И вот наша стандартная субботняя посиделка. Пьем вино, пытаемся сделать вид, что нам весело, и обсуждать какие-то, ну, например, культурные феномены, не срываясь постоянно на, так скажем актуальную политическую повестку. В этот раз вышло особо плохо. Потому что первое, что она решила мне поведать, - это свое уникальное бинго мобилизации.
- Смотри, - говорит, - мой парикмахер уехал в Астану. Мой тренер - в какую-то глушь не по прописке. Я два дня звонила своему постоянному ремонтнику, потому что у меня течет душ, нашла его во «ВКонтакте», он уехал по повестке, оказывается. Сегодня я узнала, что девочка, к которой я хожу на эпиляцию, уезжает с мужем уже не помню куда, вроде в Узбекистан.
Мы посмеялись, звучит как проклятье, хорошо, что не замужем, а то опасненько. Потом мы чуть-чуть устыдились, что возмущаемся таким мелочам, когда у людей жизни рушатся. Потом еще раз чуть устыдились, что это все вообще несравнимо с тем, что творится в жизни украинцев. Потом перестали стыдиться.
Потому что, честно, это хреново. Да, холеная девочка не умрет без тренера и парикмахера, но это же просто показательная картина того, как война на всех возможных уровнях разрушает нормальную жизнь. Экономические связи, бытовые привычки, образ жизни, существование каждого, буквально каждого гражданина. Настя (имя изменено), будем честными, по идее, вообще не была связана с войной хоть на каком-то уровне. Это не мешало ей быть против, у нее хватает интеллекта и эмпатии, но в целом мы в Казани, а не в Белгороде, она не в семье военного. У нее нет братьев, мужа, отца - ей тревожиться не за кого. Родственников в Украине у нее тоже нет, она не работала в каких-то закрывающихся предприятиях. И даже в ее совершенно не связанную с войной жизнь она проникла напрямую.
Настя переживет: найдет и другого парикмахера, и нового мастера эпиляции. Но ведь Настя - не более чем пример. Представим, есть человек, который делает ремонт в квартире - и из бригады забирают половину работников. А представьте, это не человек, а предприятие - и оттуда забирают сотрудников, которые на нем работали. Компетентных, обученных. В какой-нибудь сфере, где нельзя выставить бронь.
Все это не только про отросшие волосы, это разрушенные бизнесы, удар по разным отраслям экономики. Я читаю новости: в Уфе задержали рейс, чтобы выдать повестку пилоту самолета. А люди в отпуск летели. А гражданская авиация — это отрасль, которая обязана просто работать как часы. В другом регионе Минтранс заявляет: извините, у нас недостаток водителей автобусов, кончились, отобрали.
У мобилизации настолько много граней, и каждая остра и пропитана ядом. Люди едут на смерть, семьи оставляют без отцов, убивают демографию, забирая молодых мужчин, убивают экономику, забирая специалистов. Что еще? Что придет дальше? Неужели этого недостаточно? Хроническая болезнь перешла в острую стадию и буквально выжигает организм под названием Россия изнутри, пожирает внутренние органы один за другим.
И этот процесс уже необратим, и спустя восемь месяцев, я уже, честно говоря, не верю, что это вообще может кончиться, не говоря уже о том, что кончиться чем-то хорошим. Под хорошим, я, конечно, имею в виду не условную «победу» - честно, это мне кажется, во-первых, нереальным, а во-вторых, просто худшим из возможных исходом, а хороших уже просто не осталось.
Мы сидели на нашем стандартном субботнем девичнике и мрачно допивали вино. С каждой неделей наши девичники все больше похожи на поминки. Поминки прошлой жизни, каких-то надежд и позитива. Мы не обсуждаем наши планы и надежды, потому что их нет, мы уже даже не можем обсуждать наши привычные бытовые мелочи, потому что они тоже день ото дня разрушаются. Мы собираемся, чтобы составить какую-то опись остатков быта на пепелище. Настя раскручивает вино в бокале и равнодушно говорит, что тренер ей, в сущности, и не нужен. Какие там тренировки. Да и бритвы хватит, можно без эпиляции.
Мы смиряемся — все больше и больше.
