В американских выборах интересны не программы кандидатов, а способы их общения с избирателями. Инструменты работы более показательны, чем содержание политических высказываний.
Трамп сделал ставку на личную радикализацию и радикализацию публики. Он пытается расширить аудиторию, атакуя противника в максимально уничижительном стиле и убеждая избирателей не просто силой, но агрессией. Он собирает избирателей «огнем и мечом», буквально завоевывая их, полагая, очевидно, что радикализм и максимальная жесткость убедительны для его стойких и потенциальных сторонников. Возможно, покушение и реакция общества на него внушили Трампу, что чем более он брутален, тем более он убедителен. Он понимает, что выборы 2024 года – его последний шанс, и фактически идет ва-банк. «Достаточно ли я хорош в своей грубости, а?!», – мог бы спросить Трамп у своих сторонников. – «Не добавить ли огня, эй? Как еще мне назвать эту […] Камалу так, чтобы вам это понравилось и вы все заорали от восторга? А, сукины дети?». Трамп ведет себя демонстративно маскулинно, предполагая, что это нравится в его аудитории и мужчинам, и женщинам.
Харрис действует показательно противоположно. Она готова сказать приятное слово буквально всем: женщинам, мужчинам, тем, кто определяет себя между женщинами и мужчинами, белым, цветным, богатым, нищим, злым, добрым, демократам, республиканцам, ангелам, чертям в юбке, сторонникам всех конфессий и атеистам. Харрис понимает свою исходную уникальность: она может стать первой в истории США женщиной-президентом, при этом президентом афроамериканского и азиатского происхождения. Ей по существу надо только добавить к своей уникальности колеблющиеся аудитории, в том числе аудиторию, которая категорически не приемлет Трампа и может голосовать за Харрис как единственную альтернативу. Харрис ведет себя настолько женственно, насколько это возможно для публичного политика первого ряда в США. Она смогла собрать широчайший пул поддержки публичных лиц из сферы культуры, традиционно влиятельных в США и склонных к левой повестке. Трамп для этой аудитории неприемлем. «Вы только посмотрите на это чудовище Трампа!, – говорит Харрис. – Неужели вы можете доверить этому безумцу и хаму свою жизнь и своё будущее?».
Оба кандидата демонизируют друг друга, стараясь привлечь на свою сторону тех, кого тошнит от оппонента. Аллергию на противника они пытаются конвертировать в свою поддержку, даже если это будет поддержка «с зажатым носом».
Обе кампании достигли пика популизма, и содержание программ практически никого не интересует: американская машина перемелет любого. Идет борьба стилей, борьба типов, борьба символов.
США развиваются таким образом, что политический тип Трампа уходит, а политический тип Харрис приходит, аудитория условного Трампа сокращается, аудитория условной Харрис растет, в том числе по сугубо демографическим причинам. Трамп пытается остановить ветер истории, противопоставив ему себя, как бетонный мол, о который разобьется волна, а Харрис пытается ускорить естественные перемены в структуре американского общества и заставить этот ветер дуть в свои паруса.
Значительного разрыва между этими аудиториями еще нет. Трамп может использовать свой последний шанс, если разогретая им до клокочущей ярости аудитория вытащит со всех ранчо тех, кто ненавидит политику официального американского истеблишмента больше, чем Трампа. Харрис может использовать свой первый шанс, если мотивирует к явке избирателей, которые боятся Трампа как чумы. Так или иначе, Трамп стоит в фокусе обеих кампаний – и своей собственной, и кампании Харрис. Он герой и антигерой одновременно. Мотиватором обеих кампаний является страх.
Поражение Трампа будет знаменовать историческое поражение политика такого типа. Поражение Харрис будет означать проигрыш сражения, но не войны.
При любом результате триумф будет праздновать популизм – главный инструмент мировой политики сегодня.
