Его женщина взяла для самообороны, на случай, если кто-то помешает ее пикету.

Через время на место акции приехала полиция, а за ней спасатели с автовышкой, которые напугали активистку.

— Пожарные-спасатели не могут пугать того, кого они приехали спасать, и создавать панику. Я находилась на дереве в полной уверенности, что я ничего не нарушаю, в то время как трое здоровенных мужчин без предупреждения начали подниматься ко мне, чтобы стащить меня с дерева, — рассказывает Ольга.

Когда спасатели начали лезть на дерево, активистка достала из чехла арбалет. Так Ольга хотела предотвратить свой спуск на землю и возможный арест. Она утверждает, что ее арбалет все время был на предохранителе. К тому времени на место приехала скорая психиатрическая помощь.

Ольгу спустили на землю, посадили в полицейскую машину и отвезли в участок. Туда же пришли психиатры, чтобы провести ей медобследование. Женщина рассказывает, что врачи начали давить на нее, угрожая тюрьмой, если ее признают вменяемой.

— Я дала согласие психиатрам, они провели со мной беседу, никаких отклонений у меня не нашли, но они говорили мне: «Вы что, хотите, чтобы вас посадили на семь лет? Давайте скажите что-нибудь, чтобы мы вам написали заключение, и вы могли уйти по невменяемости». Они утверждали, что спасают меня. Я ответила им, что не буду себя оговаривать, — вспоминает Ольга.

Записи, которые сделали психиатры в тот день, не были приобщены к материалам дела в суде. Как она считает, именно из-за вывода о вменяемости. Полицейские составили на Ольгу протокол по статье 19.3.3 (Неповиновение законному распоряжению сотрудника полиции). Ее оставили на ночь в участке, и уже на следующий день состоялся суд на экоактивисткой. Ольге вменили статью о хулиганстве (ч. 2 ст. 213 УК).

После суда Ольгу отправили в московский спецприемник «Сахарово». Там она провела пять дней, а затем получила домашний арест.

После этого Ольга вместе со своей мамой провела пресс-конференцию о незаконной застройке и реновации. Тогда, как говорит активистка, «ей начали шить психушку»

Ольгу направили на обследование в больницу им. П.П. Кащенко. Там ей диагностировали якобы латентную шизофрению.

— Я сама, честно говоря, не знала, чего мне стоит там ожидать. Половину из того, что я сказала на обследовании психиатра, они переврали. Они составили все так, чтобы отправить меня в стационар. Я начала этому сопротивляться, — объясняет женщина.

Суд первой инстанции постановил поместить Ольгу в психиатрический стационар. Ольга саботировала решение суда и не соглашалась на любые медобследования для госпитализации.

После еще одного судебного заседания Ольга все же получила направление в стационар. Домой к женщине приехал следователь, а также патрульные, которые «обманом проникли в ее квартиру». Активистка закрылась в ванной, чтобы силовики не могли ее забрать, но те вызвали слесаря и вскрыли дверь. Женщину отвезли в Московскую областную психиатрическую больницу имени В. И. Яковенко летом 2022 года.

«Я говорила, что надо мной издеваются и хотят, чтобы я умерла в психбольнице»

В госпитале, по словам Ольги, на нее «напал персонал и начал стаскивать с нее одежду». Пока санитары переодевали Ольгу в больничную одежду, они применили к ней физическую силу и причинили ей боль. Ее отвели в приемное отделение, где женщину уже ждал психиатр.

— Я была очень зла, и отказалась от медвмешательства. Я сказала, что нахожусь в больнице незаконно. У меня не было даже паспорта с собой, — недоумевает Ольга.

Ольга боялась, что к ней могут применить физическое насилие, но все равно отказалась от прохождения экспертизы и требовала отпустить ее домой.

Женщина также не могла нормально спать из-за тонкого матраса на кровати. На следующий день Ольге выдали другой матрас, но ей все равно было тяжело спать на больничной кровати. У нее затекало тело и болела голова. Кузьмина не доедала в психбольнице. Позже сотрудники больницы заявили женщине, что на ее содержание не выделили деньги.

— Питание было как для скота, это просто ужас. Другие люди мне просто отдавали свою еду, потому что они видели, что я фактически таю на глазах. Другие пациенты дополнительно заказывали себе еду из соседнего магазина. Я просила у врачей разрешить мне тоже так делать, но мне отказали, потому что на оформление разрешения нужен был минимум месяц. Я говорила им, что они просто издеваются надо мной и хотят, чтобы я умерла в психбольнице от голода, — рассказывает Ольга.

Ольга попала в стационар психбольницы летом. Температура в Москве летом достигает 30–35 градусов. При этом, по словам Ольги, всем пациентам больницы выделяют только один комплект одежды на неделю, несмотря на погодные условия и отсутствие кондиционеров в палатах. Ольге приходилось каждый день стирать одежду мылом в раковине из-за жары.

Как рассказывает Ольга, у людей, которые лежали с ней в одной палате, были ссадины и волдыри на ногах. Это объяснялось последствиями коронавируса и недостаточной физической активностью. Тренажеров в психбольнице нет, на прогулки пациентов также не выводили.

— Все постоянно людям, которые ходят кругами, говорят: «Ходишь как сумасшедший». Но пациенты психбольницы делают это, потому что у них нет никакого помещения, где они могут это делать. Они вынуждены слоняться по коридору, ходить туда-сюда, — рассказывает Ольга.

На третий день пребывания в больнице Ольге удалось связаться со своей матерью. Активистка просила ее приехать и предать огласке свое помещение в психбольницу: она боялась за свою жизнь.

— Я говорила маме, что если она не приедет ко мне, не привезет мне хотя бы еду, я просто умру там. Мне были нужны постельные принадлежности, матрас, нормальная подушка, — говорит Ольга.

Ольга поговорила с главврачом больницы, которой она попыталась доказать свою вменяемость. Главврач вызвала доктора, обследовавшего активистку. Ему она рассказала то же самое. Тогда женщину выписали после повторной экспертизы с заключением о том, что у нее шизотипическое расстройство личности. Это произошло на шестой день принудительной госпитализации Ольги.

Она предполагает, что на ее выписку повлияли угрозы врачам уголовным делом. Она считает, что изначально ее планировали оставить в больнице на более долгий срок.

«Если тебя сажают в тюрьму лет на семь, ты хотя бы гарантированно выйдешь из нее»

Ольга утверждает, что ее признали невменяемой только из-за того, что она отказалась от медицинского вмешательства и не стала говорить с врачами на экспертизе. При этом в заключении Ольги сказано, что «ее нужно отправить в учреждение специализированного типа, потому что она опасна для общества».

При повторном рассмотрении дела процесс над Ольгой вела та же судья, что и ранее. Она не дала выступить независимому психиатру, который сделал рецензию на медицинское заключение о невменяемости Ольги.

В итоге Ольгу приговорили к принудительному психиатрическому лечению.

При этом, по словам Ольги, нет никакого точного срока, на который ее могут поместить в психбольницу. Минимум — на полгода, а максимальный срок индивидуально определяют врачи учреждения, в которое ее поместят, если она проиграет апелляцию.

— Если тебя сажают в тюрьму лет на семь, ты хотя бы гарантированно выйдешь из нее, если тебя там не убьют. А психиатрия — это другое дело. Ты можешь там находиться и пять лет, и десять. Это скользкая и мало доказуемая наука, — утверждает активистка.

Женщина признает, что даже неделя, проведенная в психбольнице, повлияла на ее моральное состояние. Ольга напрямую связывает свой приговор к принудительному лечению с активистской деятельностью. Она считает, что ее хотят заставить прекратить свою борьбу. Но она не планирует этого делать.

«Психиатрия становится все более антигуманной»

Клинический психолог и исполнительный директор «Независимой психиатрической ассоциации России» Любовь Виноградова признает, что, начиная с 2000-х годов, психиатрия в России «становится все более антигуманной».

— В 1990-е годы, в процессе демократических реформ, был принят закон о психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании. Тогда предполагалось, что психиатрия — это исключительно добровольная вещь, все недобровольные меры ставились под решение суда. Первые годы, когда закон начал действовать, все к нему привыкали, и до конца 2000-х это действительно было другое время. И закон, и врачебная тайны соблюдались очень серьезно, — объясняет Любовь Виноградова.

Любовь уверена: тенденции в российской психиатрии изменились по нескольким причинам. Первая — общие изменения в стране, а второе — реформа оптимизации медицины.

— Она [реформа] повлияла на всю медицину, в том числе психиатрию: сокращение кадров, сокращение времени, которое врач может уделить одному пациенту. Вводился строгий тайминг, и врачи должны были больше бумаг заполнять, чем с пациентом общаться. Все это привело к тому, что психиатрия стала менее гуманной, более формализованной. Очень трудно было осуществлять индивидуальный подход к пациентам, о котором мы печемся всегда, — объясняет Любовь Виноградова.

При этом клинический психолог просит воздержаться от термина «карательная психиатрия» в отношении современной российской психиатрии.

— Карательная психиатрия все-таки означает использование психиатрии в качестве наказания. Как системы сейчас этого точно нет. Есть отдельные случаи, мы это наблюдаем. Но мы не любим этот термин, потому что считаем, что психиатрия — это все-таки помогающая профессия, она нужна людям. Когда мы говорим о «карательной психиатрии», то это еще больше стигматизирует психиатрию, — считает Виноградова.

Если говорить об общем ужесточении психиатрии в России, Любовь Виноградова отмечает минимум три тенденции, подтверждающие это:

1. Повсеместное назначение стационарного лечения вместо амбулаторного (лечение в госпитале вместо лечения на дому).

2. Увеличение сроков принудительного лечения.

3. Назначение стационарной психиатрической судмедэкспертизы (экспертиза, при которой пациент содержится в психиатрической больнице) вместо амбулаторной.

— По некоторым статьям стационарная экспертиза назначается обязательно: по убийствам, по нанесению тяжких телесных, по делам, связанным с нарушением половой неприкосновенности. Но всегда сначала назначается амбулаторная экспертиза. Даже в тех случаях, когда совершенно очевидно, понимал человек значение своих действий или нет, — говорит Виноградова.

Тем не менее эксперты направляют пациентов на стационарную судмедэкспертизу. Тогда человек, который, возможно, никогда не был в больнице, вдруг попадает в закрытое учреждение, где он обязан находиться. Любовь Виноградова говорит, что это применяется с целью запугивания людей.

При этом, как отмечает экспертка, Независимая психиатрическая ассоциация в своей практике не сталкивалась со случаями признания невменяемыми абсолютно здоровых людей. По словам Любови Виноградовой, чаще всего ассоциация оспаривает форму принудительного лечения.

— К сожалению, сейчас все эти “фейки”, выступления в соцсетях — понятно, что это расценивается как особая опасность [для властей]. Но когда человека просто за то, что он высказался не в поддержку войны, обвиняют в дискредитации армии или фейках, — [это не верно]. Никакой особой опасности здесь нет, даже если это человек, страдающий каким-то расстройством. Нет необходимости забирать его в психиатрическую больницу. Он вполне может быть на амбулаторном лечении, — заключает исполнительный директор Независимой психиатрической ассоциации России.