На приеме в администрации президента

Не то чтобы я думала, что приду на прием в администрацию президента и вопрос обмена военнопленными между Россией и Украиной сдвинется с места.

Но с таким уровнем безразличной, бессовестной бюрократии столкнулась впервые.

Можно было хотя бы сделать вид заинтересованности в этом вопросе, единодушия с согражданами — не только нами, кто стоит в пикете у администрации уже больше двух месяцев, но и теми, что уже несколько лет находятся в тюрьмах Украины.

Но обо всем по порядку. Если измерять эффективность потраченным временем, а только этим рассмотрение обращений граждан там и измеряется, то меня довольно эффективно приняли, потратив целый час на меня.

Прием вел Александр Алексеевич Козыренко — целый «начальник департамента по обеспечению деятельности Приемной Президента Российской Федерации по приему граждан Управления Президента Российской Федерации по работе с обращениями граждан и организаций». Он же — главный ответственный за работу приемной, так что приняли, можно сказать, на высшем уровне (других людей из очереди принимали специалисты в других кабинетах).

При входе я предупредила, что хочу включить диктофон, чтобы передать запись сопикетчикам. Но Александр Алексеевич Козыренко запретил вести аудио- или видеозапись (хотя сам меня записывал). Что, на мой взгляд, не подкреплено законом, это публичное, официальное обращение, и я, конечно, вправе записывать ответ официального лица. Однако Александр Алексеевич Козыренко дал мне понять, что тогда приема не будет. Конечно, я могла бы вести запись «из-под полы», но это не мой метод, поскольку я за прозрачность и открытость.

Тогда я стала конспектировать наш разговор, этого запретить он не мог.

В начале мы потратили минут 10 на знакомство. Александр Алексеевич Козыренко интересовался, где я работаю и на что живу (хотя это и не имело отношения к делу). Опомнившись, я спросила, сколько на прием отводится времени? Он ответил: 15 минут. Я испугалась, что осталось всего минут пять, а так от него по существу обращения ничего и не услышала, и предложила переходить к делу (забегая вперед скажу, что Александр Алексеевич Козыренко любезно попросил меня покинуть его кабинет только через час).

Я спросила, что он думает про требования нашего пикета, что стоит уже 69 дней возле администрации. Он не слишком правдоподобно удивился: Какой пикет? Ничего не знаю о нем.

Я заметила, что пикет стоит у дверей в здание, куда он ходит на работу ежедневно.

Манера Александра Алексеевича Козыренко заключается, главным образом, в ответном вопросе: А как докажете?

Тогда я уведомила его о пикете и требовании, чтобы хотя бы отныне Александр Алексеевич Козыренко не мог сказать, что не знает о нем (хотя с него станется, записи-то у меня нет). 

Про наш пикет он только пренебрежительно бросил: Можете стоять сколько угодно! Нам все равно, мол.

Тогда я оставила тему пикета и спросила, что в принципе происходит с обменом?

В своей манере он ответил: С каким обменом, каких пленных, чем докажете, что они существуют?

Тогда я дала ему подготовленную мной распечатку из средств массовой информации, про списки, про заявления должностных лиц, как России, так и Украины.

На что Александр Алексеевич Козыренко традиционно спросил: А чем докажете, что эти письма (граждан РФ из тюрем Украины) с просьбой обмена существуют? Чем докажете, что эти заявления (Москальковой) были сделаны?

— Но это же информация из СМИ! — удивилась я.

На что Александр Алексеевич Козыренко сказал, что не существует никаких пленных, что у них нет их обращений, а информация из интернета не представляет никакого значения. Мы не можем работать с интернетом, у нас нет в администрации к нему подключения, это не официальный ресурс информации.

— Но эта информация из СМИ, имеющих лицензию! Что вы называете интернетом? — снова удивилась я.

На что тот сразу отреагировал: А как докажете, что это подтвержденная информация? У Вас лично есть эти письма? (писем в оригинале, конечно, у меня не было и быть не могло)

Затем Александр Алексеевич Козыренко сказал и вовсе, что я пришла не по адресу.

Сначала он сказал, что это не в компетенции президента, я удивилась. Вопрос с компетенцией, на всякий случай, был «замылен» Козыренко. 

И тогда он сказал, что президент — наивысшая инстанция, и мне следует обратиться вначале во все остальные, а именно к Москальковой и в МИД, которые этим вопросом занимаются.

— А то протечет у кого-то крыша, и все бегут сразу к президенту, — посетовал он.

Я снова удивилась и заметила, что мой вопрос не про крышу, а касается очень многих людей (вот, мол, петиция, которую подписали больше 60 тысяч человек). И не проще ли президенту дать соответствующие поручения МИДу и уполномоченному по правам человека, чем мне, простому гражданину, оббегать все инстанции?

Таков порядок, — безапелляционно сказал Козыренко, традиционно не ссылаясь при этом ни на какие нормы закона.

Я сказала ok, допустим, нет никаких писем граждан России из Украины, нет заявлений Москальковой, но Минские соглашения-то существуют и должны быть известны? Что с ними? Почему они не исполняются в части обмена пленными, а если исполняются, то что уже сделано?

На что Козыренко снова послал меня в МИД. А я спросила: Выходит, президент не в курсе?

Александр Алексеевич Козыренко зашевелил усами и резко бросил: Даже если идут мероприятия, я не скажу.

— А они идут? 

И тогда Козыренко ответил, наконец, хоть что-то определенное. Он сказал: Да.

Я обрадовалась и спросила: А в чем они заключаются? Кого-то уже обменяли?

Козыренко снова выпалил: Да. 

Я спросила: Кого? Как его имя, фамилия?

Он сказал: Нет, это вы докажите, что никого не обменяли пока.

Я заметила, что доказать то, чего нет, нельзя. Можно доказать только то, что есть. И если вы говорите, что обмен идет, докажите.

— Нет, это вы докажите, что обмена нет!
— Нельзя доказать то, чего нет! 
— Нет, это вы докажите, что обмена нет! 

И т. д. Александр Алексеевич Козыренко кричал, кажется, сам не понимая смысла своих слов. 

Минут через десять Александр Алексеевич пришел в себя, перестал кричать и, корчась, изображать меня (Обмена нет! Обмена нет!), и снова отправил меня в МИД и к Москальковой. Пройдите, мол, хоть какие-то инстанции, а потом возвращайтесь к нам.

Тогда я вспомнила про письмо в Общественную палату: Вот инстанция, вот мое обращение, месяц прошел, а ответа нет. Вот, пришла теперь к вам. Жалуюсь!

Александр Алексеевич Козыренко, кажется, растерялся, но совсем не надолго: Это обращение тоже из интернета? (слово «Интернет» он произносил с отдельной неприязнью).

— Но это же официальный сайт Общественной палаты! Вот регистрационный номер обращения, вот письмо ОП, что оно принято.
— О! — обрадовался Козыренко, просматривая бумаги — Общественная палата Вам ответила, что Ваше обращение было передано для рассмотрения. Значит, ответ есть.
— Но это не ответ, оно передано, но не рассмотрено, никакого же ответа по существу нет.
— Тогда идите в Общественную палату, они же вам не отвечают.
— Но вы сказали, что к вам можно обращаться, пройдя хоть какие-то инстанции. И вот инстанция, ответа нет, но это не моя вина. А если и МИД, и Москалькова, куда вы меня направляете, не дадут ответа?
— Тогда идите в прокуратуру.

Удостоверившись, что никакого особо смысла в этом приеме нет, а функция этого человека лихо отфутболивать граждан, и он в этом главный специалист во всей Российской Федерации, я настояла лишь на одном. Это прием, на котором де-юре я обращаюсь к президенту, и я требую, чтобы Александр Алексеевич Козыренко доложил ему об этом приеме. Что пришел человек из пикета, что стоит уже 69 дней на улице у администрации, что я, как и еще 60 тысяч моих сограждан, подписали петицию, что мы настаиваем на исполнении Минских соглашений, следим за обменом и просим вернуть наших сограждан домой. Но для этого нужна политическая воля президента. 

На этих словах Александр Алексеевич принялся записывать, с ухмылкой говоря: значит, вы утверждаете, что у президента нет политической воли?

— Я утверждаю, что политической воли нет для исполнения минских соглашений, обмена узников. В то время, как для чего-то другого она есть наверняка.

Под конец Александр Алексеевич Козыренко вдруг переменился, стал подчеркнуто вежлив и участлив, предложил даже мне прийти к нему в пятницу и помочь составить обращение так, чтобы на него ответили. 

Прощаясь, я сказала, что опишу наш разговор публично. Тут Александр Алексеевич не на шутку рассердился и сказал, что в этом случае у него нет для меня времени в пятницу, он будет занят и наверняка будет на каком-то важном совещании.

Оригинал