«Государство в России стало считать политическим даже что-то личное». Белорусская активистка Тони Лашден — о свободе слова и выборах президента

— Баркемп — это мероприятие для людей, которые хотят менять жизнь вокруг себя. Выборы — один из способов что-то изменить. Но в России многие, когда речь заходит о выборах, говорят: «Все равно ничего не изменится». Как с этим обстоит ситуация в Беларуси?

- Мне кажется, долгое время в Беларуси все было примерно так же. За последние 20 лет люди потеряли доверие к выборам в нашей стране — и президентским, и парламентским, и в местные органы самоуправления. Но в этом году мы видим позитивную тенденцию, когда люди понимают, что настало время что-то менять. И тут даже не столько сами выборы являются единственной опцией поучаствовать в этом, сколько весь предвыборный процесс. Люди пытались стать членами избирательных комиссий, наблюдателями, многие распространяют информацию в своих домах, дворах, среди друзей, коллег — о том, как можно наблюдать за выборами и следить за тем, чтобы все было честно. Здесь вопрос не столько в том, чтобы люди пришли голосовать, это, скорее, история о том, как они стали участвовать в разных этапах предвыборного процесса.

- Как вы думаете, почему именно сейчас жители Беларуси заинтересовались выборами, политикой?

- Думаю, в нашей стране с 1994 года все шло к тому, чтобы люди просто устали от решений, которые принимали власти, разочаровывались в происходящем. В итоге к 2020 году многие белорусы «созрели», чтобы активно участвовать во всем, что связано с выборами.

Плюс сыграли роль социально-политические факторы, в частности ситуация с коронавирусом — то, как местные власти справлялись с ней, а точнее, не справлялись. Выросло поколение молодежи, которое чувствует себя смертельно уставшим от того, что происходит в стране.

- То есть людей «довели» и это стало катализатором?

- Можно сказать и так. Если смотреть на то, как люди протестовали в 2010–11 годах, какие акции устраивались у нас в связи с законом о тунеядцах в 2017–18 годах, как люди реагировали на все это, то нельзя сказать, что они раньше были аполитичны. Просто в этом году активных людей стало больше, они хотят реализовать свое законное право выбирать того кандидата или кандидатку, которые им нравятся.

- Вы сами довольно активный человек. Для чего вам это нужно — участвовать в том, что связано с политикой?

- Обычно, когда говорят про политику, люди думают про какие-то «высокие материи», а на самом деле политика — это очень личное дело. То, как мы живем, какую воду мы пьем, каким воздухом дышим, в какую школу ходят наши дети, какое образование мы получаем, — это все вопросы политического характера. Но за последние 20 лет белорусы не могли принимать участия в решении этих вопросов. Один из знаковых моментов был этим летом в Минске: в жару в июле пропала питьевая вода, и люди оказались в ситуации, когда они не понимают, как работают местные власти, кто несет ответственность за эту ситуацию.

Это ясно показало многим суть проблемы: люди настолько дистанцированы от политических структур, что вообще не видят смысла в их работе. А чем больше люди понимают, что так быть не должно, тем активнее они пытаются эту дистанцию сократить.

Надо сказать, что в Беларуси из-за этого возникает очень большое сопротивление со стороны тех, в чьих руках власть: они не хотят ею делиться, не хотят, чтобы жители наблюдали за тем, как они эту власть используют. Сейчас, например, на избирательных участках независимых наблюдателей не очень радостно встречают.

- Как вы пытались активизировать людей вокруг выборов? Был ли отклик с их стороны?

- Вдохновившись акциями «тихого пикета» Дарьи Серенко, я делала в Минске плакаты и приглашала людей к диалогу в социальных сетях. Я хотела привлечь внимание к тому, что их голос важен, к тому, что у нас есть возможность что-то изменить. В июне в Минске начались стихийные манифестации в городе: много людей по вечерам выходили на улицы, просто хлопали, а те, кто на машинах, сигналили, выражая поддержку независимым кандидатам, которые до сих пор находятся под незаконным арестом. Меня это очень вдохновило.

Иногда ходишь на митинги, там обычно знакомые лица, и создается ощущение, что только какая-то группа активистов там собирается. В июне все было по-другому: на улицах было очень много жителей, я их не знала, и было радостно оттого, что столько не встречавшихся ранее друг с другом людей объединились и готовы высказаться за свободные и честные выборы.

- Ситуация в каждом выборном цикле в Беларуси повторяется: перед выборами - аресты, угрозы, давление, а после выборов репрессии ослабевают. Почему белорусское общество каждый раз «прощало» властям эти репрессии?

- Мне кажется, что, как и в России, в Беларуси это ложное ощущение оттепели, потому что репрессии продолжаются, просто мы их часто не замечаем. Например, в Беларуси политические заключенные — это не только те, кто арестованы в связи с выборами, это все, кто задержаны за любую политическую деятельность, а ее понимание государством очень широко. По сути, люди получают сроки за то, что хотят иметь возможность свободно высказываться. У нас есть активисты, которых в 2020 году стали штрафовать и арестовывать еще накануне выборов: Пётр Маркелов - один из самых знаковых примеров. На самом деле оттепели нет, просто в период выборов силовые методы со стороны государства обнажаются больше.

Я не думаю, что люди прощают репрессии. Скорее, те, кто могут о них говорить, сами оказываются под арестом, на них накладывают огромные штрафы, они оказываются в заключении, изоляции от привычного круга. Это очень травмирует, и люди от этого выгорают. Одно дело — выгорать от борьбы в стране, где возможны какие-то подвижки в развитии гражданского общества, и другое — выгорать год за годом в стране, где перемены трудно достижимы. В какой-то момент как в России, так и в Беларуси у людей заканчивается внутренний ресурс и появляется желание отгородиться от государственного насилия.

- Почему часть белорусских граждан поддерживают Лукашенко?

- Мне сложно ответить на этот вопрос, потому что среди моих друзей и знакомых таких людей нет. Но если размышлять гипотетически, то, я думаю, в Беларуси навязана риторика, что во всем мире якобы хаос и разруха и только у нас все стабильно. Например, в отличие от России и Украины, Беларусь не принимала участия в последние годы в военных действиях. На это всегда делается большой упор, эта повестка «лишь бы не было войны» используется очень активно. Кроме того, в Беларуси сильна концепция государства всеобщего благосостояния, то есть все живут более-менее одинаково — одинаково бедно — и людям говорят, что если еще немножко потерпеть и затянуть пояса, то все заживут лучше. Вместе с этим используется риторика «в других странах еще хуже».

Возможно, на фоне этого кандидатура Лукашенко для кого-то означает гарантию социальной стабильности. Важно еще понимать, что за последние 20–25 лет в Беларуси практически «вычистили» возможность говорить о политике. Для того чтобы хотя бы поразмышлять, обсудить, как страна могла бы жить при другой власти, нет площадок.

Оставшиеся немногочисленные независимые СМИ находятся под прессингом. Может, те люди, которые поддерживают Лукашенко, начинают в чем-то сомневаться, но им не с кем об этом поговорить.

Например, хотят жители поговорить о насилии в армии, но в малых городах это сложно сделать, не опасаясь последующего давления на работе.

- Как белорусские гражданские активисты относятся к перспективе более плотной интеграции с Россией?

- Могу сказать только про себя: я отношусь негативно. Я разделяю понятия «власть в России» и «жители России», и, когда я говорю, что против объединения наших стран, я имею в виду, что я против усиления влияния российской власти в Беларуси. Беларусь — маленькая страна, российское влияние здесь и так есть во многих сферах, начиная от законотворческих инициатив и заканчивая прокремлевской пропагандой в медиа. Еще более плотная интеграция с Россией может привести к тому, что пространство для осмысления проблем, которые важны для Беларуси, сузится еще больше.

- Что, если представить, что в России вдруг все поменялось, сменилась власть, появилось гражданское общество, перестали нарушать права человека, — поменялось бы тогда ваше мнение об интеграции наших стран?

- Если допустить, что в России бы пришел к власти какой-то альтернативный кандидат или кандидатка и все дискриминационные законы бы отменили, в том числе ограничивающие работу общественных организаций, фондов, которые сейчас считаются иноагентами, тогда возник бы вопрос: зачем этой прекрасной России будущего интегрироваться с Беларусью? Может, у этой страны, в которой все хотели бы жить, были бы совсем другие геополитические интересы и у ее внешней политики не было бы такого имперского характера.

- Вы упомянули про общественные организации и фонды, которым всегда сложно работать при авторитарном режиме. В Беларуси у некоммерческих организаций, которые защищают права разных категорий людей, такие же проблемы? Как им живется?

- Мне кажется, в последние годы в России произошел некий сдвиг в плане того, как власти мыслят об активизме. Все эти преследования активистов, как, например, дело Юли Цветковой, — показатель того, что государство стало считать даже что-то личное политическим, все больше проникая в сферу приватного осмысления каких-то вопросов. Я бы сказала, что в Беларуси такого, скорее, нет. Если в России власти интересуют вопросы, личные по своей сути — сексуальная ориентация, гендерная идентичность, — то в Беларуси государство не считает эти вопросы важными. У нас, например, нет закона о пропаганде гомосексуализма. У нас есть церковные институты, которые пишут обращения президенту о том, что многовековой институт брака рушится оттого, что кто-то нарисовал вагину. Но эти инциденты, пускай и получают общественное обсуждение, не ведут к законотворческим практикам.

- То есть общественным организациям можно работать в Беларуси относительно спокойно?

- Скажем так, в России темы, за которые могут преследовать активистов, - это почти все, включая экологию, когда замешан крупный бизнес. А в Беларуси просто еще остаются темы, в которых активисты и активистки могут действовать более или менее свободно, например права людей с инвалидностью, права ВИЧ-позитивных людей, частично экология. С той же феминистской повесткой можно работать до определенных пор свободно — устраивать встречи, обсуждать какие-то культурные аспекты жизни в Беларуси, — пока вы не затрагиваете большую политику.

- В Беларуси недавно проходили массовые акции в поддержку независимых кандидатов в президенты. Можно ли их сравнить с протестами в Хабаровске в защиту арестованного губернатора Фургала?

- Думаю, это один и тот же мотив: люди устали чувствовать себя исключенными из решения важных вопросов. В какой-то момент желание перемен становится сильнее страха — это то, что чем вызваны протесты и в Хабаровске, и в Беларуси, мне кажется. Тут даже неважно, выходят люди на улицы или действуют онлайн, важен тот факт, что все больше людей вовлекается в эти процессы. Это индикатор того, что они больше не могут терпеть.

- Благодаря чему удается объединяться активистам и активисткам в Беларуси?

- Люди объединяются вокруг общих ценностей. В Беларуси сейчас — это честные и прозрачные выборы. И жители готовы объединяться не для поддержки какого-то одного оппозиционного кандидата, а именно для того, чтобы выборы прошли честно.

Светлану Тихановскую (кандидатку в президенты Беларуси) сейчас поддерживают два штаба других кандидатов, которых сняли с выборов (Цепкало и Бабарико). Это важный жест солидарности.

- Баркемп в этом году называется «Мир во время чумы». Коронавирус сыграл какую-то роль в политической и общественной жизни в стране?

- Долгое время существование коронавируса в Беларуси не признавалось на официальном уровне, где-то до середины апреля: статистика не публиковалась, жители ничего не знали, карантинных мер не было. В итоге люди, которые читали независимые медиа, понимали серьезность ситуации, а на государственном уровне все замалчивалось. Лукашенко сказал, что основное средство от коронавируса — это работа, баня и водка. Страна оказалась в ситуации, когда часть людей не знала, как защитить себя, поэтому был высокий уровень заболеваемости. В апреле стало очевидно, что больницы не готовы к эпидемии. На помощь пришло не государство, а волонтеры. Активисты создали группу BYCOVID-19, участники и участницы которой все эти месяцы помогают медучреждениям за счет частных пожертвований.

- А на предвыборный процесс пандемия не повлияла?

- Да, в какой-то момент коронавирус, которого как будто бы и не было, согласно информации в официальных СМИ, вдруг стал использоваться как оправдание для нарушений во время предвыборной кампании. Например, независимых наблюдателей не пускали на участки под предлогом того, что из-за коронавируса в одном помещении не может находиться больше трех человек. Из кабинок для голосования убрали шторки, которые обеспечивают тайну голосования, объяснив это тем, что якобы за шторками копятся микробы. И призвали всех приходить голосовать досрочно, чтобы не создавать толпы в день голосования и защитить себя от заражения. При этом президент Лукашенко 4 августа выступал в зале, где около двух тысяч человек сидели вплотную друг к другу без масок.

---

Зарегистрироваться на баркемп «Мир во время чумы» можно по ссылке.