Фрагментарность мышления человека

Нам некуда не деться, мы внутри фрагментарности мышления, даже если мы пытаемся вырваться - все равно мы срываемся во фрагментарность: территориальную, культурную, временную, да мало ли еще границ, в которых по помещаемся в силу нашего фрагментарного, а не целостного существования в этом мире. 

Что же это такое фрагментарность? Давайте поймем, что как бы не хотели о чем либо мыслить или рассказать, разъяснить, понять, мы все равно оказываемся в рамках нашей культурной неизменной и если что-то выходит за рамки нашей культурной парадигмы, мы вынуждены совершать очень большие усилия, для того что бы вырваться, нам надо для этого приобрести новый опыт или даже может быть впечатлиться чем-то вне наших границ. Но все это точно через усилие.

Нас оберегают и взращивают наши культурные или языковые границы. Если что-то будет сказано не на понятном нам языке, то мы как бы вывалимся из потока сказанного, кто-то услышит, а мы даже услышав, ничего не услышим, для нас это будет тарабарщина. 

Мамардашвили приводит пример такой фрагментарности, когда человек играет в домино, а на этом домино с одной стороны понятные нам знаки обозначающие цифры, а с другой стороны знаки обозначающие цифры, но в другой знаковой системе и мы играем с человеком, который не знает наше знаковой системы, а мы не знаем его знаковой системы. Его знаковая система для нас - это хаотичные черточки и кружочки, для него наша знаковая система - хаотичные узоры. И вот мы пытаемся играть в области этого фрагментарного и мы не понимаем, в чем логика его соединения костей, почему он ставит одну кость к другой и при этом - это похоже на какую-то белиберду. Он на нас смотрит в таком же состоянии. Он нас смыслит дураками и пытается заставить нас играть в его знаковой системе, а мы пытаемся сделать с ним это же. Обе стороны возмущены идиотизмом другой стороны. Вырваться из этой фрагментарности - это задача не из легких.

У нас ведь все еще более страшно, каждый отдельный человек - это отдельная знаковая система, у каждого свой жизненный опыт, у каждого своя библиотека, фонотека, видеотека. Т.е. фрагментарность отдельно взятого человека еще более фрагментарна. Да мы вроде как считаем, что рядом с нами живут люди говорящие на одном с нами языке и вроде смотревшие такие же фильмы как и я, в телевизоре разглядывающие такие передачи как и я, журналы, книги. Вроде все очень похоже, но фрагментарность, излом фрагментарности может пройти по возрасту, по полу, по социальному достатку, положению, по этническому окружению, по религиозному приближению. Разлом может очень неожиданным. 

Я уже не могу сказать своим детям слово "диафильм", ну что они понимают в железной коробке с лампой, сквозь которую тянут пленку в темной комнате. Я не могу сказать своим детям имя Виктор Цой, они посмотрят на меня как коза на новые ворота, тем не менее они сыпят очень мне не понятными фамилиями и я грустно понимаю, что фрагменты наших культур не сошлись. Человек писавший на глиняных табличках не понимает человека пишущего на компьютере, это две разные культурные парадигмы. Но зачем так далеко идти. Если человек в инвалидной коляске стоящий на остановке автобуса и человек спортсмен-бегун стоящий на остановке автобуса - это два разных фрагмента мира. 

Мы фрагментарны и эта фрагментарность мешает нам видеть, мешает нам думать, мешает нам говорить, мешает нам оставлять более менее универсальный след на долгие-долгие годы. Потом, через 1000 лет исследователь замрет над нашим культурным явлением, над нашими фрагментарными рисунками, над нашим фрагментарными текста, над нашими скульптурами, над нашими архитектурными останками, над нашими техническими останками. Исследователь замрет и будет реконструировать наши фрагменты, понимая, что полная картина мира настолько слаба, что исследователя охватывает бессилие, не возможность сказать внятно, слабый лепет, домыслы, мифы. Увы. Вся наша фрагментарность вырывается во всем что мы делаем, даже не осознавая этой фрагментарности. 

Нам кажется близкими понятным, мы же понимаем культурный, языковой, телесный, ременной и т.п. контекст происходящего и почему-то уверены, что весь этот контекст с легкостью перемещается вместе с нами в будущее. Да что говорить об этом, мы почему-то уверены, что между культурами в рамках одного времени легко перемещаем с нашим деланием весь контекст. Я житель севера почему-то уверен, что весь мой контекст понятен человеку юга, в рамках одной страны. А когда я понимаю, что ничего не понятно, я начинаю увлеченно рассказывать о контексте, о больших расстояниях, трескучих морозах, об отсутствии фруктов, о ненаселенности. И даже контекст не проникает глубоко, он скользит по поверхности восприятия человека из другого бытия и уходит в небытие. 

Я пока нашел только три способа как справиться с этой фрагментарности. Вернее даже сказать, что не я нашел, а я смог считать это у других мыслителей и практиков. Первый способ - это внимательное вслушивание в чужой контектст, а потом уже изложение только в опоре на усвоенный чужой контекста. Это культура молчащего человека, который даже когда говорит - больше молчит. Второй способ - это языковое погружение, когда каждое произнесенное слово разглядывается по всей ветви ее этимологии, когда выискивается в слове ее наиболее близкое значение или даже не предлагается трактовка, а предлагает этот расклад, пусть тот кто воспринимает сам совершит выбор, а мы лишь предложим свой вариант, как не лучший - это более всего понятно переводчикам. Третий способ наиболее сложный и я бы лучше назвал его полумистическим, когда мы идем в этот мир через цельность себя самого. Но тут, собственную цельность очень сложно принять и обнаружить. Может быть вся наша жизнь - это поход на собственной цельность. 

Попробую это объяснить это на некоторых символах. Когда мы сложились как цельное, наполненное, обнаружив все самые удаленные уголочки самого себя, тогда и любое соприкосновение с тканью мира встречает нас наиболее полотно, наиболее близко. Представьте себе шар, который катиться по сотканному из множества волокон полотну и этот шар весь из себя глаз видеокамеры. Такая фантастическая видео камера, которая начинает работать от любого соприкосновения с миром и воспринимать все к чему прикоснется во всей полноте с контекстом окружающего полотно мира, со всеми перспективами движения и окончания полотна, способный прижаться к полотну на всю его глубину. 

Мне думается, что именно этот подход наиболее удачный и мы когда смотрим произведения созданные в таком состоянии линзы-шара, и сами достигаем уровня цельности линзы-шара, происходит некое пересечение силовых полей мира, как говорил Мамардашвили, цельность вдруг обретается и мы преодолеваем фрагментарность так угнетающую нашу жизнь.

Оригинал