«В Корее люди учатся как проклятые»
АНДРЕЙ ЛАНЬКОВ
http://polit.ru/article/2015/06/20/lankov_about_the_korean_science/
Андрей Ланьков
Это интервью с известным корееведом, профессором университета Кукмин (Сеул)Андреем Ланьковым проходило в столице Кореи, где наш корреспондент Наталия Демина побывала на Международной конференции научных журналистов (WCSJ2015).
Хотела бы попросить вас оценить ситуацию в науке в Корее. Как, на ваш взгляд, соотносятся фундаментальная наука и прикладные разработки? Чему уделяют внимание власти страны?
Возможно, вам стоило бы поговорить с корейскими специалистами, которые занимаются проблемами НИОКР. Я, не будучи специалистом, вам могу рассказать только в общих чертах о том, что происходит в этой области. Происходит примерно следующее: до какого-то момента, примерно до середины или конца 1990-х годов, Корея являла собой классический пример «догоняющего развития». Поэтому вопроса о собственных качественных разработках здесь не стояло в принципе.
Задача науки в те времена заключалась в решении двух вопросов: во-первых, подготовить относительно квалифицированных людей, которые были бы в состоянии разбираться с иностранными технологиями. Не делать технологии, а просто понять, как они работают. Во-вторых, готовить людей, которые занимались бы инженерной и, может быть, какой-то мелкой прикладной разработкой.
Сейчас это уже не так. Все, что я сказал – это, может быть, с 1960-го до 2000-го года. Сейчас ситуация изменилась, и в стране существует четкое понимание, что Корея находится в состоянии «сэндвича», как здесь часто говорят. С одной стороны, уровень жизни в Корее высокий и зарплаты тоже высокие, средняя зарплата по Сеулу сейчас порядка 2-2.5 тысячи долларов США, средняя по стране – чуть меньше, так что конкурировать с Китаем на рынке дешевой рабочей силы Корея никак не может. С другой стороны, у нее пока нет достаточно качественных НИОКР, которые бы сравнились с Японией.
Поэтому последние 15-20 лет правительство Южной Кореи всем силами пытается развивать качественные научные исследования, во многих случаях «ломая об колено» корейскую профессуру и ее привычки. Начиная с того, что традиционно, корейский профессор – это не гумбольдтовский профессор, который занимается и наукой, и преподаванием.
Идеальный корейский профессор, это – эрудит, который много чего знает, умеет об этом рассказать, наставляет подрастающее поколение «на путь истинный» и в моральном смысле, и является главой такой группы «патронов-клиентов», такой фракции, но который при этом традиционно не слишком занимается оригинальными научными исследованиями. Он – преподаватель, педагог, наставник и даже учитель жизни, но не ученый в современном смысле слова.
Сейчас правительство «пинает ногами» профессоров, чтобы они занимались наукой. Для этого используется несколько методов. Первый – это набор мер, направленных на поощрение публикаций в рейтинговых научных журналах, по преимуществу – иностранных. Очень важно, что иностранных.
Логика здесь такова: внутри Кореи, как и внутри России, очень большую роль играют персональные связи, кланы, принцип «ты мне – я тебе», неформальные соглашения в стиле «я твоему племяннику статью опубликую, а ты моему троюродному дяде контракт на поставку шин для бронетранспортеров выдашь» и так далее и тому подобное. Понятно, что наука от этого страдает. Чтобы с этим бороться, чтобы иметь какие-то объективные критерии, перед учеными поставлена задача – активно публиковаться в зарубежных журналах. Речь идет, конечно, не о всяких журналах, а о тех, которые входят в престижные рейтинги, по которым считаются индексы цитирования.
Особо в Корее ценится Рейтер-Томпсоновская группа рейтингов. Считается, что, если ты опубликовался в таком журнале, то это не связано с контрактом твоего троюродного дядюшки, который кому-то удачно пристроил свои шины, и не связано с тем, с кем ты пил в молодые годы, а связано с какими-то твоими реальными достижениями и качествами, с уровнем твоего исследования.
Этот подход, в целом логичный, разумеется, приводит к определенным неприятным побочным последствиям. Например, для гуманитариев сейчас карьерно невыгодно писать монографии. Ты можешь писать книжки, никто за это тебя ругать не будет, но с точки зрения администрации, это так, хобби своего рода, на уровне собирания бабочек. Потому что считается, что объективно проконтролировать уровень книги невозможно. Может, книга вообще издана за счет автора? В Корее иногда такое тоже бывает, хотя и считается моветоном. Может, она издана благодаря каким-то личным связям тиражом в 30 экземпляров?
А со статьей в рецензируемом журнале всё ясно. Если это статья в журнале из международного рейтингового списка, да еще в журнале с хорошим импакт-фактором, то ты – молодец, университетская администрация тебе за это даёт денежку и, кстати, довольно большую, и у тебя больше шансов подняться по ступенькам местной табели о рангах. Умение писать такие статьи, здесь очень ценится, и профессоров, которые это хорошо делают, начальство особо не «достаёт» ни по преподавательской, ни по административной линии.
Вторая линия того, что здесь происходит – попытка создать исследовательские университеты. В последние годы в Корее появилось некоторое количество небольших специализированных университетов, которые называются «Университеты аспирантуры». Они, в общем-то, похожи на наши НИИ советских времен. То есть, это небольшие исследовательские центры, в каждом из которых работают несколько десятков научных сотрудников, и где профессора занимаются в основном наукой, а также учат аспирантов. Студентов там нет, только магистранты и докторанты.
Есть попытка создать субсидируемые государством крупные научно-исследовательские центры. То есть, идут активнейшие попытки развернуть в стране качественную науку, науку мирового уровня, с пониманием того, что сейчас, когда «на пятки наступает» Китай, а там и Вьетнам маячит, Корее не обойтись без высокой науки и высоких технологий. Полезных ископаемых, которые можно «на халяву» выкопать и продать, здесь нет, так что надо работать.
Получается, что воплотили историю с Мюнхгаузеном в жизнь. В каком-то смысле сами вытащили себя из болота?
Однозначно! И не только они, а все страны Восточной Азии. Рывок Южной Кореи, как и рывок Тайваня, у них там есть тонкие различия в стратегии, но основные принципы похожи – это рывок стран, у которых вообще нет ресурсов. На Тайване хоть какие-то есть, а в Корее никаких нет. Вообще. По нулям.
С чего они начали? Что за чем последовало?
Классическая модель диктатуры развития. Она обкатывалась многократно: сначала под псевдо-демократическим, потом – под псевдо-коммунистическим «соусом». Сейчас по этой модели работают Вьетнам и Китай, раньше по этой модели модернизировались Южная Корея и Тайвань, отчасти и – Сингапур, хотя это город-государство, со своей неизбежной спецификой.
Что предусматривает эта модель? Ставку на дешёвую качественную рабочую силу. Единственное, что в этих странах было – это очень большое количество людей дисциплинированных, склонных выполнять приказы. Ключевым словом здесь является «культура поливного риса», которая веками формировала практически индустриальные привычки в отношении к труду, к работе в коллективах, способствовала возникновению высокого доверия к государству. И, соответственно, в этих странах делалась ставка на рабочую силу – ввозились из-за границы сырье и технологии, и люди сидели и перерабатывали все это в готовую продукцию. Раньше этим занимались корейцы, а сейчас – китайцы.
Это – стандартный путь, Корея просто была одной из первых стран, которая по нему прошла. При этом, конечно, у этого пути было много неприятных моментов, «войны без потерь не бывает». Тут происходило и очень жесткое подавление рабочего движения, и жесткое, репрессивное подавление оппозиции – по степени авторитаризма эти режимы варьировали от сильно авторитарного до откровенно диктаторского, никаких демократий тут не было. Вдобавок, в целях мобилизации масс активно использовался националистический фактор в таких формах, которые у среднего российского интеллигента вызвали бы приступ рвоты – всё это однозначно было. Само руководство часто в эту националистическую чушь особо не верило, но для мобилизации народа очень хорошо использовало.
Еще, конечно, немалую роль играло тщательнейшее отношение к собственному международному финансовому рейтингу, а также, в случае Кореи и Тайваня, союз с США как с гарантом безопасности. Вот такая модель.
Сразу скажу, что она – неприятная, но никакая другая не сработала бы вообще. Были попытки найти альтернативу – все они провалились. Мы никогда не узнаем, можно ли было иначе, на протяжении веков интеллигенция будет это всё ругать, потому что в Корее интеллигенция слегка левая, «розовая» и демократическая. Она эту модель страшным образом ругает и говорит, что всё это было подавлением свобод, а нужно было сразу вводить социальную демократию, бесплатную медицину и образование, убирать цензуру (хотя с бесплатной медициной и образованием всё довольно быстро получилось). И был бы у них полный рай давным-давно. Может, и был бы – не знаю, и никто не узнает. Однако проверять пытались, строить либеральную демократию в регионе пытались, но это всегда кончалось плохо.
А как происходит с оценкой эффективности работы ученого в социальных науках?
В общественных науках всё очень просто, проще не бывает: критерием истины является публикация. Причем, не любая публикация, существует очень четкая иерархия, крайне формализированная. На вершине пирамиды находятся статьи, опубликованные в тех журналах, что входят в список Web of Science Thomson Reuters. Для общественных наук берется SSCI – Social Sciences Citation Index, и его аналог – Humanities Citation Index (HCI).
На втором уровне находятся публикации в журналах, входящих в систему Scopus.
Третий уровень – корейские рейтинговые журналы, для которых в Корее тоже имеют собственный SSCI – он называется Korea Citation Index (KCI), и туда входят, может быть, около пяти тысяч наиболее серьезных корейских академических журналов.
Вот, собственно, и всё. Ну, и если ты напишешь книгу или выступишь на конференции – это всё тоже поощряется.
Поощрение формализовано. И за книгу, и за статью, и за выступление преподавателям начисляются баллы, и набранный суммарный балл определяет шансы на повышение по службе – или, хотя бы, на продвижение в тарифной сетке.
В разных университетах система баллов разная, она не является стандартной, каждый университет определяет ее для себя сам. Однако в принципе существуют достаточно четкие правила. Например, в нашем университете, если профессор опубликовал в качестве единственного автора статью в издании, входящем SSCI или HCI, то ему за это начисляется 200 баллов. Если он опубликовал такую статью с соавтором, но идёт в списке первым автором, то он получает 180 очков. За соавторство не первым автором – 100. Если профессора хватило только на статью для журнала из списка Scopus, то ему дают то ли 120, то ли 150 очков, сейчас ходу не помню. Выступление за границей на конференции – 100 очков, в Корее – 50 очков. Всё очень четко фиксируется.
В общественных науках наиболее выгодными являются публикации в журналах, причем, не все. Например, у нас в университете введена новая политика, которая предусматривает, что за публикации в корейских журналах, не входящих ни в какие списки, вообще очков не дают. Кстати, то же самое относится и к главам в книгах и в коллективных монографиях. Книга оценивается так же, как статья из SSCI или HCI. Поэтому вывод такой: писать статьи и не тратить хороший материал на книги.
Некоторое время назад мне пришлось объяснять это коллеге, который, хотя и является человеком соображающим и опытным, но всё же поддался на уговоры крупного западного издательства и отправил им хороший текст в качестве главы в сборник. А я ему долго объяснял, что он поступил неправильно, потому что этот хороший текст, даже будучи опубликован, ни его начальству, ни, главное, ему самому никакой пользы не принесет.
Но что все-таки для науки важнее: публиковать монографию или статью?
Я думаю, что монографию. Правда, сейчас в общественных и гуманитарных науках на Западе, может, в гуманитарных – чуть меньше, происходит интересная вещь: довольно ощутимо начинают стилистически и по методике расходиться статья и глава в книге. Если раньше это было примерно одно и то же по подходам и по стилю, то сейчас это – весьма и весьма разные вещи.
К статье в журнале предъявляется куда больше требований, как формальных, так и реальных. Некоторые из формальных требований, на мой взгляд, являются достаточно шарлатанскими, но их всё равно приходится учитывать. В частности, ты не можешь просто изложить факты – это никому особо не интересно, ты должен вставить факты в какую-то теоретическую схему, ты должен найти какую-то теорию, которая этими фактами либо подтверждается, либо ставится под сомнение. Либо, как вариант, тебе нужно показать что, то, что ты нашел, соотносится с похожими или не похожими явлениями, например, в других странах, в другой период – если говорить об истории. То есть, делается ставка на сравнительные и теоретические исследования.
К монографиям или сборникам это не относится. Книжку по-прежнему можно писать по принципу «что наблюдаем, то пишем, чего не наблюдаем – того не пишем». То есть, изложение реальных фактов в таком «позитивистском» стиле.
И вторая проблема, которая меня немного беспокоит – что, как мне кажется, наблюдая за молодежью, у них начинает сказываться влияние Интернета. Люди всё хуже и хуже читают большие тексты. Если есть большой текст, то, зачастую, человеку просто трудно его прочитать целиком в один присест. Если лет 10-15 назад это не было проблемой, то сейчас человеку трудно читать долго, он привык воспринимать информацию в достаточно «нарезанном» виде, кусочками. И это негативно сказывается на привычках читать книги. Хотя наиболее соображающая часть общества благополучно книги читает, именно книги, а не Интернет-сайты. Но лично я считаю, что в общественных науках и гуманитарных дисциплинах самое важное – книги!
Вы сказали, что в Корее поощряется коллективизм и четкое выполнение приказов. А как это соотносится с научным творчеством, которое часто требует индивидуальности и поиска своего пути?
Плохо соотносится. Это один из тех факторов, которые несколько мешают корейцам работать в науке. Здесь надо учитывать еще и то, что помимо стремления «делать как все», здесь воспитывается исключительное уважение к авторитетам. С детства вбивается правило не опровергать начальника, даже, если он несет полную чушь. При таком воспитании спорить с авторитетами бывает довольно сложно.
Вышел старый профессор и сказал что-то такое, что он изучил лет 60 назад, а сказать, что он несет чушь – это по корейским правилам нельзя. Это будет неправильно. У большинства в голове такая мысль даже не появится. И это, безусловно, мешает работать ученым. Правда, можно сказать, что эпоха уже другая, молодежь выросла такая, которая существенно индивидуалистичнее. Уже готова и правду-матку резать, и подшутить над профессором-старичком. Уже всё не так строго как раньше, но проблемы остаются.
Когда я в Фейсбуке стала восхищаться тем, что сказал министр науки Кореи на торжественном обеде в рамках Конференции научных журналистов: «Мы понимаем, что будущее страны основывается на науке и образовании»…
А другого выхода нет, это – абсолютная правда. Причем, это не демагогические слова, это – реальная политика, которая осознается здесь на уровне уборщицы, понимаете? Уборщица вполне вам скажет, так как она читает газеты, что «нам надо научиться делать, как японцы, и для этого нам нужно иметь науку, как у японцев, а лучше – даже сильнее». Это нормальный, осознаваемый всеми факт.
…Но вот мои коллеги сказали, что это – слова, слова, а на самом деле, в Корее очень сильна милитаризация. В России тоже много говорят о важности науки, но сейчас больше об оборонной науке и происходит явная милитаризация всех сфер жизни. Как бы вы оценили соотношение милитаризации и вложений в фундаментальную науку в Корее? Ведь стране приходится всегда быть готовой к сюрпризам от соседей…
Знаете, честно говоря, я не вижу сейчас здесь особой милитаризации. Она была очень сильная во времена диктаторов, для них это был дополнительный способ «построить народ». А сейчас – все служат в армии, все понимают, что живут на простреливаемой территории, но на практике я этого особо не ощущаю.
Видимо, так выглядит идеальная корейская семья. Фото Н. Деминой
Я живут здесь 12 лет, и у меня нет ощущения, что в Корее армия и военные играют более заметную роль в жизни, чем в России. Разница лишь в том, что любой – любой! – мужчина обязательно служит в армии. Здесь отсрочек и исключений нет. Если в армии не служил, то это очень серьезная проблема.
Тут один знаменитый в свое время певец отказался служить в армии. Для этого он получил американское гражданство, и ответом ему был полный бойкот, причем, не навязанный правительством. «Ты – мужчина и не идешь в армию? Так мы тебя сотрем из нашей памяти». И его карьера поп-звезды рухнула. Он пытался извиниться, но извинения отвергли, заметив, что он извинился тогда, когда больше уже не подлежал призыву.
На выборах 2002 года у кандидата в президенты обнаружилось, что сын не пошел в армию по подозрительным обстоятельствам. И хотя сына срочно отправили служить, было уже поздно – кандидат «пролетел» на выборах. Это не единственная причина его поражения, но одна из. Однако, кроме обязательной армейской службы никакой особой милитаризации, честно говоря, здесь не вижу.
Хотя, конечно, какую-то роль играет и стремление создать собственный военный потенциал, потому что есть тут скрытое недоверие к американцам. Отношение к США, как минимум, тройственное. С одной стороны, многие полагают, что Америка – защитник и союзник Южной Кореи (наверное, мало есть стран в мире, где «средневзвешенное» отношение к американцам столь позитивное, как здесь). Однако при этом довольно заметное активное меньшинство – в основном, интеллигенция, которая американцев сильно не любит из лево-националистических соображений.
А, в-третьих, представители и большинства, и меньшинства помнят, что в один прекрасный день американцы могут упаковать чемоданы и уехать. А в этом положении нужно будет разбираться с непростой ситуацией самим, и к этому нужно быть готовыми. Отсюда – постоянные попытки создать собственный военно-технический потенциал. Однако повторяю: напрямую здесь присутствие ВПК не очень ощущается. ВПК есть, но он где-то там. Это не Израиль, где все ходят с оружием.
Происходит ли «утечка мозгов»? Есть ли такая проблема в Корее?
Большая проблема! До недавнего времени Корея не могла предоставить молодым «звездам» приличных бытовых условий, оплаты и так далее. Сейчас зарплаты корейских профессоров в ведущих корейских университетах, особенно, если эти профессора известны, занимаются активно наукой, достаточно высоки. Они получают, может быть, немногим меньше профессоров в Америке. Кроме того, большинству людей вообще больше нравится жить дома.
Но даже сейчас, когда вопросы с материальным обеспечением корейской профессуры решены – зарплаты профессоров на постоянной позиции обычно от 4 до 7 тысяч долларов в месяц – остается другая проблема, которую не очень легко решить. Деньги на жизнь есть, а с деньгами на работу условия похуже.
Плюс, конечно, играет роль общая атмосфера. Если человек реально хочет работать на мировом уровне, то у такого человека с мировыми претензиями появляется желание уехать в какую-то крупную мировую страну. Чаще всего, в США, но, может быть, и в европейскую страну, в первую очередь – Великобританию. Уехать, потому что там и оборудование лучше, и общая интеллектуальная атмосфера, и тебе не нужно кланяться перед выжившим из ума профессором. В условиях интеллектуальной свободы и идей крутится больше, как ни верти. Поэтому проблема остается, хотя и стала менее острой.
Многие крупные корейские ученые уезжают. Не потому, что здесь плохо с деньгами, а потому что, если не интересоваться ничем, кроме работы, там жить интереснее. Такие люди едут в Гарвард и Йель. Один из крупнейших корейских экономистов, Чан Ха-чжун, едва ли не самый известный корейский экономист, работает сейчас то ли в Оксфорде, то ли в Кембридже.
Да, есть такая проблема, но, повторю, уезжают не от безденежья, по деньгам в некоторых случаях человек может даже несколько потерять.
Если думать о развитии науки, то надо развивать и школьное образование. Каков его уровень сейчас в Южной Корее?
Он очень хороший. Тоже с разными недостатками, но об этом я могу долго рассказывать. Одной из характерных черт культуры Восточной Азии является культ образования. Образование – это хорошо, это круто. Этот культ обусловлен исторической традицией: на протяжении столетий в странах конфуцианской системы именно образование было важным маркером социального успеха. А с другой стороны, существовала система экзаменов, которая обеспечивала социальную мобильность именно на базе образования. Если ты хотел жить хорошо, то наиболее надежный социальный лифт был образовательный.
Сейчас в Южной Корее 12-летнее среднее образование. Школа построена по советской модели, условно говоря. Вообще, упрощенно – в мире есть две модели школ: американская и советская. Американская модель означает, что нормальное, качественное образование получает лишь элита, те, кого гнали в этом направлении родители или у кого мозги устроены соответствующим образом. А народные массы там книжной премудрости особо не учат, больше учат в баскетбол играть и немного чему-то еще.
А есть советская модель, в которой за основу взятая модель прусской гимназии, изначально задуманная для того, чтобы готовить пару процентов населения, была распространена практически на 100% населения. Берётся та схема, которую изначально создавали, чтобы готовить чиновников и управленцев из элиты в обществе с очень сильной пирамидальной структурой, где этой элиты было очень мало, и эта схема делается всеобщей. Такой подход восторжествовал в СССР и восторжествовал в Корее. То есть, здесь жесткое школьное образование, с очень небольшими свободами по части выбора предметов, и очень высокой планкой требований.
При этом образование по-прежнему остается главнейшим социальным лифтом. Самым важным событием в служебной и карьерной жизни человека в Корее является поступление в вуз. С одной стороны, в вуз поступают практически все. Вы увидите две цифры, которые несколько противоречат друг другу, но просто есть две статистики с несколько разными критериями. Вы можете увидеть, что в Корее в вузы поступают 82-83%, а можете увидеть, что в Корее поступают 70%. Обе цифры верны. Просто в первой учитываются те, кто успешно сдает здешний аналог ЕГЭ – таковых больше 80%. И эти люди теоретически имеют право на зачисление, они подают документы. Но примерно десятая часть, чуть больше, отсеивается по тем или иным причинам, не приступив к занятиям. 70% – это количество выпускников средних школ, которые реально приступают к занятиям и потом успешно сдают экзамены после первого семестра.
И хотя в вузы поступают практически все, кто хочет, подавляющее большинство стремится попасть в хороший вуз. Система вузов представляет собой жесткую пирамидальную структуру. На самом верху находятся три вуза, которые на английский манер называют SKY – Небеса. Корейцы, притом, что английский язык не очень знают, очень любят английские сокращения. Это по первым буквам названий вузов – Сеульский государственный университет, университет Корё (по-английски он называется Korea University) и университет Ёнсе.
Если вы посмотрите по всем типам элиты, начиная от кабинета министров, состава парламента и так далее, вы обнаружите, что выпускники этих трех вузов доминируют там практически полностью. То есть, если ты не попал в один из этих вузов, твои шансы стать министром невелики. И крупные корпорации берут людей на работу в основном оттуда.
После вузов SKY есть группа вузов, порядка дюжины, второго эшелона, потом еще ниже – и так 4-6 уровней. Формально все это не индексируется, но каждый кореец отлично понимает, как это работает и где какой университет примерно находится в этой иерархии. Для человека очень важно попасть в университет, находящийся на верхних ступеньках этой неформальной, но жесткой пирамиды. Именно на это в основном рассчитана школьная программа. Та же самая старая прусская модель, которая готовила гимназиста не столько для практической жизни – для этого были реальные училища, сколько для того, чтобы поступать в университет и в высшие учебные заведения.
Любимое место отдыха жителей и гостей Сеула. Ручей Чхонгечхон. Фото Н. Деминой
Соответственно – жесточайший марафон. Корейский подросток знает, что вся его судьба более-менее будет определяться тем, насколько хорошо он будет учиться в школе. Размышления типа «Конечно, я – разгильдяй, но я очень хорошо играю в баскетбол, и поэтому меня примут в любой вуз» или «Я – крутой, всем даю по морде, потом пойду в бандиты» – совсем не практикуются.
Если в России или на Западе образование – это лишь один из социальных лифтов, пусть и самый важный, то здесь он – просто единственный. Альтернатив практически нет. Поэтому школьники учатся как проклятые.
С другой стороны, правительство и общество настроены очень уравнительно. Дело в том, что Корея – страна с низким уровнем общественного расслоения. Коэффициент Джини здесь – на уровне 32-33, практически среднеевропейский. Не любят в Корее социального расслоения.
Поэтому в школах очень высокий уровень стандартизации. Дети во всех школах страны учатся примерно по одинаковым программам, при этом есть такая интересная система, как ротация учителей между школами. То есть, учитель не может проработать всю жизнь в одной школе. Бывают исключительные ситуации, но в основном – нет, учителя постоянно переводят из школы в школу.
Смысл такой политики – сознательное перемешивание, направленное на то, чтобы не сформировалось сильных и слабых педагогических коллективов. Действительно возникновение таких коллективов означает неравенство. Делается всё мыслимое и немыслимое, чтобы школа в элитарном, «миллионерском» районе Сеула и школа на рыбацком островке имели примерно одинаковый уровень учителей, учебных пособий и всего остального.
Есть и второй момент: борьба с репетиторством. Борьба эта вполне безуспешна, потому что репетиторство в условиях, когда поступление в вузы определяет всё, является важнейшим фактором. Был период, когда репетиторство делали подсудным делом, уголовным преступлением, в 1980-х годах, лет 10 это продолжалось. Были попытки «извести» репетиторство лаской . Из всех попыток с репетиторством справиться ничего не выходит, но остаётся ощущение – что это социальная проблема.
В завершение отмечу, что корейская система не соответствует никаким идеалам: ни нашей прогрессивной «белоленточной» интеллигенции, ни нашим лоялистам, она ни туда, ни туда не ложится. Люди здесь замечательные. Причем, это не внешняя доброжелательность, они вам еще помогают – здесь очень развита взаимопомощь. Мне здесь очень хорошо.
А есть ли здесь работа для россиянина? Или невозможно встроиться?
Очень трудно. Да, постепенно человек может быть принят за «почти своего». Да, каждое новое поколение корейцев всё спокойнее и открытее к этому относится, особенно сейчас, когда в стране очень большая миграция, в том числе – брачная, когда в стране почти два миллиона иностранцев, в основном гастарбайтеров. Но при всем при этом в большинстве случаев иностранец навсегда останется в Корее чужаком. Это не та страна, где приезжего примут в свои ряды.
Вдобавок, надо помнить о том, что здесь слабо развита социальная сфера. Сейчас только она начинает развиваться, но до недавнего времени все обслуживание в случае кризиса брала на себя семья.
Мой любимый пример, с которым, к сожалению, мне теперь приходится часто сталкиваться по семейным обстоятельствам: когда вы приходите в корейскую больницу, там будет две кровати. Стоит большая медицинская кровать, вся разворачивающаяся-поворачивающаяся, а рядом с ней – раскладушка. Или кресло. Дело в том, что корейские медсестры не занимаются уходом за больными, это просто не входит в их обязанности. То есть подать судно или умыть лежачего больного – не задача медсестры! Она может сделать это по доброте своей в свободное время, но это не ее задача, обычно она это не делает. Это должен делать человек, для которого, собственно, и предназначена раскладушка рядом с кроватью – член семьи. Вся больница рассчитана на то, что рядом с больным всегда находится кто-то из его родственников.
Корейцы России не горят желанием приезжать сюда в массовом порядке, некоторые себя здесь хорошо чувствуют, но в целом – нет. Отсутствие элитной миграции сюда – достаточно серьезный показатель. Впрочем, есть такие люди, как я, и таких – десятки тысяч, – люди, которые нашли здесь какие-то ниши, счастливы, здесь живут, никуда отсюда уезжать не собираются. Но при этом, это – не США, не Австралия, даже не Германия в своем отношении к иммигрантам. У молодежи это уже в меньшей степени, но иностранец почти всегда остается чужаком.
Жители Сеула внимательно следят за новостями. Фото Н. Деминой
