«У белорусской власти просто сорвало крышу». Артём Важенков — о том, как изменилось его мнение о России после жестокости минских силовиков

– Артём, что происходило с того момента, как с тобой пропала связь? Что чувствовал все это время, какие мысли были?

– Произошло очень много, потому что связь пропадала и интернет был плохой во всей Белоруссии начиная с даты выборов. А задержали нас и окончательно отняли документы и сотовые телефоны 11 августа в 2:30. Били, били сильно. Побои все сегодня [16 августа] зафиксировал. Били даже не с целью получить какие-то показания, а били просто для удовольствия. Меня поражало больше всего то, что, когда людей пытают, чтобы выбить какую-то информацию, – это одно, а когда ради удовольствия и это сотрудники ОМОНа и ЦИП – это просто караул какой-то, я не знаю, как это назвать.

Им просто нравилось бить людей. Насилие ради насилия. Били не только меня, били много кого. Через хату, в которой я сидел в ИВС (изолятор временного содержания), проходили тоже люди, и независимо от того, как их задерживали, они подвергались той или иной степени насилия и пыток.

Мыслей было много. Было страшно, было противно, было больно. Была надежда: когда били, хотелось прожить ближайшие минуты, потом – часы, потом – день прошел, и уже хорошо.

Когда из камеры от меня и других арестантов отделили [Игоря] Рогова, я переживал, куда он делся, мало ли. Переживал, что его там будут пытать отдельно от меня. Но была и какая-то надежда: может, его забрали и уже отпустили? Что в конечном итоге и оказалось правдой – его отпустили. Эту информацию я узнал от нашего адвоката.

– Как вели себя силовики, кто именно бил (омоновцы, милиционеры, сотрудники ИВС, еще кто-то)?

– К сотрудникам ИВС вообще нет никаких претензий. Ну по мелочи — это не считается. К следователям тоже нет никаких претензий. У меня вообще [следователем] был довольно приятный молодой мужчина, с которым мы в общем-то адекватно общались. Бил ОМОН, били полицейские в ЦИП.

Первые полтора дня нас держали в «каменном мешке» для прогулок. Это такая территория, где бетонные стены. Бетонный пол и сверху решетка под открытым небом – туда обычно выводят на прогулку арестантов. В основном держали нас лицом к стене – ставили мордой в пол на коленях, и мы так стояли час-два. Все затекало, все ужасно болело, не давали пить первые сутки, потом давали по чуть-чуть: «Вот вам двухлитровая бутылка воды на 30 человек». Меня это в какой-то степени даже спасало: пить не дают – и в туалет вроде как даже не хочется. Все было сделано так, чтобы мы не видели лица людей, которые бьют, поэтому нас держали мордой в пол. Били по спине, по почкам, по ногам, по ягодицам.

ОМОН вообще, конечно, лютовал очень страшно. Как другие рассказывали, в автозаке им угрожали и сексуальным насилием.

– Что происходило с людьми вокруг тебя? Как вели себя задержанные белорусы, отличалось ли как-то отношение силовиков к своим соотечественникам?

– Люди вокруг были разные – от 17 [лет] и до деда, которому под 60 и он «наркоша». К несовершеннолетнему применяли такие же пытки, как и ко всем остальным. Были идейные — говорили: «Мы верим в наш народ», они, действительно, попали туда, потому что проявляли свою гражданскую позицию. Было много тех, кто попал туда случайно, ведь людей хватали на улицах, просто прохожих! Они попали «под раздачу».

У нас с Игорем Роговым на глазах кто-то проходил мимо оцепления ОМОНа и просто сделал фотографию. Его схватили, отвели за щитки и стали избивать.

Говорили о многом, говорили о разном [в ИВС и ЦИП]. Были странные и непонятные люди, с нацистскими татуировками. Но в целом внутри конфликтов не было. Был один гражданин Узбекистана, ни по-русски, ни по-белорусски он не говорил, просто приехал и работал в чайхане. Был один гражданин Казахстана, который приехал в Беларусь жить и работать. Один просто подвез какого-то человека, ему сказали: «Ах, ты подвез какого-то человека, у него куча судимостей и он что-то кидал в ОМОН, поэтому ты – пособник».

Другой 10 лет назад участвовал в каких-то митингах, его тоже на всякий случай признали подозреваемым.

– Что еще отпечаталось в памяти за эти несколько суток?

– Понимание, что я еще хорошо отделался, потому что через хату в ИВС проходили люди, которые были сильно истерзаны, с особой жесткостью. Но надо понимать, что у таких людей – один из них [белорус] провел пять часов в нашей камере – нашли «коктейли Молотова», полиция лютовала на нем еще сильнее. Его проводили через «коридор», когда человека ведут голым и его бьют все сотрудники полиции. Ему делали «ласточку», когда руки заворачивают за спину и поднимают вверх.

Когда нас из «прогулочного мешка» переместили все-таки в камеру, она показалась мне шестиместной, там стояло шесть коек – мы там содержались по 30 человек. А потом к нам стали толкать еще людей, в пике доходило до 42 человек. Все мы там были в одних трусах, одежду у всех отбирали. Применялись и формы морального насилия: одного человека прямо в трусах вели в суд, здание которого было расположено неподалеку. Ночью в ЦИП слышались оры, крики и стоны людей. Это, конечно, вселяло ужас.

– Почему, как думаешь, тебя в итоге отпустили и почему не отпустили в тот же день, как Игоря Рогова?

– У меня несколько версий. Я разговаривал с начальником следственного отдела Советского района города Минска. Он мне сразу все выложил: «Вот тогда вы приехали, оттуда сюда приехали, тут звонили, тут ели, спали, гуляли. Мы все проверили, мы все изучили, и мы пришли к выводу, что в ваших действиях нет состава преступления и вы не участвовали в массовых беспорядках». Вот так.

В нашем обществе не принято хвалить наш [российский] МИД. Они сделали свою работу великолепно. Я им очень сильно благодарен.

Почему Рогова отпустили раньше меня? Затрудняюсь сказать, возможно, это результат какой-то путаницы. Может быть, какие-то дополнительные проверки они хотели провести. Может быть, я им меньше был приятен по каким-то причинам. Он [Рогов] все-таки помоложе, а я постарше, политически активнее, что видно по моим соцсетям и что, видимо, вызывало у них дополнительное подозрение.

– На чем основывались обвинения силовиков, предъявленные тебе за участие в массовых беспорядках?

– Понятия не имею. По законам Белоруссии с материалами дела можно знакомиться, только когда ты признан обвиняемым. На той стадии, на которой находился я, не мог ничего изучить и сделать какие-то выводы. Видимо, в какие-то моменты мы [с Роговым] находились рядом с теми местами, где действительно были какие-то массовые беспорядки.

– Как проходили допросы? Применяли ли сотрудники СК насилие или давление? Как реагировали на твой отказ давать показания?

– Первая беседа была не в рамках уголовного дела. Пришел какой-то молодой следователь и опрашивал абсолютно всех: каждого из камеры «выдирали» и брали объяснения. Мы не подозревали, что станем каким-либо образом причастными к этой истории. Рассказал ему, что приехал, гулял по Минску, делал фотографии, ел драники с мачанкой [национальное белорусское блюдо – оладьи из картофеля с соусом]. На тот момент я не стал, простите за такое слово, выпендриваться, не стал идти на принцип и ругаться с ними: они говорили, что адвокат – «это проблематично».

Второй раз пригласили к следователю, который сопровождал меня до самого конца – Богушевич. Присутствовала дежурный адвокат – девушка, как мне показалось, адекватная, но чуть менее опытная, и чуть меньше рвения у нее было. Тем не менее показалось, что она нам сочувствует. Тогда мне объявили, что я буду подозреваемым, подписали различные протоколы. Я говорил, что мне нужен мой адвокат. Мне предлагали назвать фамилию, имя, отчество, телефон. Как ни странно, он через распечатки моих телефонных разговоров нашел моего адвоката и пригласил. Это один из тех примеров, когда следователь вел себя достойно, адекватно и хотел в чем-то разобраться.

Он не давил ни морально, ни физически. Мой отказ давать показания он комментировал словами: «Отказываетесь и отказываетесь, ваше право, ради бога». Наказания за это не последовало.

– Что помогло, по-твоему мнению, добиться освобождения: отказ от обвинений СК, действия российских властей, акции и сбор подписей в твою поддержку или что-то еще?

– Думаю, комплекс мер. СК выяснил, что я непричастен к беспорядкам, хотя белорусов несчастных за такую ерунду мурыжили в этих ИВСах. И общественная поддержка, и работа российского МИД и посольства – они и правда сработали блестяще.

– Твой коллега Андрей Прокудин в беседе «7х7» надеялся, что «российские власти защитят Важенкова, несмотря на идейные разногласия с активистом «Открытой России»». Российские власти оправдали эти надежды?

– Да, буду короток: российские власти полностью оправдали эти надежды.

– А белорусские?

– Действия белорусских властей неадекватны, особенно по политической части. Но иногда у них случаются такие проблески, как были со мной. Опять же: хрен бы они стали так тщательно разбираться и хрен бы они пришли к выводу, что я непричастен [к беспорядкам], если бы я был гражданином Белоруссии. Так как я россиянин, за мной стоял МИД и широкий общественный резонанс, им пришлось это брать во внимание.

– Игорь Рогов в интервью «7х7» говорил, ты сможешь вернуться к прежней жизни. Насколько сильно эти события выбили тебя из колеи? Как повлияют на то, чем занимался и чем будешь заниматься дальше?

– Я смотрю на это даже с некоторым оптимизмом, потому что, увидев сейчас то, что происходит в Белоруссии и как государство может обращаться со своими гражданами, я понял: хуже быть может.

Простите за эти страшные слова, но у нас еще не настолько страшно. Может быть реально гораздо страшнее и ужаснее.

У нас с Белоруссией союзное государство, и Лукашенко в какое-то время был у нас очень популярным политиком. Если бы он имел возможность выдвигаться, сейчас у нас в России было бы как в Белоруссии.

Я вернусь к прежней жизни, конечно. Буду заниматься тем же, чем и занимался. Российско-белорусские отношения будут в поле моего пристального внимания: меня безумно впечатлило то, что там сейчас происходит. Это что-то очень необычное. Мне жалко истерзанных и измученных белорусов. Он избиты, унижены, оскорблены. Мне хочется им как-то помочь, но я пока не знаю как.

- Как изменилось твое отношение к Лукашенко после этих событий? 

- А вот это очень интересный и важный вопрос.

Я считаю, российская политика в отношении Лукашенко должна поменяться. Россия должна на межгосударственном уровне требовать от Лукашенко прекратить делать то, что вытворяется в стране. 

Мы постоянно говорим о братских отношениях, о всесоюзном государстве. Но, извините, для нас братьями должны быть простые граждане, а не батько. Поэтому Россия должна на Лукашенко давить, чтобы защитить простых белорусов. И давить не посредством введения войск, танков и подавления протестов, а совсем по-другому. Давить именно на Лукашенко, чтобы он прекратил насилие и беспредел, чтобы задумался, что, наверное, пора и на покой. Очевидно, что белорусам он сильно надоел.

– Был ли у тебя до этого столь серьезный опыт взаимодействия с силовиками в России? Их поведение отличается от белорусов?

– Конечно, был такой опыт. Если сравнивать российских и белорусских силовиков, то российские просто нежны с нами. Фраза, которая, может, многим не понравится. Но если именно сравнивать, то разница просто фантастическая. Когда людей избивают и пытают за деяние, за которое предусмотрен штраф или арест, когда пытают не единично, а массово – это боль.

– Ожидал ли ты, будучи «неудобным» активистом, оказаться в такой ситуации, причем за пределами России? Чувствуешь ли ты сейчас себя в безопасности, история окончена?

– Нет, не ожидал. Это не первая заграничная поездка, в которых я наблюдал за выборами, [до этого ездил] в Эстонию, Чехию, Польшу и Украину. Задним умом я, конечно, понимал, что в Белоруссии что-то может случиться. Но я не думал, что будет такое. У белорусской власти просто сорвало крышу: она просто бьет, лупит свой народ. Я не уверен, что в ЦИПах нет погибших, эта информация пока просто недоступна. Ее надо как-то добывать и вытаскивать. Это ужасно.

Конечно, я чувствую себя гораздо комфортнее и безопаснее в России. Некоторое чувство тревоги есть. Надеюсь, это психоэмоциональные последствия, которые скоро пройдут.

Не думаю, что эта история закончена, она может вылезти каким-нибудь неожиданном образом. Но, как я сказал в своем видео, я сбит, но не сломлен. Всегда готов сопротивляться, готов принять бой.

---

В ночь с 9 на 10 августа в Беларуси начались массовые протесты против результатов президентских выборов, согласно которым действующий президент Александр Лукашенко победил, набрав более 80% голосов. 

«Открытая Россия» — общественно-политическое движение, созданное по инициативе Михаила Ходорковского в 2001 году. В 2014 году, после освобождения Ходорковского из колонии, работа движения была возобновлена. В России власти преследуют активистов движения как представителей одноименной нежелательной британской организации.