«Во Франции женщинам шубы не дарят». Эмигрантка из Сибири о том, похожа ли ее жизнь на сказку

У Леси Швецовой не было цели перебраться во Францию насовсем, все произошло спонтанно. Она родилась в Новокузнецке, училась на факультете романо-германской филологии Кемеровского госуниверситета. Во Францию впервые приехала в 2011 году по программе культурного обмена Au Pair, которая позволяет подтянуть язык в семье носителей. Год она прожила на северо-западе Франции, где училась на специальных языковых курсах, а по вечерам работала няней. 

Вернулась в Кузбасс, пыталась закончить университет. Вспоминает, что, хотя в Кемерове у нее появились новые друзья из театра «Встреча» и творческого объединения «Кот да Винчи», она чувствовала себя несвободной, и, когда французская семья, где Леся жила в 2011-м, пригласила ее снова, она вернулась во Францию по той же программе. Теперь с 2014 года она живет в этой стране постоянно, приезжая в Россию только в гости. 

В 2016-м принявшая Лесю семья эмигрировала в США, звали с собой и Лесю, но она предпочла остаться во Франции. Уехала на Мартинику — это заморский департамент Франции, часть Малых Антильских островов. 

— Жители называют себя французами, но там все иначе, там островная культура. Портовый город. Лодки. Путешественники. Люди легко становятся друзьями, даже рыночные отношения завязаны на личных связях. – вспоминает Леся. 

На Мартинике познакомилась с Тео, который стал отцом ее ребенка. Пара не оформляла брак официально. Как объясняет Леся, это связано исключительно с тем, что оба считают брак формальностью. Сейчас в их отношениях сложный период, и, скорее всего, их сына ждет совместная опека.

— С Тео мы уже не вместе, но у нас по-прежнему хорошие отношения, — уточняет Леся.

Родственники Тео девушку из России приняли и полюбили. Швецова работала горничной в хостеле и в гостинице. Когда вместе с Тео переехала в Анже (Angers, город на западе Франции, департамент Мен и Луара) — швеей на фабрике. Леся рисует, всерьез увлекается декором и мечтает открыть собственное ателье-магазин.

Интервью с ней у нас состоялось в Новокузнецке, когда Швецова в очередной раз приезжала в Кузбасс в гости. Вернувшись во Францию, она на пять недель устроилась сборщицей винограда. Из Франции написала: «Что дальше? Не знаю. Сперва надо разобраться с личной жизнью. Остаюсь во Франции, хочу стать частным предпринимателем. Здесь нельзя делать это неофициально, готовлюсь к новому периоду жизни».

«Рушили все, в чем видели знаки богатства»

— «Вы что, хотите, чтобы было как во Франции?» — слова Путина, ставшие мемом. Как все-таки во Франции?

— Во Франции прекрасно! И хорошо, что существуют эти Gilets jaunes, «желтые жилеты». Нужно было показать и французскому правительству, и всему миру, что пора что-то менять. Основа протеста была экономическая, но выходили самые разные люди, которые были чем-то недовольны, — даже мамы, недовольные своей мамской долей. И в России все неплохо, за вычетом господина Путина, который боится любой инициативы снизу.

— Хорошо. А в более широком смысле?

— Я почти каждый год приезжаю в Россию. На вопрос, как там у меня дела, два года назад отвечала: «Нормально». Год назад: «Хорошо». А в этот приезд говорю: «Не знаю, я там живу». Жизнь — она и есть жизнь. Кто-то и в Индии, имея только кусок хлеба, счастлив.

Во Франции проще с продуктами, проще в общении с людьми, чем в России. Но, живя во Франции, перестаешь это замечать, а проблемы — они везде есть. Я бы не сказала, что живу там как в сказке.

— Возвращаясь к протестам там и здесь. У нас значительная часть общества настроена к гражданским активистам враждебно, в лучшем случае их игнорирует. Во Франции протесты — тоже удел немногих?

— Нет, там это массовое движение. Люди выходили в каждом городе. В Париже это было масштабнее, но и в Нанте [Nantes, город на западе Франции, департамент Западная Луара, 45 минут езды от Анже] выходили каждое воскресенье. В Нант я приезжала вместе с родственниками Тео — моего молодого человека на тот момент и отца моего ребенка. Там останавливались трамваи, было много полиции. Чувствовалось, что атмосфера наэлектрилизована. Как и в Анже [Angers, город на западе Франции, область Анжу, департамент Мен и Луара], где мы живем. Наверное, разное отношение к протестным движениям связано с историко-культурным опытом. Россияне, как мне кажется, не любят выходить из зоны комфорта: «Раз наши бабушки и дедушки страдали, значит, и мы должны продолжать страдать». А во Франции не так. В их культурном коде стремление бороться, сопротивляться. Тем более — бороться за свободу. «Эмансипация» — французское слово.

— Как проходили протесты в вашем городе?

— Они были жесткие: рушили все, в чем видели знаки богатства. В основном пострадали банки, в которых разбивали стекла. В итоге сотрудники банков стали хитрее и на выходные заколачивали все окна.

— Французское общество остается политизированным, решительно настроенным?

— Да, французы очень любят говорить о политике. Они вообще обо всем любят поговорить, тему могут из пальца высосать. Но о политике — особенно. Когда чувствовала себя уставшей и не хотела ни с кем разговаривать, понимала, что главное не заговорить о политике и не сказать, что я из России. Иначе: «О! Господин Путин!...» — и начинают вопросы нарастать, как снежный ком… Французы и дома за обедом и ужином, и в барах обо всем разговаривают. Нет пауз, неловкости, боязни незнакомых. Такое общение во Франции норма. Мы с Тео любим ходить в библиотеку и берем с собой нашего сына, которому сейчас два года, и почти всегда к нам подходят незнакомые люди и говорят, какой у нас хороший и красивый сын. Или — до банального — делают мне комплимент. А в России попробуйте подойти к молодой семейной паре, гуляющей с ребенком, улыбнуться и сказать: «Вы так стильно одеты! Вы такие легкие, красивые!» Уверена, первой реакцией будет: «Отойдите от нас. Что вам надо? Денег?» Здесь различия между странами очень серьезные.

— Как во Франции воспринимают полицейских и жандармов?

— Полицейских во Франции не любит только небольшая группа людей — настоящих анархистов, которые негативят, громят имущество, рисуют на стенах хештеги.

Жандармы и полицейские там в большинстве случаев адекватные, с ними можно просто поговорить — не важно о чем. По-моему, они действительно защищают простого человека. Россияне привыкли видеть во всем, в том числе и в полицейских, угрозу. Во Франции хотя есть преступность, есть опасные городские кварталы, люди такого уж страха не испытывают — и перед полицией, и в целом.

— Как французы относятся к своему президенту?

— Предыдущего президента — Франсуа Олланда — часто обсуждали. Много было недовольных. О нынешнем президенте Макроне я что-то мало разговоров слышу. Но я не люблю касаться политики — только в общих чертах, чтобы поддержать беседу. Может, поэтому и не замечаю. Я бы не сказала, что Макрон олицетворяет государство, не сложилось такого впечатления. Есть большая разница, как они воспринимают Макрона и как они воспринимают Путина. Про Путина говорят: «Мужик!» По большей части встречаю такую реакцию, но некоторые, наоборот, говорят про российского президента: «Так он же диктатор! Как ты в России могла жить?»

«В России так скажешь — дубинкой получишь»

— Меня удивило, что несколько лет назад, когда парижское метро оснастили «беспилотными» поездами, машинистов не уволили, а оставили дорабатывать до пенсии на старых поездах. С другой стороны, в недавнем французском фильме «Закон рынка» безработный главный герой сталкивается с такими же равнодушием и забюрократизированностью, как и его российские товарищи по несчастью. Все-таки: как французское государство относится к безработным?

— По моим ощущения, там безработным стараются помочь. Принимают новые законы и поправки к законам. Будет это работать или нет — другой вопрос. Но делают что-то, чтобы безработные могли решить свою проблему. Какое-то время я тоже сидела на пособии во Франции. Это было год назад, мне исполнилось уже 28 лет, но в Поль Амплуа (Pôle Emploi) — агентстве по трудоустройству — сотрудница включила меня в программу для людей до 25 лет. Поставила где-то там штампик, потому что видела, что я хорошо мотивирована найти работу. Благодаря этому я прошла бесплатную двухнедельную стажировку и потом нашла временную работу. Там есть проблема: не все хотят искать работу, потому что пособие по безработице достаточно высокое — примерно 800 евро. Конечно, в Париже на эти деньги не проживешь, но у нас в Анже, если человек не обременен семьей, он с этих денег может что-то еще и откладывать. На самом деле сумма зависит от количества отработанных часов к моменту создания досье в Поль Амплуа. У одной знакомой пособие 1600 евро.

— По моим наблюдениям, россияне панически боятся потерять работу, а работодатели выгоняют неугодных под любым предлогом.

— Во Франции работник защищен. Только он должен знать, какие у него права. Говоришь: «У меня есть право…» - А дальше цитируешь Конституцию или законодательный акт. В России, если так скажешь, дубинкой получишь по голове.

А во Франции мой молодой человек [речь о Тео] изучил договор, заключенный при трудоустройстве, и добился увеличения своей зарплаты. Договорился с директором, причем официально и открыто.

— Вы достаточно долго работали во Франции няней. В России к дворникам, техничкам, официанткам да и к тем же няням зачастую относятся как к «обслуге», презирают. Во Франции есть что-то подобное?

— Никогда с таким отношением не сталкивалась. Наоборот, встречала сопереживание, поддержку. Там можно работать официантом и не жить с ярлыком «неудачник». Французы понимают, что это может быть личным выбором: человек отдает все свое желание и любовь тому или иному делу.

— Сегодня в связи с политической ситуацией и экономическим кризисом эмиграция для многих россиян — единственный выход. Реально ли эмигрировать во Францию?

— Многие спрашивают: «Как ты уехала и как мне уехать?» У меня складывается ощущение, что почти никак. В моем случае одно цеплялось за другое и это не было изначально спланировано. Существует несколько типов виз. Самая легкая — Au Pair. По такой визе я приехала во Францию и начала работать няней. Следующая по легкости — студенческая. Лучше ее оформлять через какую-нибудь организацию, например через «Французский Альянс» (Alliance Française), представительства которого есть в разных городах России. Это организация, которая помогает по обмену российским студентам ездить во Францию, а французским — в Россию. Студенческая виза дается на определенный период. Следующий вариант — работа. Но надо быть очень хорошим специалистом. Не знаю ни одного случая, чтобы из Кузбасса кто-то уехал во Францию по рабочей визе. Есть знакомая семья из Питера, которая таким путем оказалась во Франции: сначала муж получил контракт, потом к нему приехали жена и ребенок. Далее — самый тупой вариант: брак. «Тупой» — потому что я не верю в брак как в ячейку общества и так далее. И это — вступать в брак только для того, чтобы эмигрировать, — действительно, очень глупо. Разговаривала с девочками, которые уехали таким путем и обожглись. Они не попали в рабство, но счастливыми себя не чувствуют.

— Как во Франции относятся к русским? Не считают их людьми второго сорта?

— Многие россияне недолюбливают представителей определенных национальностей, и не всем французам нравятся, например, беженцы из Сирии, арабы. Негативного отношения к русским я во Франции не почувствовала и даже ни о чем подобном не слышала. Наоборот. Говорят: «Как? Ты приехала из другой страны и знаешь язык лучше, чем половина французов?»

— Кто знает язык — тот свой.

— Нет, но у них есть уважение к человеку. Если ты смог освоить язык — значит, у тебя что-то есть в голове.

— Стандартный вопрос: что бросается в глаза, когда из Франции приезжаете в Россию?

— Некомфорт. После долгого отсутствия россияне кажутся недоброжелательными, наглыми и запуганными. Несколько лет назад, когда вышла из самолета в Москве, на меня первым делом накричала женщина-контролер: «Проходите, что вы встали! Почему не приготовились?» Во Франции такого почти не увидишь.

— Когда мы предварительно списывались, вы рассказали, что во Франции много русских, которые с французами не общаются и сидят во «ВКонтакте».

— Только некоторые. У них исключительно русскоговорящий круг общения и проблемы с социализацией, с работой. Развития никакого. Причины такого поведения разные. Может быть, им комфортно жить в своем мире. Я, наоборот, поначалу во Франции избегала русских. Хотя еще в тот период подружилась с русскоговорящей девушкой из Молдовы. Она очень русская, очень домашняя, но мы до сих пор дружим. Сейчас общаюсь и с французами, и с русскими. Хотя бывают моменты, когда слышу русскую речь и не решаюсь подойти. Мне кажется дебилизмом сказать: «Ты говоришь по-русски? Давай общаться!» Возникали ситуации, когда мне было стыдно, что я русская. В Тулузе в магазине передо мной стояли русскоговорящие женщины, вероятно эмигрантки. Они покупали непонятную еду и дешевое пиво неизвестной марки. Одна другой рассказывала, что «кому-то мужик что-то не купил, а ей ее мужик купил шубу и машину». И это было так вульгарно. Потому что во Франции мужчины женщинам шубы не дарят — исчез этот стереотип. Во всяком случае, в своем окружении я не встречаю такого. Ты хочешь машину? Иди и работай! Правительство, государство создали все условия для этого.

— Вспомнил, что «галантность» — тоже французское слово. Она в современной Франции есть?

— В последнее время галантности очень мало. Девушки себя позиционируют как равных мужчинам.

— Эмансипация победила?

— В некоторых слоях общества. Но она настолько победила, что в каких-то моментах сами девушки мучаются от этого. Девушка — очередная картинка. Ее «перевернули» — и дальше. Самое интересное, в России я еще иногда встречаю уважение к женщине, но не везде и не всегда.

«Там другие провинциалы»

— Есть французы, имена которых в России у всех на слуху: от философа Сартра до комика Луи де Фюнеса и героя-любовника Алена Делона, про которого все знают из песни Ильи Кормильцева, что он «не пьет одеколон». А в самой Франции эти люди знамениты?

— Зависит от социальной прослойки и возраста. Родителям Тео, конечно, известны. Они часто мне рассказывают про разных звезд «старой» сцены. А у молодежи на слуху другие имена: от представителей рэп-сцены Lomepal и Romeo до канадского режиссера Ксавье Долана. Кто-то больше ориентируется на мейнстрим, а кто-то на артхаусное кино. В каждом городе несколько кинотеатров. Даже в маленьком Анже есть кинотеатр, где идут кассовые фильмы, и кинотеатр, названный в честь знаменитого фильма новой волны — «400 ударов». Он специализируется на авторском кино, иногда там показывают российские фильмы, например «Левиафан» Звягинцева — это же чистый кайф!

— Французы смотрели «Левиафан»?

— Пыталась показать этот фильм дома друзьям, но никто не досмотрел. Для них это жесть, они ничего не понимали с самого начала, потому что такой действительности никогда в жизни не видели. Я еще раз хочу этот фильм показать Тео, который уже побывал в России.

— Французы — синефилы? За Каннским фестивалем следят?

— Конечно. На артхаусное, авторское кино очень много зрителей приходит. Они очень любят обсуждать фильмы. Даже в наш маленький город на обсуждения приезжают режиссеры — это очень здорово… Родственники Тео больше за новостями спорта и политики следят. Почти не смотрят телевизор, больше слушают радио: там много независимых радиостанций. Интересуются всем, что происходит в России. Дедушка Тео очень начитанный. Он мне подарил роман Жюля Верна «Михаил Строгов» — там про Россию. Теперь спрашивает: «Ты дочитала? Давай обсудим».

— В России провинциалы стараются уехать в мегаполисы, а лучше — в Москву. Во Франции бегут из маленьких городов?

— Там нет такого контраста между крупнейшими городами и провинцией. Зачастую провинциалам и в своих городах хорошо, им не нужно никуда уезжать. Там другие провинциалы. Париж перенаселен, там свои проблемы, надо как-то крутиться. Хотя, конечно, есть французы, которые считают, что для самореализации им нужно некоторое время поработать в Париже.

— Вы рожали во Франции. С конца 80-х, когда границы открылись, много писали о россиянках, рожавших за рубежом, о том, что в России рожать страшно.

— Я очень рада, что не рожала в России. Судя по рассказам моих российских подруг, это трэш. Во Франции рожала в эмоционально благоприятных условиях. С акушеркой был человеческий контакт, мы прощались со слезами на глазах. Там родившая женщина как будто открывает для себя новую вселенную, а в России, насколько знаю, не роды, а каторга. Во Франции беременных и недавно родивших оберегают. И место всегда уступят, и даже накормить предлагают, и извинятся, если вместо «мадам» назовут «мадмуазель». Конечно, и во Франции известны случаи, когда врачи плохо относятся к беременным.

— Воспитываете сына билингвом и человеком двух культур?

— За две недели до отъезда в Россию мой сын Ашилль [эквивалент имени Ахиллес] знал 20 французских слов и три русских, несмотря на то что с самого рождения я с ним и по-русски говорю. А пробыв две недели в Новокузнецке, он уже знает 20 русских слов, а новых французских здесь от меня не запомнил. Билингвом он в любом случае будет. Я люблю русский язык, и во Франции мне его очень не хватает. Хочу, чтобы сын вырос бикультурным, а без знания языка культуру не понять. Насколько знаю, воспитывающиеся во Франции дети, даже если с ними говорят по-русски, все равно потом говорят по-русски с акцентом. Попытаюсь этого избежать.

— Вы чувствуете себя россиянкой или француженкой?

— Все сложно, все смешалось. Долгое время я не могла найти себя, не понимала, что происходит. Я живу как будто не в России и не во Франции, а в третьем государстве, где половина того, половина другого. Только недавно стала осознавать это как плюс. Границы — условность.

— Какой у вас статус сейчас?

— Виза матери французского ребенка. Потому что я родила во Франции, отец ребенка — француз, так что мой сын — тоже француз. Имею право жить во Франции до 18-летия сына и работать полный рабочий день и имею все прочие социальные права. Мы, не будучи в браке, получили важный официальный документ — «семейную книжку». Там подробно заполнены графы «отец» и «сын», а обо мне в этой книжке только мелким шрифтом, потому что у меня нет гражданства, и в скором временем о получении гражданства мне придется задуматься. Но я бы хотела какое-то время пожить с сыном и в России.