Все дороги ведут к рома

В таборе

 

Около 20% населения Верхних Осельков живут в общине рома, и она становится постоянным героем региональной ленты происшествий. Например, в июле силовики приехали на местную свадьбу и устроили “профилактические мероприятия”. А в сентябре полицейские задержали 16 человек из-за уголовной статьи о мошенничестве.

На выходе из автобуса, прибывшего в Верхние Осельки, под ногами пролегают разбитые грунтовые дорожки и единственная асфальтовая дорога, ведущая к станции. Из-за крон деревьев просвечиваются концы грузовых вагонов. Они перевозят линии электроснабжения. На вопрос к местным, как добраться до табора, они рекомендуют идти по этой асфальтовой дороге.

— Упрешься в вокзал, а потом налево, цыгане сами тебя найдут, – с улыбкой говорит прохожий.

У вокзала стоит супружеская пара с маленьким ребенком. Женщина одета в длинное узорчатое платье до земли и платок на голове, она говорит на романи. Девочка лет пяти дергает маму за рукав, отчего та отвлекается, пока говорит.

На вопрос о причастности к общине ромов пара отвечает положительно, но с опаской. Уточняют, что к ним зачастили ездить правоохранители. Между собой они называют их исключительно ОМОН. Невысокого роста мужчина с щетиной — Марк — охотно начал рассказывать, как изменилась их жизнь за последние два месяца.

— Стало тяжелее в последнее время, зачастили ОМОНовцы. Машины отобрали, вы видео смотрели? — говорит он.

Марк рассказывает об этом быстро, будто торопясь. Видео было выложено в Сеть в конце октября. На нем, как утверждали правоохранительные органы, 19-летний член общины устроил драку с сотрудником ГАИ после попытки задержания. Тогда же молодой человек попытался укрыться в таборе, откуда сотрудников ГАИ выставили местные жители. В сети это назвали нападением, а на следующий день в табор нагрянул ОМОН. Силовики обыскали ряд домов. Жителей клали лицами в пол и кричали. Они врывались в дома ночью: на кадрах виднеются испуганные люди и прячущиеся за подолы юбок матерей дети.

В тот же день силовики конфисковали 13 машин за неправильно зарегистрированные номера, но рома называют число почти в два раза больше.

Удостоверившись, что полицейских рядом нет, Марк продолжает рассказ.

— Обыски проходили очень жестко, на глазах у женщин и детей. Все были перепуганы. Машины отобрали, не дают город покинуть. Такое и раньше было, но в последние два месяца особенно жестко, — Марк закуривает сигарету, — Ко мне не приходили, меня за несколько дней до этого лишили прав. Ничего не объясняли, сказали проблема с машиной. 25 [машин] конфисковали: мы ни в город, ни за продуктами съездить не можем. Даже в больницу, приходится вызывать скорую.

Мужчина говорит, что стоит сходить к барону — он тоже расскажет о жизни их общины, и обещает показать дорогу.

Около пятнадцати минут Марк идет вдоль железнодорожных путей. Новые загородные домики сменились полупустыми сараями. Если в верхней части деревни чаще слышна русская речь, то в низине говорят преимущественно на романи. По обратной стороне путей идут женщины с мусорными пакетами. В некоторых таборах есть обычай: мужчины мусор никогда не выбрасывают.

— Там впереди перекресток, слева и справа наши живут, – говорит Марк и показывает пальцем вдоль дороги.

Сворачиваем налево. Там — куча сломанных автомобильных запчастей, лежащих на заднем дворе одноэтажного дома. Судя по звукам циркулярной пилы, это склад. Доносится запах выпечки. У всех домов в этом районе недостроены фасады, но из видео Следственного комитета понятно, что внутри здания уже обжиты.

Марк что-то выкрикивает паре соседей, и из домов моментально подтягиваются колонны человек. Люди, что постарше – в черных кожаных куртках, помладше – в свитерах и толстовках.

На улицу выходят около пятидесяти человек, из окон выглядывают зеваки. Михаил, коротко стриженый и аккуратно одетый мужчина лет тридцати пяти, спрашивает, что здесь делает журналист. Он то и дело приговаривает, что «у нас тут не доверяют», так как слишком часто к ним приходит полиция. На попытку достать телефон для съемки Михаил кладет руку на плечо и вкрадчиво просит его убрать.

— Не надо, зачем, мы же просто болтаем, — говорит он.

Он отводит к большому дому с забором и просит ждать. Из домов по соседству выходит молодежь в одних майках и джинсах. Они наблюдают, сбиваясь в кучки.

Сзади подходит женщина в традиционном платье — она сразу начинает с жалоб.

— Так себе у нас тут, приходят, машины забрали, детей напугали, жили мирно, никого не трогали, – быстро говорит женщина в платье озирается на дом, откуда должен выйти барон. Как только дверь открылась, она широко улыбается и добавляет: «А вообще не жалуюсь».

Встреча с бароном

 

Барон Георгий — невысокий мужичок с седыми усами и шапкой. Лицо — осунувшееся, вместо стереотипной шикарной шубы – старая кожаная куртка. Почти на всех видео из Верхних Осельков именно он сопровождает полицейских по табору. Когда Георгий говорит, остальные люди, которые до этого почти наперебой пытались что-то сказать, затихают.

— К нам на днях еще раз приезжали [силовики], 60 мужчин забрали, отмучились в отделении, документы все проверяли. Всех отпустили, но на холоде два дня держали, — говорит он.

Георгия в деревне все зовут Гогой, а глава администрации поселка «постоянно с ним консультируется».

— Захаживает ко мне регулярно, – смеется барон. — Я всегда рад обсудить новости.

На вопрос о связи с другими общинами барон отрезал: «Мы молдавские цыгане, общаемся только со своими».

— Из других общин приходят новости об обысках. Мы только с баронами в основном общаемся, говорили, что под Нижним Новгородом начали «прессовать».

Барона перебивает небольшой пухлый мужчина. Он постоянно сплевывает в сторону и шмыгает носом, вид у него простуженный.

— Нас провоцируют на все эти конфликты, не рады соседству «новые русские». Они приехали лет пять–шесть назад, до этого конфликтов не было. У нас многие здесь росли всю жизнь рука об руку с местными русскими, а новые так и хотят, чтобы мы уехали, — рассказывает он. Барон кивает в знак согласия.

— К нам стали чаще приходить, я понимаю, что это приказ свыше.

— Откуда знаете?

— Нас тут полиция не трогала, мы общались, все друг друга знаем. Честно рассказали, что ничего поделать не могут. Распоряжение от московского начальства нас прессовать, — отвечает барон.

В ходе рейдов полиции рома нередко получают повестки в военкомат. Их либо выдают в отделениях полиции, либо присылают позже. На вопрос о постановках на воинский учет барон пожимает плечами. Он говорит, что все проходит в рамках законов.

— Да ставят [на учет], причем только сейчас начали, до этого не трогали. Так, больше угрожали, но никто не ушел, — не унимается мужчина рядом. Барон неодобрительно смотрит в его сторону: возможно, тот сказал лишнего.

— Разве что машины жалко. Из 25 отнятых вернули пока только четыре, – продолжает Георгий.

Барону звонят по телефону, и он достает раскладушку, бренд которой неузнаваем. На телефон надет чехол из кожи с металлическим обрамлением. Пару раз сказав “да” в трубку, барон сбрасывает вызов и закуривает сигарету.

— Про нас много неправды пишут, особенно про ту драку. Но мы вопрос уже решили. Мы же все граждане Российской Федерации, нас нельзя просто выгнать из страны. Мы у себя дома, как и вы все.

Про события в Коркино Георгий слышал.

— Жалко, конечно жалко. Но это не наши цыгане, не молдавские. Связи не держим.

— А что случилось? — вскрикивает худощавая женщина из-за плеча барона.

— Погром.

— О господи.

Разговор с Георгием заканчивается. Марк и Михаил ведут к выходу из табора. Марк рассказывает, что под решением вопроса с молодым парнем стоит понимать наказание. Ему запретили ходить в магазин, также изъяли водительские права на время. Наказывает барон, но об этом распространяться не принято.

«Сами виноваты»

 

Русская часть деревни неохотно рассказывает про соседство ромов. Некоторые с пренебрежением, другие с тоской и усталостью. Говорят, что и спрашивать “нечего”, лишь бы не донимали. На просьбу уточнить, чем конкретно рома их донимают, отвечают коротко: “по-всякому”. 

— Чего они там могут рассказать? Сами виноваты, нефиг было драку начинать, теперь кошмарить будут, – рассказывает немолодой мужчина на лавочке, трясущимися руками поджигающий сигарету. На холоде выходит неважно, ему помогает его знакомый, такой же немолодой, одетый в красный пуховик мужчина.

— Не работают, у самих три класса образования, – говорит тот.

— С чего ты это взял? Это сказки. Да, не академики, но не идиоты, – поправляет своего друга мужчина, как только ему наконец удается прикурить. — Спасибо, что наркотой не торгуют.

Такие же тезисы о нежелании ромов учиться озвучивал и Андрей Михеев, глава сельского поселения, куда входят Верхние Осельки. Он также сказал, что судьба Коркино в поселке не повторится.

Мужчина, немного отдышавшись, уставился куда-то вдаль. Он жалеет ромов: молодежь у них не менее, но и не более «озорливая», чем здешняя. Он добавляет, что тех, кто “беспредельничает», барон сразу наказывает. Причем жестко. По его словам, только за год было выселено четыре семьи: две перебрались под Москву, судьба двух других осталась неизвестной.

— Тут уж если прогнали, то насовсем. Разговаривать даже запрещается. Про машины они не соврали, как и про права, правда частенько все равно за руль пытаются сесть.

Собеседник тушит сигарету, бросает в ближайшую канаву и вопросительно смотрит на друга: в ожидании то ли одобрения, то ли продолжения. Тот уже окоченел от холода. “У меня и у самого с ними хорошие отношения получились», продолжает мужчина. Он поглядывает в сторону, выжидает маршрутку, но не торопится, рассказывает неспеша.

— Они ж себя строителями считают. По факту – спекулянты, по трансформаторам во дворе несложно догадаться.

— Такой хлам и не нужен никому, — просыпается приятель в красной куртке.

— Так на металл сдадут, а потом военники купят, – собеседник начинает смеяться. — Сидели б себе спокойно, никто не трогал, все военкоматы знали, чтоб этих не трогали. Так после драки ставить и начали.

На самом деле повально ставить ромов на учет начали раньше, еще до драки с сотрудником ГАИ. Местные жители не считают это актом устрашения. “Раз уж россиянин, то служи», – подтверждает мужчина.

Волна “цыганофобии”

 

Повестки – это не просто акт устрашения, но вполне реальная угроза оказаться на войне, считает правозащитница антидискриминационного центра “Мемориал” Стефания Кулаева в разговоре с “7х7”.

По словам экспертки, в последнее время «цыганофобия» усилилась, но события в Коркино послужили лишь катализатором. Рома — очень дискриминируемая группа, которая осознает, что остальная часть России видит в них угрозу. За последние месяцы силовики участили проверки. Они проходят не без нарушений.

— Доходит до абсурда, как МВД отчитывалось, что в Коркино у убитой и цыгана возник конфликт, как следует из контекста – будто перепалка, но он так-то глухонемой. Даже если взять это видео из Верних Осельков, где молодой цыган якобы подрался с сотрудником ГАИ. Зачем устраивать такие жесткие обыски, сгружать цыган и везти в отделение более 30 человек? Была информация, что цыган в Гатчинском районе проверяли на наркотики. На каком основании? У нас просто так проверять на наркотики нельзя, и если уж на то пошло, то и статьи за употребление — нет, — говорит Стефания Кулаева.

Правозащитница заметила, что рома все чаще сталкиваются с вопросом, почему они не служат, если у них есть паспорт РФ. В их традиционных ценностях нет пункта на отправку детей на убой, продолжает Кулаева. По ее словам, информация о непропорциональной мобилизации доходит и до таборов, а денег на откупы у местных общин нет, несмотря на мифы о сказочном богатстве.

— Добрались до рома. То ли Коркинский погром действительно подтолкнул, то ли он просто был использован в этой циничной логике. Это все очень логично умещается в ту канву, которую государство выбрало касательно всех дискриминируемых групп.

Кулаева также рассказывает, что ромов не ставят на воинский учет потому, что детей неохотно берут в школы. Ведь именно школы ответственны за первичную постановку мальчиков на воинский учет в 14 лет. Экспертка также отрицает доводы о том, что рома сами не хотят учиться.

— Мы боролись за ребенка в Верхних Осельках, чьи родители подготовили все для того, чтобы девочку сразу поместили в общий класс, потому что у них [в школе] есть отдельное помещение. Кошмарное помещение: большая столярная мастерская, состоящая из двух смежных комнат, где большая часть учеников этой школы содержится. Там и учатся цыгане, тогда как не-цыгане ходят в нормальную часть школы, где и педагогов хватает, и классов достаточно. На 150 учеников нецыганского происхождения приходится от 20 педагогов, тогда как на 50 цыганских – трое.

Система циклична, и препятствия к получению образования вынуждают ромов вести тот образ жизни, за который их “осуждают». “Ранние браки, сомнительные подработки, это все коррелируется с тем, что ребенку невыносимо учиться в таких условиях», — заключает правозащитница.

Конфликты в школах на почве принадлежности к ромам – регулярное явление в российских новостях. Так, в сентябре в Челябинской школе отец предположительно накричал на педагога из-за того, что последняя запрещала его детям общаться на романи. Как пишут СМИ, у педагога от стресса случился инсульт. Отцу детей грозят сразу две уголовных статьи, а делом заинтересовался глава СК Александр Бастрыкин, которого Кулаева называет одним из самых заинтересованных лиц в любом этническом конфликте.

По словам Кулаевой, неприязнь к ромам выросла и статистически. Если в 2023 году против соседства и контактов с ними высказывались 13% уличных респондентов, то в 2024 году – уже 20%. Кулаева пессимистично прогнозирует, что спад «антицыганской волны» после Коркино еще возможен, но общие настроения “против» – останутся.

— Особенно поражает, какие слова выбирают правоохранители, вот как ГУ МВД по Ленинградской области назвало жителей цыганской общины обывателями. Менты обычно говорят "граждане", а тут они почему-то используют слово "обыватели". Это, вероятно, чтобы не уравнивать в правах, и это очень симптоматично. Конечно, это самое настоящее этническое профилирование, что подтверждается даже этими словами, — отмечает правозащитница.