Зачем низовым инициативам, работающим внутри России, свое комьюнити? Чему там можно научиться и научить, как и зачем строить связи с гражданскими проектами в других странах? Как работает фандрайзинг во время войны? Журналисты проекта Reforum поговорили с Софьей Жуковой — главой проекта Kartu, соосновательницей проекта помощи украинским мирным жителям «Давайте» и экс-директором фонда «Нужна помощь». «7х7» представляет читателям самое главное.
— Соня, ты с коллегами-фандрайзерками полгода назад запустила проект Kartu — это «вместе» по-литовски. На сайте вы пишете, что ваша задача — «объединять инициативы в сообщество и предоставлять навыки и инструменты для развития». Расскажите, как вы это делаете.
— Во время войны мы продолжали с командой, с которой работали в «Нужна помощь», делать небольшие образовательные проекты по фандрайзингу для низовых инициатив из России. Заодно начали исследовать уровень их организационного развития. Мы уже делали такие исследования с Высшей школой экономики, но тогда брали только организации, которые желали зарегистрироваться в перечне фонда «Нужна помощь». А теперь нам интересно посмотреть, что из себя представляет гражданское общество в целом: насколько его проекты устойчивы, эффективно ли тратят деньги доноров. Мы опросили 70 инициатив, опросим еще 23 и в октябре презентуем исследование.
В какой-то момент мы поняли, что активистским проектам не хватает сообщества — пространства, где мы можем обмениваться навыками, инструментами, помогать друг другу расти, становиться лидерками и лидерами. И мы вшестером создали Kartu.
Сейчас в нашем комьюнити 127 инициатив, которые работают для благополучателей внутри России, находясь в России и в других странах. Среди них проекты с историей и те, кто запустился после 24 февраля, проекты, которые заморозились с началом вторжения, а сейчас размораживается и перепридумывают себя.
— Есть точка зрения, что с началом войны российское гражданское общество в основном перебралось за рубеж, внутри страны активность затухла, лидеров нет. Что война сделала с гражданским обществом в России?
— Скорее уж что сделало гражданское общество в России за время войны. Оно научилось восхитительно работать в очень трудных условиях. Для этих инициатив изменилось все — и они заново придумали, как формировать комьюнити вокруг общих ценностей, научились прозрачно собирать на личные карты, адаптировали под свои нужды краудфандинговые платформы. Это история успеха, и ее надо обязательно рассказывать.
Мы запустили подкаст «Разбираемся на ходу» на русском с расшифровками на русском и английском — хотим показать миру, что в России есть супер-проекты, например «В лесах», который рассказывает про культурное наследие регионов.
Фишка нашего комьюнити — что каждый из нас может заявить о своей беде или радости и организовать мастер-майнд на эту тему. Мастер-майнд — это практика, которая позволяет людям с разным опытом собраться и транслировать его друг другу на равных. Мы собирали мастер-майнды про сбор денег в соцсетях, про безопасность.
Мы с начала вторжения думаем о том, как продержаться еще пару дней, не заглядываем вперед, не планируем — а следовало бы вернуться к этому. Поэтому мы в Kartu освоили технологию future thinking — это подход, позволяющий рассмотреть разные сценарии в среде, где работаешь, понять, каковы последствия нашей ежедневной рутинной активности, и выстроить модели работы. Важно, чтобы небольшие инициативы в Нижнем Новгороде, в Брянске, Архангельске научились планировать.
Говоря, что в России все ужасно, мы обесцениваем труд тех, кто там остается. Россия не выжженное поле: в российских инициативах работают классные ребята, они поддерживают свои регионы и у них есть чему учиться. А мы в Kartu хотим через образовательные проекты привнести в это комьюнити то хорошее, что есть за рубежом.
— Расскажи про проекты из вашего комьюнити. Гражданское общество же не заканчивается на антивоенных и правозащитных инициативах?
— Конечно, нет. Есть много культурных проектов, есть проекты психологической помощи для подростков и взрослых. Экологические проекты на всей территории страны собирают мусор, перерабатывают пластик, открывают экомагазины; такие проекты помогают осознанно относиться к миру, который нас окружает. Есть просветительские проекты в разных регионах — например, проекты по типу «живая библиотека», где люди собираются, чтобы обсудить какие-то темы, а кто-то становится живой книгой, готовой рассказывать и отвечать на вопросы. Есть несколько классных проектов помощи животным.
Оппозиция иногда рассуждает в духе «Что нам делать с миллионами людей, оставшихся в России». Я отвечу: помогать классным проектам, поддерживать и, находясь в безопасности, рассказывать о них. А дальше они сами все сделают.
— В Kartu могут попасть проекты, которые получают господдержку?
— Могут, среди них есть замечательные. Мы не хотим множить разрывы. «Нужна помощь» сама когда-то получала деньги из Фонда президентских грантов.
Конечно, я не хочу и не буду учить людей собирать деньги на продолжение войны: с теми, кто это делает, нам не о чем говорить. Да и те, кто заигрывает с властью — то есть просят денег на то же, на что просили до войны, но добавляют для веса детей Донбасса, — сами к нам не пойдут. Это способ выжить, я его понимаю, но не принимаю.
Позицию «любые деньги — хоть у дьявола, чтобы спасать детей» можно было использовать до начала полномасштабной войны, для меня это точка отсечения. Чулпан Хаматова в 2012-м записала ролик в поддержку Путина, зато ясно высказала свою позицию после февраля.
— У вас в комьюнити есть постоянное обучение. Как оно устроено?
— Обучение для членов комьюнити идет два месяца, у нас прошло уже три потока. В каждый поток приглашаем 23–25 проектов, от каждого проекта идет не один человек, а команда. Мы не читаем лекции, всю теоретическая часть (материалы, квизы) даем для самостоятельного изучения. Зато дважды в неделю проводим занятия с практикой. Каждая команда во время обучения работает над своим проектом, у каждой есть доска в Miro, где можно собирать теорию изменений, отрабатывать возражения доноров, придумывать концепцию работы с волонтерами.
В каждом потоке четыре модуля: стратегии и бюджет, коммуникации, фандрайзинг, работа с волонтерами и комьюнити. Каждому проекту мы помогаем найти адаптационные подходы и выстроить устойчивость. Доходимость у нас 80%, что очень хорошо.
После того как команды прошли образовательную часть, мы предлагаем присоединиться к менторской программе: попробовать себя в роли ментора или стать менти (подопечным ментора). Для менторов мы подготовили специальный образовательный блок. Мы не говорим, что знаем, как правильно — никто сейчас не знает, как правильно. Но внутри каждого проекта есть те, кто может чему-то научить.
Когда участники заявили о своих предпочтениях, мы по всем правилам проводим пейринг, чтобы менторы поняли, что сработаются. Ментор не бегает за менти, не рассказывает, что делать — менти приходит к нему с запросом. У меня на менторстве две команды, с одной только закончили, со второй только начали. Я сама столькому научилась за эти три потока!
Общая работа возвращает людям субъектность, которую российская власть у нас отбирает. В регионах с субъектностью похуже, чем в Москве и Петербурге: люди там часто живут за счет действующей власти, привыкли, что есть кто-то сильнее, умнее и лучше них, а их задача — помалкивать и брать, что дают. А мы показываем, что каждый, кто пришел к нам учиться, — умный, опытный и крутой. Создаем среду, где люди так себя ощущают.
— Kartu недавно запустил летнюю школу фандрайзинга. Кто в ней учится и как?
— Школа правда так называется, но мы там никого не учим. Вся команда Kartu работает в медиа — "Верстка", "Люди Байкала", «Давайте» создан аж тремя медиа. Мы пригласили еще Paper Kartuli и придумали фандрайзинговую стажировку для 1–2 стажеров в каждом из наших медиапроектов. Стажировка началась в середине июня и закончится к 1 сентября.
У нас уже есть фандрайзеры в командах, так что школа — это не история про волонтеров, которые делают за нас нашу работу. Нам всем нужно фандрайзить себе на зарплату, но делать это можно по-разному. Это не грантовый фандрайзинг, а частный, это история про устойчивость, про регулярные сборы. Так что стажеры сами изучают теорию, придумывают фандрайзинговый проект для каждого медиа, делают его, а мы им помогаем. Когда занимаешься фандрайзингом, очень важно собираться и накидывать идеи, от сумасшедших до реальных, от глупых и токсичных до крутых. Каждую неделю у нас коллективные созвоны, обсуждаем, кто что делает — аудитории разные, не страшно, если выпустим что-то одновременно.
Если школа пройдет хорошо, будем дальше делать такие стажировки. А хорошим стажерам дадим рекомендации.
— «Рефорум» — проект и про гражданское комьюнити, и про будущее. Каким ты видишь будущее вашего комьюнити?
— Сейчас мы сосредоточены на проектах в России: хотим увидеть, что им становится лучше, как их становится больше. Но, как я говорила, нам важно и презентовать российский опыт в других странах, и передавать опыт других стран российским проектам. Я за этот год научилась многому у ребят из Мексики, Гаити, Словакии, Румынии, мне показали другой подход, другой уровень развития гражданских инициатив. Мне есть с кем делиться, у кого учиться, кому помогать. Мы скоро будем делать фандрайзинговые кампании для Казахстана и не только. Наша команда и, может быть, студенты готовы приходить и показывать, что технологии и инструменты, что мы используем, работают в любой стране. Kartu — это про вместе не только внутри России.
Во всем мире кризис демократии. Я хочу, чтобы те, для кого демократия — ценность, объединялись. Возможно, это не единственный верный путь, возможно, и нет больше никакой демократии. Но меня это не беспокоит. Я хочу вставать с утра и знать, что я не одна, что вокруг люди, с которыми у меня одни ценности и с которыми я могу вместе что-то сделать. Маленькое или больше, мы изменим мир или спасем 50 котят — неважно.
— Я помню, как ты презентовала проект «Давайте» на митинге в Вильнюсе во вторую годовщину войны. Как и кто его придумал?
— Весь 2023-й мы в «Службе поддержки»* помогали россиянам донатить на Украину. Потребность была явная и очень сильная, людям внутри страны важно было что-то делать, как-то возмещать ущерб. 60% всех донатов шли в рублях. Но в декабре 2023-го нас признали нежелательной организацией. Мы не могли больше принимать помощь в рублях — это значило подставлять тех, кто жертвует.
Мы собрались — три нежелательных медиа, «Служба поддержки»*, «Медуза»* и «Дождь»* — и придумали проект «Давайте». Через него можно регулярно донатить украинским волонтерским проектам с валютных карт. Мы запустились 24 февраля 2024-го и в первый месяц (а фактически за неделю) собрали 54 тыс. евро рекуррентными платежами и больше 20 тыс. разовыми. Сейчас у нас около 39 тыс. евро рекуррентными платежами. Тридцатипроцентное падение, конечно, расстраивает, но для фандрайзинговых проектов это норма.
— В «Службе поддержки»* работали вместе россияне и украинцы. В «Давайте» так же?
— Да, украинская часть команды — это как раз те, кто работал в чатах помощи «Службы поддержки». Когда в 2023 году чаты помощи отделялись, я предложила им остаться. Одна украинская коллега в Киеве, вторая в Тбилиси. Мы с ними недавно виделись — с одной второй раз в жизни, с другой первый. Они меня очень мотивируют.
Моя роль как руководителя «Давайте» — делать так, чтобы деньги продолжали приходить, чтоб наша помощь была осмысленной и не останавливалась. Я не занимаюсь прямой верификацией: для этого есть коллеги-украинки, которым проще пообщаться с волонтерами, прочитать устав на украинском. Они приносят мне истории тех, с кем стоило бы познакомиться. Последнее слово — помогать или нет, — за мной, но важно, чтобы мнение было общее, согласованное, потому что нам всем вместе работать с этим проектом.
— Кому помогает «Давайте»?
— Есть несколько украинских проектов, с которыми мы уговорились на определенную сумму помощи ежемесячно.
Это два шелтера в Донецкой и Днепропетровской области, приют для брошенных животных в Харькове, проект, который вывозит маломобильных граждан и их семьи с оккупированных территорий. Есть еще инициатива, которая развозит помощь по удаленным селам и деревням, которые были раньше под контролем РФ. Там разрушена инфраструктура, нет водопровода, магазинов, дороги разрушены. Ребята каждый месяц везут туда 360 наборов с водой, едой, средствами гигиены. В этих селах остаются те, кто не смог заплатить за эвакуацию — например, там много многодетных семей. Недавно мы познакомились с проектом, который обеспечивает безопасные пространства для учебы в школьных бомбоубежищах. Помогаем волонтерам, которые каждый день готовит 7000 обедов для спасателей, стариков, детей, пациентов ПНИ, беженцев, тех, кто лишается жилья.
С едой удивительная история. В Харькове владельцы бара решили закрыть его и уехать, остатки продуктов отдали барменам и поварам. Ребята начали готовить еду для нуждающихся, а когда запасы еды и одноразовой посуды кончились, стали говорить о том, что им нужна помощь. Через несколько месяцев собственники все же попросили освободить помещение. Они переехали, для нового помещения им понадобились деньги и генераторы. В этот момент шелтер в Донецкой области, с которым мы работали, рассказал нам о них, и мы взяли на себя оплату аренды этого помещения. Еду покупаем не мы: Украине помогает много разных организаций, мы дополняем друг друга.
Еще мы каждый месяц помогаем 2-3 украинским гражданам закрывать текущие потребности — например, закупить материалы для ремонта в поврежденной бомбежками квартире. Недавно помогли пожилой женщине купить хорошие очки взамен разбитых.
— Роль сотрудников «Службы поддержки»* понятная, а что делают «Дождь»* и «Медуза»*?
— Пишут и говорят о том, что мы делаем. На сайте «Медузы»* висит наш баннер, я каждую неделю хожу на «Дождь»* рассказывать о «Давайте» и говорить в эфире с нашими благополучателями.
— Ты лично знаешь всех благополучателей?
— Да, «Давайте» — это история про помощь волонтерским инициативам, с которыми мы можем лично поговорить, понять, что там происходит. Это не история про то, что мы отдаем деньги в большую организацию, которая их потом распределяет. Мы сами такая организация.
У больших организаций с историей более жесткие правила, внутренние в том числе, они в основном не готовы работать с россиянами. А волонтерские проекты готовы. Мы не просим размещать наше лого, писать в соцсетях, какие мы хорошие. Можем вообще работать анонимно, главное — чтобы нам присылали формальную отчетность. Да и тут, так как половина реестров закрыта, мы идем на уступки: принимаем чеки, где-то готовы покрывать долги.
— Вы не помогаете украинским военным. Почему?
— Из-за безопасности. Я действую от имени 3 тыс. человек, у многих из них российское гражданство, часть наверняка ездит в Россию или даже находится там, пусть и донатит нам с зарубежных карт. Мы предупреждаем доноров, что нужно удалять наши письма, если они в России, не отвечаем, если нам пишут с .ru-домена. Никто из сотрудников, имеющих доступ к платежным инструментам, не приезжает в Россию, Беларусь и Казахстан. Две украинские организации даже убрали помощь военным из уставов, чтобы с нами сотрудничать.
— В Украине есть нехватка помощи сейчас?
— В Украине донатят все и каждый день, Киев увешан призывами донатить. С зарубежной помощью бывает по-разному: у нас есть партнеры в Швеции, у которых объем донатов стабильный, но я вижу, как шелтерам, с которыми мы работаем, все чаще отказывают в выдаче грантов.
Моя личная миссия — чтобы про эту войну не забывали. Она прямо сейчас продолжается, прямо сейчас там нужна помощь, потому что ракеты продолжают лететь. Как только война закончится, мы прекратим работу. А пока я открываю новости, вижу, что опять были обстрелы, и понимаю: надо звонить нашим инициативами, спрашивать, нужно ли помочь прямо сейчас.
*В тексте упомянуты организации, действие которых запрещено на территории РФ
Анна Петрова
