Верховный суд 30 апреля выпустил второй Обзор по отдельным вопросам судебной практики, связанным с применением законодательства и мер по противодействию распространению на территории РФ новой коронавирусной инфекции. Там много любопытного в части уголовного права.
Часть 1. Фейк-ньюс о коронавирусе
Уголовное преследование за фейк-ньюс о коронавирусе возможно лишь в случае распространения информации, «которая изначально не соответствует действительности, о чем достоверно было известно лицу, ее распространявшему», то есть за действия, совершенные с прямым умыслом.
Это означает, что публикация информации, являющейся, по мнению публикующего, достоверной (например, статья, основанная на сообщениях источников, которые журналист или блогер полагает заслуживающими доверия; репост записи, которую пользователь считает правдивой и т. п.) уголовной ответственности влечь не должна.
Это разъяснение стоит оценить положительно, однако нельзя не отметить, что критерий публичности распространения информации остается таким же, как и в других случаях преследования за слова, — «если такая информация адресована группе или неограниченному кругу лиц и выражена в любой доступной для них форме». Это значит, что в случае размещения информации в публичном доступе (например, на открытой странице в соцсети) привлечение к уголовной ответственности вполне возможно, даже если с оной информацией ознакомились лишь сам размещающий и следователь по его делу. Наказуемой может быть также массовая рассылка сообщений с заведомо ложной информацией (критерий массовости не уточнен), а также распространение такой информации «путем выступления на собрании, митинге, распространения листовок, вывешивания плакатов» (вне зависимости от того, сколько человек этот плакат увидели).
Безоценочно отмечу также, что такая трактовка не исключает уголовной ответственности за разного рода шутки и пранки о коронавирусе — по крайней мере если они выглядят достаточно убедительными.
Часть 2. Уголовная ответственность за нарушение самоизоляции
С разъяснениями по поводу преследования за «массовое заболевание или отравление людей» либо «создание угрозы наступления таких последствий» все сложнее.
Прежде всего критерий «массовости» в численном выражении вновь не уточнен даже примерно — зато указано, что «при решении вопроса об отнесении заболевания или отравления к массовому следует принимать во внимание не только количество заболевших или получивших отравление людей, но и тяжесть заболевания (отравления)», то есть критерий, который от воли потенциального обвиняемого не зависит вообще никак. При этом если хотя бы один из зараженных умрет, то содеянное однозначно подлежит квалификации как уголовное преступление.
То есть если А заразит 10 человек, но все они перенесут заболевание сравнительно легко, а Б заразит одного, но тот умрет, то у А, в принципе, есть шанс отделаться административкой, а Б не отвертеться от уголовки.
Вторая проблема с критерием «массовости» следующая: непонятно, до какой «очереди заражения» простирается ответственность условного нулевого пациента. Если вам кажется, что речь может идти только о тех, с кем он контактировал непосредственно, то правоприменительная практика с вами не согласна. СМИ сообщают, что в Еврейской автономной области произошла следующая история: леди В., приехав из Франции, не соблюдала режим самоизоляции и заразила COVID-19 своих родственников: дочь, зятя и внучку. Зять же, будучи начальником отдела полиции, после выходных у тещи вышел на работу и заразил довольно много коллег (а те, в свою очередь, перезаражали свои семьи и так далее). В отношении «раздавленной бабочки» В. возбуждено дело по части 1 статьи 236 УК РФ (то самое нарушение санитарно-эпидемиологических правил, повлекшее массовое заражение или угрозу оного), а в отношении ее зятя — по части 1 статьи 293 («Халатность»). Выходит, что максимальное наказание, которое может ждать В., заразившую трех человек и вряд ли имевшую возможность повлиять на дальнейшие действия своего зятя, — до двух лет лишения свободы (а если хотя бы один из зараженных умрет, то от трех до пять). В то же время максимальное наказание для ее зятя — арест до трех месяцев.
Наконец, третья проблема касается «угрозы массового заражения» — то есть ситуаций, когда зараженный, контактный или прибывший из COVID-неблагополучной страны, самоизоляцию не соблюдал, но заразить никого не заразил (или невозможно доказать их заражение именно от него). В обзоре указывается, что уголовная ответственность в таких случаях «может наступать только в случае реальности этой угрозы, когда массовое заболевание или отравление людей не произошло лишь в результате вовремя принятых органами государственной власти, местного самоуправления, медицинскими работниками и другими лицами мер, направленных на предотвращение распространения заболевания (отравления), или в результате иных обстоятельств, не зависящих от воли лица, нарушившего указанные правила». Заражение, не случившееся по причине того, что все контактные оказались крепки иммунитетом, определенно относится к обстоятельствам, не зависящим от воли нарушителя самоизоляции. То есть по большому счету при решении вопроса о возбуждении уголовного дела должна учитываться лишь массовость контактов такого лица (в численном выражении по-прежнему не уточненная).
Таким образом, фактически из обзора невозможно понять, какие нарушения режима самоизоляции следует квалифицировать как административное правонарушение, а какие — как уголовное преступление. Ясно одно: если в результате кто-то умрет, уголовного преследования не избежать.
(На всякий случай уточню, что в данном случае преследоваться как в административном, так и в уголовном порядке могут лишь те, у кого диагностирован или предполагается COVID-19, кто контактировал с заболевшими или «подозрительными», а также те, кто приехал из других стран).
Часть 3. Рассмотрение уголовных дел по видеоконференцсвязи
ВС указывает, что «по каждому уголовному делу или материалу, требующему безотлагательного рассмотрения» можно с учетом текущей ситуации «принять решение о проведении всего судебного разбирательства с использованием систем видеоконференцсвязи». Фактически это разрешение рассматривать уголовные дела по первой инстанции с помощью ВКС. Ни об учете мнения сторон, ни о том, как будет обеспечиваться право подсудимых на конфиденциальное общение со своим защитником, в обзоре не говорится ни слова.
Ссылается ВС при этом на «пункт 42 постановления от 16 февраля 2016 г. по делу„ Евдокимов и другие против Российской Федерации“», согласно которому, по мнению ВС, «использование в ходе судебного разбирательства системы видеоконференцсвязи не противоречит понятию справедливого и публичного слушания дела при условии, что подозреваемый, обвиняемый, подсудимый, находящийся под стражей и участвующий в судебном заседании, имеет возможность следить за ходом судебного процесса, видеть и слышать участников процесса, а также быть заслушанным сторонами и судьей беспрепятственно».
Вдумчивый анализ этого пассажа заставляет вспомнить старый советский анекдот:
— Правда ли, что шахматист Петросян выиграл в лотерею «Волгу»?
— Правда, только не шахматист Петросян, а футболист «Арарата» Акопян, и не «Волгу», а три рубля, и не в лотерею, а в карты, и не выиграл, а проиграл.
Прежде всего ВС РФ сослался на неверный пункт: он цитирует п. 43, а не п. 42 постановления «Евдокимов и другие против России». Но эту ошибку — или даже опечатку — ему можно было бы простить, если бы не более фундаментальная проблема, связанная с ссылкой на этот судебный акт.
Постановление «Евдокимов и другие против России» касается рассмотрения судами не уголовных дел, а гражданских исков, поданных лицами, лишенными свободы. Есть, согласитесь, некоторая разница в значимости для судьбы человека.
Более того, в этом постановлении ЕСПЧ пришел к выводу о наличии нарушения статьи 6 Конвенции в связи с необеспечением личного участия заявителей в слушаниях! К такому выводу в Страсбурге пришли по двум причинам: российские суды, во-первых, не анализировали каждое конкретное дело на предмет того, насколько важно личное участие истца в судебном заседании (а ограничивались общими словами о том, что видеоконференцсвязь — это ок-норм), а во-вторых, даже не рассматривали возможность альтернативных способов обеспечения их присутствия в суде (например, рассмотрения дела по месту нахождения колонии).
Решений ЕСПЧ, в которых анализировался бы вопрос о рассмотрении с помощью ВКС уголовных дел по первой инстанции, я не знаю (в изданном Судом гайде по статье 6 они тоже не упоминаются). Однако хорошо знаю постановление, в котором подробно разбирается участие подсудимого через ВКС в слушании дела в апелляции. Это «Сахновский против России». Там ситуация была совсем плохая: защитник по назначению, о вступлении которой в дело заявитель узнал в последний момент и с которой имел возможность обсудить свое дело в течение 15 минут перед началом процесса с помощью обслуживаемой государством (а значит — неконфиденциальной) ВКС, — и нарушение, конечно, было найдено. И там речь шла о слушании дела в апелляции, которое по определению менее важно, чем слушание в первой инстанции.
Что из этого следует? Что прежде чем принимать решение о рассмотрении уголовного дела с помощью ВКС, суд должен ответить как минимум на два вопроса: (1) точно ли характер дела не требует личного участия подсудимого в заседании и (2) как обеспечить подсудимому возможность конфиденциально общаться с адвокатом до и во время заседания. Ничего об этом в обзоре ВС, увы, нет.
И это я уже не говорю о проблеме с публичностью всех заседаний во время пандемии, которая имеет особенно большое значение в случае уголовных дел. (И эту проблему решить, кстати, было бы проще простого: ставь на штатив хоть самый плохонький телефон да делай трансляцию. Но кто ж у нас на это пойдет…)
Часть 4. Помещение в СИЗО подозреваемых и обвиняемых в преступлениях небольшой тяжести
Несмотря на письмо директора ФСИН председателю ВС (на РБК цитаты неточные, но фото письма в интернет тоже выложена, т. ч. цитирую по нему) с просьбой «ориентировать суды рассматривать возможность более широкого применения мер пресечения, альтернативных заключению под стражу» в отношении подозреваемых и обвиняемых в преступлениях небольшой и средней тяжести, а также в экономических преступлениях, — преступления средней тяжести и экономические преступления в обзоре вообще не упоминаются. А в отношении подозреваемых и обвиняемых в преступлениях небольшой тяжести указывается лишь, что при принятии решения об избрании им меры пресечения суды «вправе также учитывать и факт проведения карантинных мероприятий в изоляторах временного содержания и следственных изоляторах» (хотя УПК и так предоставляет им право учитывать все обстоятельства).
Как воспримут такое, мягко говоря, сдержанное указание судьи, треть которых приходят на свои должности из аппарата судов, работу в котором в самом судейском сообществе не считают способствующей формированию самостоятельности, — можно лишь предполагать.
Между тем, согласно упомянутому выше письму директора ФСИН, 20,6% (3777 человек) от общего числа арестованных, поступивших в СИЗО в марте (18338 человек), составили именно лица, подозреваемые и обвиняемые в преступлениях небольшой тяжести.
Часть 5. Ложка меда
Из однозначно хорошего: согласно обзору, ходатайства об условно-досрочном освобождении, о замене неотбытой части наказания более мягким видом наказания, об освобождении от наказания в связи с болезнью подлежат безотлагательному рассмотрению (и это хорошо для осужденных); ходатайства о наложении ареста на имущество и продлении срока ареста этого имущества — тоже (и это хорошо для потерпевших).
