«Признание беспомощности гораздо страшнее, чем ситуация в России». Интервью с Владимиром Жилкиным — независимым провинциальным кандидатом в Мосгордуму

Почему Жилкин уехал из Тамбова

— Почему вы, тамбовчанин, избираетесь в столичный парламент? Есть мнение, что Москва выкачивает ресурсы из других регионов — и человеческие в том числе. Что вы об этом думаете?

— Я уже дважды как кандидат участвовал на выборах в Госдуму, у меня есть видение себя как федерального политика, поэтому здесь противоречия нет. Вот сейчас в Тамбове выборов никаких не будет: они пройдут только в нескольких сельсоветах, на территориях, с которыми я не связан. Когда я принимал решение участвовать в выборах, была надежда на фандрайз, на юридическую и организационную помощь. Я видел, что мое участие будет заключаться не столько в сборе подписей, сколько в публичности, встречах с людьми.

— У вас нет ощущения, что политика осталась только в Москве и на федеральном уровне?

— Я один из активных членов формирующейся партии «Рассвет» [политическое движение, созданное экс-кандидаткой в президенты РФ Екатериной Дунцовой, которую не допустили до выборов в марте 2024 года], и одна из тем, которая для нас важна, — вопросы федерализации и регионализации. Мы понимаем, что регионам нужно больше полномочий, что бюджеты нужно пересматривать в пользу регионов. Регионы об этом молчат, и власть делает все, чтобы «регионализация» и «федерализация» воспринимались как ругательные слова.

Но запросы у регионов на политику достаточно серьезные, хотя это и загнано в непубличное поле. Но это не значит, что люди, которые находятся в более тяжелом положении, чем москвичи, не имеют потребностей в информации, объединении, обеспечении качества их жизни и свобод. Подчас я вижу вспышки отчаяния и готовности действовать у жителей регионов. Потому что в Москве все-таки проще жить, чего не скажешь про тамбовских сирот или одиноких матерей.

Вот недавно мы с тамбовскими дачниками смогли отстоять наши дачные участки от сноса — и я не смог бы добиться этого результата, если бы тамбовчане сами не выступали смело в защиту своих имущественных прав. Поэтому я бы не списывал со счетов регионы как политических акторов. Благодаря массовой культуре мы привыкли, что все происходит в центре, но центр может что-то совершать, когда он опирается на региональную поддержку.

«Шутки, что Москва — не Россия, сильно преувеличены»

— Зачем вы участвуете в выборах в Мосгордуму? Вы хотите стать депутатом, организовать наблюдение на выборах или просто еще раз выступить в роли оппозиционного кандидата?

— Все из этих целей. Трудно предсказать, насколько люди будут включаться в оппозиционные движи. Предпосылки для общества расширить число кандидатов в депутаты и ближе к сентябрю помочь людям стать своими избранниками при всей невероятности есть. Мы находимся в ситуации, когда общество задавлено и запугано, но любые выборы — это возможность сделать что-то законным мирным путем.

Безусловно, всегда есть амбиции на победу. Если в нее не верить, то [кампанию] психологически не провести в сегодняшних условиях. Понимаю всю сложность и невозможность [проводить кампанию] в условиях, когда тебе противодействует вся система: все эти препоны показывают, что власть тоже видит большие риски и возможности проигрыша.

При этом если мы не будем создавать предпосылки для общения с электоратом — с людьми разных социальных слоев и политических взглядов, — мы так и будем жить в ожидании прекрасной России будущего, но никак ее не приближать. Я каждый день хожу на встречи и сборы подписей, и люди реально удивляются, что видят независимого кандидата, который не боится отвечать на сложные вопросы. Эта миссионерская деятельность крайне важна.

Использовать выборы, чтобы люди видели, что они не брошены, — это легальное поле деятельности.

Среди москвичей много людей, которые стоят на позициях, распространенных в регионах, — в частности, по поводу отношения к СВО. Для меня это и социологические наблюдения, которые мне как кандидату и исследователю очень важны. Оппозиционные СМИ и правозащитники часто находятся в удобных мировоззренческих заблуждениях: мол, вся Россия настолько оппозиционна, устала от Путина и не хочет военных действий. Но я, к сожалению, вижу, что общество с удовольствием погружается в военную риторику, которая доставляет чувство удовлетворения. Среди моих собеседников ежедневно встречаются люди, которые поддерживают СВО и политику Путина.

Ну и насчет наблюдения. Я 10 лет с удовольствием наблюдал на выборах, и сейчас я получаю колоссальный опыт, как в сегодняшних условиях строится победа власти. С одной стороны, ничего нового, но, наверное, стало больше оптимизма и уверенности [в победе системных кандидатов]. На днях был курьезный случай в Отрадном. Встретился с молодым человеком, который собирает подписи [за другого кандидата], и он рассказал, что всю ночь рисовал подписи.

— Сейчас существует много движений, поддерживающих независимых кандидатов на выборах. Кто-то из них поддерживает вас?

— Я был в Тамбове, видел призывы выдвигаться самовыдвиженцами, обещания фандрайза, юридической помощи, организации волонтерской работы. Но в сегодняшних условиях эти организации не справляются: нет финансирования, мотивированных юристов. Я не могу сказать, что реально получил медийную поддержку, помощь с людьми. Поэтому моя кампания — исключительно мои ресурсы.

— Допустим, вы соберете подписи и вас зарегистрируют как кандидата. Чем вы будете привлекать избирателей?

— За те недели, что я встречался с людьми, я понял, что для них важно, чтобы их слышали, чтобы [использование] бюджетов было более социально ориентированным. 

Для меня, как для тамбовчанина, удивительно, что люди осознают необходимость независимых СМИ, которые давали бы информацию об их округе без какой-то политической подоплеки, без ангажированности. И еще один важный момент: для москвичей очень важен реальный контроль органов власти и полиции. Важно пересмотреть возможности депутата в этой части: избранник народа должен иметь беспрепятственный доступ к любым органам, которые существуют на народные деньги.

— Если вы пройдете в Мосгордуму, что будете там делать, когда депутаты в ней — сторонники Путина и войны?

— Мне не нравится эта выученная беспомощность, моделирование ситуации, где я один против всех. Разумеется, если я один против всех, то как минимум я должен не давать замалчивать вещи, которые нарушают интересы москвичей и моего округа.

На мой взгляд, возможен массовый проход независимых кандидатов [в Мосгордуму], при которой фальсифицировать выборы и не поддерживать оппозицию будет невозможно. Мы помним очереди в поддержку [кандидата в президенты Бориса] Надеждина. Возникает какая-то волна, и люди перестают бояться как раньше, готовы приходить на выборы и не быть «вне политики».

Если же в думу пройдут один-два независимых кандидата, причем не на волне народной поддержки, а за счет финансового и организационного успеха кампании, то понятно, что роль этих кандидатов будет сводиться к выборочной защите граждан по разрешенным вопросам. Если депутат не чувствует за собой массовой поддержки, то ему придется жить с ежедневным риском оказаться в чем-то обвиненным. Судьба такого депутата сводится к выживанию.

Поэтому работа самовыдвиженцев и их штабов по коммуникации с обществом — это возможность сохранения даже не протестного настроения, а здорового состояния общества. Может быть, итогом моей кампании и кампаний других самовыдвиженцев станет то, что люди поймут, что они могут быть в политике, быть ее акторами. Для мирных изменений в стране надо, чтобы за лидерами стояли миллионы.

— Каковы реальные успехи вашей кампании: сколько подписей собрано, какие настроения у избирателей?

— По поводу количества подписей — пока воздержусь от ответа, потому что часть из них у меня, часть в штабах. Какой-то конкретики я пока давать не готов. Надеюсь, что удастся набрать необходимое число или хотя бы к нему приблизиться. Если собрать нужное количество не удастся, тогда моей задачей будет не предоставлять властям имена и персональные данные людей, которые меня поддержали.

По поводу настроений. Меня поражает, что в обществе есть сильный страх. Даже общаясь со сторонниками [Путина], понимаешь, насколько они осторожны в выражениях. Исключение — использование бюджета.

Второе, что бросается в глаза, — сторонников СВО сильно больше, чем мне и другим моим сторонникам казалось. В тех, кто за СВО, меня удивляет определенная зашоренность сознания. Такие люди достаточно легко оставляют подпись, а потом вдруг спрашивают про мое отношение к спецоперации.

Одной из причин, почему я решил баллотироваться в Москве, было то, что я считал москвичей более раскрепощенными и независимыми. Оказалось, шутки про то, что Москва — не Россия, сильно преувеличены. Москва, к сожалению, запугана и зажата не меньше, чем регионы. То, что здесь меньше машин с буквами Z, еще не делает Москву более мыслящей и уверенной в себе.

Семейные ценности без Путина

— У вашей кампании есть слоган: «Семейные ценности без Путина». Что это значит?

— Политизация и идеологизация сильно влезает в семью. Как бы про ячейку общества ни шутили в свое время, в основе государства и общества, на мой взгляд, лежит семья. Она может быть любой конфигурации, какой хочет сам человек.

Кто-то до старости живет с родителями, кто-то хочет, чтобы у них в семье было 20 детей — это должно быть безусловным правом людей. Здесь нет места государству или Путину: семьи нужно оставить в покое. Не запрещать аборты, а создавать условия, чтобы семья была информированной и социально защищенной. Мы не кролики или бройлерные куры, которых надо разводить.

— В связи с этим вашим тезисом о вас начали говорить как о про-ЛГБТК+ кандидате. Насколько это близко к правде?

— Мне трудно здесь комментировать, потому что я кандидат про людей. У меня и других политиков могут быть личные амбиции и представления об управлении страной. Мы приучили граждан, что кандидаты предлагают программы и потом люди решают, голосовать за них или нет. На мой взгляд, нужно смотреть на реального человека и понимать: будет он выполнять наказы избирателей или нет. На это лицо нужно смотреть, потом в него бить или говорить слова благодарности. То есть депутат сначала должен удовлетворять потребности людей, которые его выбрали, и под эти запросы корректировать свою повестку.

Теперь непосредственно про ЛГБТ. Я не возражаю, если про меня как про кандидата в депутаты будут говорить любые группы. Пусть я буду «про-много-чего-еще кандидат». Я — за людей. У меня нет приоритета, нет разделения избирателей на «моих» и «не моих». Если эта группа так посчитала — спасибо за доверие.

Однозначно проблема ЛГБТ-людей в России есть. Я не собираюсь в угоду конъюнктуре переставать помогать людям.

Мне, как социологу, очевидно, что, пока есть социальная группа, пока есть ее культура, невозможно отрицать ни само явление, ни группу, ни проблемы. Для общества и государства опасно, когда какую-то социальную группу не замечает власть. Если от группы отвернется представитель власти, депутат, то кто займется этой группой?

О рисках и возможностях

— Видите ли вы риски для себя или своей кампании из-за участия в партии Екатерины Дунцовой «Рассвет»?

— Нет. То, что есть какое-то объединение людей, желающих позитивных законных изменений, — это нормально. Если власть посчитает нужным перейти на давление и беспредел, то тогда и взвешивать риски бесполезно — остается их принимать или не принимать.

И опять же: какие риски есть? Статус иноагента, который присвоили Дунцовой, — это не «Рассвет», а конкретная личность. Я был иностранным агентом — и в этом положении тоже можно продолжать бороться и отстаивать интересы граждан.

— До войны вас несколько раз задерживали, оказывали давление и присвоили статус иноагента. Как вы будете действовать теперь, когда риск оказаться под санкциями со стороны государства вырос в разы?

— Я не занимаюсь незаконными действиями. Я не экстремист в любом понимании этого слова. Я не иностранный агент, даже в то время, когда Минюст считал нормальным мне присваивать такой статус за 171₽ за помощь студенту из Марокко, которого я выручил с оплатой проезда такси в Тамбове.

Я в легальном поле и каждый раз подчеркиваю это. Наверное, из-за этой моей позиции в итоге государство и сняло с меня статус иноагента. Ну а если кто-то решится на совсем уж беспредел, то, при всех минусах для меня, это будет разрушительным для самой системы.

— Помогает ли вашей избирательной кампании ваш бэкграунд в правозащите?

— Он разделяет москвичей, с которыми я общаюсь, на две группы. Оказывается, условные политические оппоненты, когда слышат слово «правозащитник», начинают демонстрировать свою подверженность пропаганде и называть организации. В первую очередь, «Мемориал». Начинают рассказывать сказки, что знают, кто такие правозащитники и на кого они работают, — вся вот эта пропагандистская чушь.

Вторая группа людей, их можно назвать соратниками, наоборот положительно реагирует на этот статус. Для них свобода собраний, свобода слова и другие права являются важными. Но при этом эта часть моих соратников часто говорит, что защита прав сейчас невозможна в России.

Цель моей кампании — доносить идею: то, что считается невозможным — возможно. Что не надо поднимать лапки кверху, а надо действовать и потому побеждать. Признание беспомощности гораздо страшнее, чем та ситуация, которая сейчас происходит в России.

— Несколько лет назад в разных интервью вы говорили, что режим вот-вот падет, что народ устал от Путина и его политики. Как вы думаете, насколько это мнение актуально сегодня?

— Я не люблю, когда кто-то упрощает оппонента, высмеивает. Например, Путина, изображая его карикатурно, жалко, пошло. Это иллюзия силы, это сублимация, игра в «мы здесь власть». Путин и его команда адаптируются к реалиям российского политического поля, регулярно чистят его, трансформируют реальности под свои нужны. Они не ждут чуда. 

Поэтому сейчас и завтра несистемным оппозиционным политикам стоит стремиться быть на шаг впереди, использовать любые потенциальные возможности для изменений. Не бездействовать, не ждать чуда, голоса с неба. Пытаться вопреки давлению и всем преградам находить окна возможностей, держать контакт с общественностью, избирателями, доносить правду до людей, знать их беды, чаяния, быть рядом.

Моя избирательная кампания доказала мне и соратникам, что сейчас трудно, некомфортно, стыдно и больно от происходящего не только оппозиционерам, но и так называемым сторонникам власти. Сегодня российское общество молчит, ему страшно, но тем более в такие моменты нужны политики, готовые быть рядом.

— Предположим, что в сентябре Путин перестает быть президентом, а вы — избираетесь в Мосгордуму. Что вы будете делать тогда?

— В этом случае наступит время, в которое актуальным станет не здоровое законотворчество для москвичей и вопросы бюджета столицы, а более масштабные проекты для блага не только жителей Москвы, но и России. В новых условиях будет важным не упустить исторический шанс для обновления страны, возвращения ее в мировое пространство через перезапуск ценностей с опорой на приоритет человека перед системой.

Задача — не допустить реванша регрессионных сил, которые, разумеется, будут биться за свои капиталы. Для оппозиционных политиков, не оторванных от российской действительности, предстоит управление транзитом власти. Если транзитом и его управлением займутся силовики, люди с сомнительными капиталами и биографиями, замешанные в коррупции, то цена ошибки станет фатальной для россиян.