«Не жизни жаль с томительным дыханьем...». Портретная галерея узниц колымских лагерей России

Через сталинские лагеря прошли миллионы наших соотечественников. Мужчин раз в десять больше, чем женщин. Но и женщин — многие, многие тысячи. Невозможно понять, как поднималась рука следователя, судьи, охранника на женщину — мать, жену, сестру, дочь — и отправляла её на невообразимые муки. Здесь представлены краткие портреты политических «зэчек», оставивших литературные воспоминания, собранные в томик эпохи перестройки и гласности «Записки вашей современницы». По этим единичным картинам можно представить целостный облик огромного числа жертв, чей голос до нас не дошёл, но кто и в безмолвии своём как одарённые писательским даром товарищи по несчастью — самые смелые, самые чистые, самые нежные, самые прекрасные… 

Елена Владимирова, дочь морского офицера, воспитанница Института благородных девиц, приняла революцию и в 15 лет, порвав с отцом, ушла из дома, вступила в комсомол. Принимала участие в качестве бойца отряда, подавлявшего басмачей в Туркестане, участвовала в организации помощи голодающим Поволжья. «Была она и смелая, и застенчивая, и насмешливая, похожая то на мальчишку, то на тургеневскую девушку. И очень красивая». Позднее работала журналистом, как и её муж Л.Сыркин, направленный в 1937 редактором областной газеты в Челябинск, в том же году арестованный и расстрелянный. Будучи женой «врага народа» попала в заключение на Колыму, включилась в работу подпольной лагерной группы и составила её программный документ «Сталинский «социализм» в свете ленинизма». По доносу провокатора схвачена, приговорена к расстрелу, потом замененному каторгой. Провела в местах лишения свободы 18 лет. Её единственная дочь Женя, которой посвящала многие свои стихи, погибла в войну под Сталинградом. 

Берта Бабина-Невская, из семьи инженера, эсерка. В 1920-е годы проходила вместе с однопартийцами по процессу социалистов-революционеров. Была направлена в ссылку. Со 2-й пол. 20-х прекрасно владевшая несколькими иностранными языками она переводит материалы для Коминтерна. Арестована в 1937, следующие 17 лет проведёт в лагерях. Сын погиб на фронте в 1942, муж в лагере в 1945. 

Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идёт, и плачет уходя (А.Фет, любимые строки Берты Александровны). 

«(Наша жизнь)...была оборвана руками тех, кто когда-то также считали себя носителями нашей общей великой мечты, а потом убили её живую душу и погибли от рук и своих и наших палачей». 

После освобождения в качестве литературоведа под псевдонимом Невская сотрудничала с «Литературной газетой», журналами «Новый мир», «Дружба народов». 

Ирина Каховская, внучатая племянница казнённого декабриста, участница Первой русской революции, эсерка, каторжанка. Готовила покушения на Деникина и Колчака. Была арестована в 1937, реабилитирована в 1956. «Ещё до знакомства с нею, по рассказам мужа, она представлялась мне сочетанием всего самого лучшего, самого светлого, что может быть в человеке. Узнав её лично, я не только не изменила своего отношения к ней, наоборот, её образ вошёл в мою жизнь навсегда, до моей смерти». В царскую эпоху дело Каховской (приговор 20 лет каторги) было пересмотрено по инициативе председателя суда, генерала Комарова (?), который направил его на доследование и доказал непричастность женщины к теракту. Её отпустили через 6,5 лет. Случай этот подруга Ирины сравнивает с судом Военной коллегии СССР в 1937г.: «Председательствующий задал мне один-единственный вопрос: знала ли я, когда выходила замуж, что мой муж — левый эсер? Я ответила, что знала. Меня осудили на 10 лет тюремного заключения». 

Надежда Гранкина, дочь священника, супруга красного командира, которого как троцкиста исключили из партии, в 30-е дважды арестовывали, он умер в Белгородской тюрьме. Надежду приговорили к 10 годам заключения за чтение «Писем Троцкого». Её дочка и мать умерли от голода в блокадном Ленинграде. Гранкина оставила 500-страничную рукопись о пережитом. 

«В каждой газете, в корреспонденциях из-за границы с возмущением сообщалось, что в той или иной капиталистической стране «только» за участие в демонстрациях протеста, за расклеивание листовок и за стачки коммунисты присуждались к тюремному заключению на шесть месяцев или к штрафу. Когда-то муж остерегал меня от аналогий, и действительно, аналогии были страшны». 

Дина Знаменская была арестована в 1936 вместе с мужем В.Голенко, биологом, генетиком, проводившем работы по селекции лошадей. Ордер на её арест был подписан родным дядей Дины — Генрихом Ягодой, наркомом внутренних дел. Дина умерла в лагере, реабилитирована посмертно. Сестра её Вероника вспоминает, что на следующий год после ареста всесильного наркома его родители и сёстры сначала были высланы в Астрахань, потом арестованы, и след их исчез. Описывает увиденное в доме родственников после обыска: «...царил полный разгром. На полу валялись разные вещи — чулки, платья, газеты, а в самой большой, в которой жили старики, пол был покрыт слоем писем и фотографий. Я представила, как сапоги ходили по этим белым листочкам и пожелтевшим фотографиям, хранившимся много лет как самое дорогое, трепетно старческими руками уложенным в шкатулочку, и привезённым сюда, и теперь кем-то выброшенным и растоптанным...». Врезавшееся в её память от череды страшных событий тех дней: «И вдруг бабушка, которая никогда не повышала голоса, обернувшись к пустой квартире, громко крикнула: «Будь он проклят!». 

Вера Шульц, актриса одного из московских театров, о начале 16-летних мытарств по тюрьмам и лагерям пишет: «В 1938 году в камеру на троих нас было затиснуто восемнадцать. На трёх койках девять человек, остальные на полу, под и между койками. В распределении мест соблюдалась строгая иерархия очередности. Поэтому первую ночь я провела на самом плохом месте: между дверью и парашей. Потом началось медленное продвижение, и недели через две я оказалась на койке». 

Галина Затмилова, из семьи мелкого чиновника, активная комсомолка в 1920-е, наблюдая коллективизацию, согнанных с родной земли крестьян, их семьи, лишенные крова и самого необходимого имущества, вернула комсомольский билет в райком. В ссылке сблизилась с бывшими эсерами, с ними же была арестована в 1937. Ей «повезло» - после отбытия 10-летнего заключения не получила обычного повторного срока. 

Надежда Суровцева, окончила философский факультет Венского университета, доктор наук. Член Австрийской коммунистической партии, переводчик произведений В.И.Ленина. С помощью советского посла вернулась на родину в 1925, преподавала в Харьковском университете. Через два года её арестовали. Реабилитированная спустя три десятилетия работала в краеведческом музее в Умани. «Никогда не встречал я человека такой глубокой культуры и такой светлой души. К ней тянулись люди: из разных городов приезжали писатели, историки, в гостеприимном доме Надежды Витальевны каждое лето жили её колымские подруги». 

Хелла Фришер, чешская коммунистка, приехала в СССР с мужем, который участвовал в разработке технического оснащения первой очереди Московского метрополитена. В 1937 муж был расстрелян, а она получила 10 лет лагерей. 

Юлия Соколова-Пятницкая, в гражданскую войну служила в контрразведке Красной Армии. Муж — старый большевик. Его выступление на июньском пленуме ЦК ВКП (б) в 1937, где он высказался против предложения Сталина предоставить Ежову чрезвычайные полномочия, было той роковой чертой, которая разделила жизнь этой семьи на «до» и «после». После ареста мужа завела дневник, в котором фиксировала происходившие в её жизни события. «Пришла на квартиру. Всё взломано. Портфель со всем содержимым (то есть с деньгами и облигациями), патефон с 43 пластинками, детские ружья, готовальня, три тетради неписаные по 5 рублей из моего стола, часы сына со сломанным стеклом, все мои и детские книги - то есть всё, что могло нам дать возможность первые годы (после ареста мужа), - всё похищено». Именно этот конфискованный во время обыска документ стал основанием для приговора Юлии в 1938. 

Мира Линкевич работала переводчицей, вышла замуж за немецкого коммуниста, бежавшего от нацистов в Советский Союз. Здесь в 1937 коммунист-эмигрант был арестован, умер в заключении. Мира отбывала 10-летний срок в лагерях. 

Тамару Петкевич в 17 лет, как дочь «врага народа», исключили из комсомола. Её школьные друзья покорно проголосовали «за». НКВД настойчиво предлагало стать осведомителем. Посоветовавшись с матерью, Тамара тайно уехала во Фрунзе, где поступила в медицинский институт. Через полтора года её обнаружили, прямо с лекции увели в тюрьму, осудили на десять лет строгого режима. «Мы подошли ближе и уже чётко могли разглядеть: да, то были кто, то были люди! Их было человек десять: разного рода скелеты, обтянутые коричневым пергаментом кожи; голые по пояс, с висящими пустыми сумками ссохшихся, ничем не прикрытых грудей, с обритыми наголо головами. Кроме нелепых грязных трусов, на них не было ничего. Берцовые кости заключали вогнутый круг пустоты… Женщины?! Голод, жара, непосильный труд сделали из этих людей гербарий, из которого непостижимым образом ещё не вытекла последняя капля жизни». 

Надежда Канель, врач, кандидат медицинских наук, её отец — земский врач, позднее ординатор Екатерининской больницы в Москве, мать - главный врач Кремлёвской больницы. Мать и ещё два доктора Левин и Плетнев отказались подписать медицинское заключение о смерти Н.С.Аллилуевой (жены Сталина - прим.), последовавшей якобы от острого приступа аппендицита. Мать отстранили от работы, она умерла в 1936. Левин и Плетнев были обвинены в преднамеренном убийстве Горького. Надежду и сестру Юлию арестовали в 1939, Юлия умерла в тюрьме, Надежда была освобождена в 1954 и выступала свидетелем обвинения на процессе ближайших соратников Берии. 

Ариадна Эфрон, дочь Марины Цветаевой, после возвращения с матерью в СССР работала журналистом. В 1939 году была арестована и осуждена на восемь лет лагерей. Отбыв срок, преподавала в художественном училище в Рязани. В 1949 году вновь арестована и приговорена к «вечной» ссылке в Красноярский край. Но смерть Сталина стёрла это предписание. 

Наталия Запорожец, аспирантка кафедры истории средних веков МГУ. Арестована в 1949 за то, что не донесла на брата, организовавшего литературный кружок «Ленинская свободная мысль». «Я стала сельской учительницей в глубинке, вела русский язык и литературу, немецкий и даже математику — всё, но только не историю: ссыльной не положено… Каждый месяц в село приезжал оперуполномоченный. Тогда под школьным окном — посреди урока — возникал солдат с автоматом и, стукнув прикладом по раме, кричал: «Училка! На отметку!». 

В отношении политических заключённых при Сталине применялись методы, которые в нашей исторической памяти получили вполне определённое наименование, хотя и связанное с другой трагичной страницей истории.

В начале войны в условиях готовящейся эвакуации после бомбёжки 11 сентября 1941 года были расстреляны 300 заключённых Орловской тюрьмы. В их числе знаменитая Мария Спиридонова, эсерка из дворян, приговорённая к смертной казни ещё в годы Первой русской революции за убийство тамбовского руководителя черносотенцев-карателей, нерчинская каторжанка при царизме, один из организаторов мятежа левых эсеров, амнистированная ВЦИК за заслуги перед революцией. 

Елена Сидоркина, из семьи марийских крестьян, ставшая в 30-е редактором марийской республиканской газеты (тринадцатой по счёту, посадили всех тринадцать), арестованная как «прямой пособник и защитник врагов народа буржуазных националистов» не постеснялась назвать вещи своими именами: «Глядя на мучивших меня следователей, я думала, что попала в руки фашистских извергов...Даже с явными врагами Советской власти так не должны были поступать. А со своими товарищами, бок о бок работавшими с ними, они поступали хуже, чем фашисты». Она вспоминает, например, как пожилую женщину, члена президиума облисполкома, бил следователь, с допроса она возвращалась в синяках: «Придёт, бывало, сразу бросается на кровать со слезами и с оханьем рассказывает, что следователь её то в бок, то в спину тычет кулаками и говорит: «Старая карга, сознайся, что ты враг народа». Женщина скончалась в тюремной больнице. 

То, что говорят узники советских концлагерей, потрясает до глубины души. Представители последующих поколений зачастую прерывают эти рассказы восклицанием: «За что?». Зоя Марченко, стенографистка Наркомата путей сообщения, арестованная один раз за хранение записей прощального разговора с братом, отправленным на Соловки, другой раз — за отказ подписать ложные показания на мужа (брат и муж погибли в заключении), ответила на него, в общем-то, за всех узников ГУЛАГа: «Неужели вы не понимаете, что среди нас этот вопрос неуместен?». 

...И были миллионы, не прошедшие ГУЛАГ. Среди них - доносчики, стукачи, стряпавшие фальшивки и бившие обвиняемых следователи, выносившие кошмарные вердикты судьи, стыдливо или, наоборот, яростно голосовавшие "за" комсомольцы и коммунисты, нагнетавшие истерию ненависти газеты и их читатели, спокойно наблюдающие или даже усиливающие издевательства сотрудники тюрем и лагерей, вертухаи, палачи... Они с тревогой перенесли хрущевскую "оттепель", но далее сыто и довольно существовали в советской стране. Как будто ничего не произошло.

Оригинал