Подсудимый по делу о террористическом сообществе «Сеть»* Илья Шакурский заявил, что предоставление суду материалов дела без доказательств вины подсудимых - это неуважение сотрудников ФСБ к суду. Обвинение запросило для Шакурского 16 лет лишения свободы. 10 главных тезисов его выступления на суде 16 января — в обзоре «7х7».
О целях "Сети"*
- Обвинение говорит, что мы хотели воздействовать на конституционный строй путем нападения на сотрудников правоохранительных органов и государственные учреждения. Самая главная якобы цель – «разработать способы и определить место нападения на сотрудников правоохранительных органов» — вот это обвинение даже не пыталось доказать.
Меня обвиняют, что я хотел нападать на склады вооружения, которые я даже не знаю, где находятся ни в Пензе, ни в России. И как это поменяет строй? На какие решения мы вообще могли таким образом повлиять? Если исламисты совершают теракты, прописывая в выступлениях ответственность и говоря, что они кого-то так запугивают, то что вменяют нам? На эти вопросы нет ответа. Я надеялся получить ответ в прениях, когда будет выступать обвинение, но так и не получил. <…>
Получается, мы бегали, прыгали, готовились к какой-то пресловутой революции, а что конкретно сделать, не задумались. [Ключевой свидетель обвинения, написавший явку с повинной Егор] Зорин говорил, что целью «Сети»* была защита себя и народа. Адвокат Фоменко сказал, что защита себя и народа не является терроризмом. А я бы, да, хотел защищать себя и мирных жителей. Меня так воспитали. Если бы люди отказались от мысли о защите мирного населения, я боюсь, мы бы и от нацистской Германии в 1945 году не защитились.
О своей роли организатора подгруппы «Восход»
- Мне вменяется создание структурного подразделения группы «Восход», что я являлся одним из его организаторов. Что представляет собой подгруппа «Восход», согласно обвинению? Ячейка в ячейке. В Пензе якобы существовала подгруппа «Сети»* «5.11», а у нее [в составе] — «Восход». Само обвинение пишет, что они аналогичны и функционально ничем не отличаются. Для чего их создавать, обвинение не отвечает. Обвинение могло написать, что у ячейки «5.11» существует еще три-четыре ячейки — «Запад», «Рассвет» и «Закат», например. И здесь сидели бы еще три-четыре организатора [ячеек]. Тем не менее у меня первая часть [статьи 205.4 ("Организация сообщества")].
Мне вменяется, что я разведчик [роль в «Сети»*], отвечающий за нападения на объекты. Но нет никаких доказательств, что у меня есть список правоохранительных органов, штабов «Единой России», записей, переписки.
[Оперативник ФСБ Вячеслав] Шепелев лукавит, когда говорит, что у него якобы была оперативная информация о «Сети»* еще в 2015 году. Говорилось, что меня прослушивали вследствие подозрения в совершении преступлений экстремистского характера. Такая неграмотность приводит к заблуждению, а заблуждение признать нелегко, поэтому возбуждается такое вот дело.
О связях с фигурантами
- Обвинение не предоставило никаких сведений и доказательств, как я общался с другими фигурантами дела. [Дмитрий] Пчелинцев был из другой компании, [Арман] Сагынбаев — из Петербурга. Если бы сотрудники ФСБ не привезли его [в Пензу], он бы сюда, может, никогда больше и не приехал. [Михаила] Кулькова я тоже почти не знал. Единственный, с кем я общался [из подсудимых], — Василий Куксов. Потому что, да, мы друзья.
Кто-то из нас успел [с момента создания «Сети»* в 2016 году, по версии обвинения] перессориться, кто-то — подраться [Шакурский с Пчелинцевым], а кто-то не успел даже познакомиться. О какой тогда «сплоченности» можно говорить, когда большинство из нас между собой просто незнакомы? <…>
Гособвинитель в своих пояснениях сказал, что я якобы рассказал, что лично был знаком с [фигурантами дела «Сети»* из Петербурга Виктором] Филинковым и [Юлианом] Бояршиновым. Я специально потом перепроверил протокол этого судебного заседания. На самом деле я с ними незнаком. Я говорил, что допускаю, что мы могли видеться на мероприятиях, но никаких связей у меня с ними не было.
Про наши связи друг с другом говорил Зорин, но он сначала утверждает что-то, а потом не помнит. [Фигурант питерского дела, который пошел на сделку со следствием Игорь] Шишкин говорил, что ответы ему подсказывали оперативники.
Про оружие и бомбы
Мне вменяют изготовление, использование СВУ [самодельных взрывных устройств] и их инициирование. Мы слушали [свидетеля обвинения Диану] Рожину, которая говорила, что якобы делали детонаторы какие-то — но делали не мы, а свидетели. И вообще, выяснилось, что это хлопушка. <…>
Никто не говорил, чтобы хотя бы раз видел у меня пистолет. У меня не было средств, чтобы его приобрести, и на пистолете нет даже малейших моих частиц [следов]. Откуда у меня взялось оружие, [у обвинения] не возникает вопросов.
Но хранить у себя дома [оружие и взрывчатку] – это просто абсурд, в надежде, что, если найдут, я скажу просто, что это не мое, нет моих отпечатков? Моя мама пояснила, что проводила уборку в квартире и не видела этих предметов. Она регулярно заходит в мою квартиру, так как живет напротив. Сами понимаете, мама любую мою уборку считает недостаточно хорошей. Что я должен был сказать? «Мама, этот баллон - самодельное взрывное устройство, я его уже протер, можешь его не убирать»? Может, со стороны это не видно, извините за такие шутки. Но когда знаешь все это… К тому же мама пояснила, что была у меня дома утром до моего задержания и ничего там не обнаружила. Когда осматривался этот баллон, никого не эвакуировали – это указывает на то, что сотрудники [ФСБ] знали, что он не представляет никакой угрозы. Они находились в квартире семь минут без понятых. <…>
Что я должен был сказать? «Мама, этот баллон - самодельное взрывное устройство, я его уже протер, можешь его не убирать»?
Гособвинитель делает особый акцент на том, что «Сайга» [охотничий карабин], обнаруженная у меня, не может использоваться в страйкболе. Мы и не говорим, что в страйкболе мы использовали настоящее оружие. Там было страйкбольное оружие, иногда брали палки. Из "Сайги" я стрелял всего несколько раз, с бывшей девушкой Викторией Фроловой, с Зориным, одноклассниками в Мокшане. <…>
А эту бутылку [«коктейль Молотова», по версии обвинения] Зорин сам припер, и бензин налил, и кинул в стену, и все [на видеозаписи со штурмом здания]. Учиться годами надо, чтобы ее сделать?
О средствах связи и конспирации
- Все, что в нашем деле не доказано или [следователи ФСБ] не нашли, – это называется «конспирация». Единственная попытка [найти доказательства конспирации фигурантов] – это наши прозвища и клички. Но даже младший брат меня как-то называл в переписке в социальных сетях «Спайком». Какая тут конспирация? <…>
Никаких средств связи у нас тоже не было, ничему такому я никого не обучал. У меня даже ни одного телефона не изъяли. Чему обучать было – по телефону разговаривать? «Джаббера» [протокол мгновенного обмена сообщениями] не было ни у меня, ни у Куксова, ни у Зорина. Никаких зашифрованных ЭВМ, как говорит обвинение, тоже не было. Даже пароля на компьютере не было. Все было абсолютно открыто. Поэтому [на следствии] не было проблем все это посмотреть и даже что-то туда закинуть. <…>
Да, я был в нескольких походах. Правда, в обвинении они почему-то называются «полевыми выходами», хотя ни один из нас их так не называл даже в признательных показаниях. Но не было ни одного мероприятия, где бы мы были только втроем с Куксовым и Зориным [по версии обвинения, членами подгруппы «Восход»]. Как тогда конспирация, опять же, соблюдается?
Конспирацию в пух и прах разбивает наша активная и открытая социальная деятельность, о которой уже много чего говорилось.
Илья Шакурский, адвокаты и государственный обвинитель
О казусах в признательных показаниях
- Изначально [в признательных показаниях фигурантов] участниками организации [«Сеть»*] назывались другие совсем люди, которые в дальнейшем стали свидетелями. В признательных показаниях этих людей [подсудимые] называют участниками террористического сообщества – [Руслана] Емельянова, <...> Максима Симакова, других. Всех их я называю, но в дальнейшем уже не говорю, что они являются участниками. Я, конечно, не хочу, чтобы они оказались на скамье подсудимых. Но если говорить о противоречиях в показаниях, то почему именно мы здесь, а они – нет? <…>
Еще одно: даже в признательных показаниях — если даже их учитывать, — там такое есть: «я поссорился с организацией и вышел». Никакой стабильности состава не было.
Или другое: обвинение само пишет, что участников «Сети»* собирали якобы Пчелинцев и Иванкин, но о полном составе участников знаю почему-то только я [в признательных показаниях]. Иванкин якобы ездил всех собирать [членов сообщества], а знаю я. Это немножечко — даже не немножечко — противоречие. Если бы эти признательные показания были правдой, там бы таких казусов не появлялось.
О показаниях Зорина и съезде «Сети»*
- Егор Зорин, к сожалению, себя оговаривает. В суде он пояснил, будто осознал, что находится в террористическом сообществе, только на "съезде". В обвинении написано, что он ["съезд"] был в январе-феврале 2017 года.
Фотографии, обнаруженные на моем ноутбуке, отображают нашу истинную поездку с Зориным [в Петербург] – встречи с друзьями.
Дата съемки [март 2017 года] указывает, что Зорин лжет, когда говорит, что покупал наркотики [за них Зорина задержали, а потом закрыли дело], когда он якобы был в Питере. В марте он был [в Петербурге] все время со мной. Я знал его на протяжении четырех лет. И я бы его остановил, если бы узнал, что он собирается покупать наркотические вещества, это тяжелые наркотики в большом количестве, я бы не позволил ему рисковать здоровьем и тратить деньги, делая меня соучастником преступления.
Каждое слово Зорина может являться приговором.
Зорин в своем пояснении сказал, что не помнит, какие задавались вопросы и какие были пояснения на том съезде. Но он предполагает, что якобы обсуждалась революция. В каком контексте там употреблялось слово «революция»? А может быть, обсуждалась сексуальная революция? Зорин не был там до конца, а все подсудимые сказали, что данного "съезда" не было. Каждое слово Зорина может являться приговором.
Мероприятия после марта 2017 – якобы "съезда" – у нас никакие не проводились. Ни одного мероприятия, ни одного собрания не было.
О «Съезде-2017» и других документах «Сети»*
- Я отрицаю принадлежность мне документов «Положение», «Съезд 2017», «Восход», «Безопасность». На то, что они редактировались [кем-то], указывают даты изменения. Я был в СИЗО в тот день, когда редактировались файлы, – 30 октября 2017. Этот факт установлен в присутствии всех специалистов, и их автор – человек с никнеймом shepelev. С моими файлами проводилось множество манипуляций. Доступ к моему компьютеру был даже не один день. Но мне незачем было менять даты на 30 октября 2017 года, я не мог предугадать грядущие события.
Файл «Положение», который якобы отражает цели и задачи, не был обнаружен у меня на ноутбуке [в суде], но был описан в протоколе осмотра [на следствии]. Даже гособвинитель был удивлен, что этот документ не был у меня обнаружен. Так же, как и документ «Восход-1». С файлом «Съезд-2017» даже обвинение не определилось до конца, чем является этот документ — протоколом, как говорят в «питерском деле» и как говорит Шепелев, или вопросником, как говорит Зорин. А независимый эксперт Смирнов вообще сказал, что это онлайн-переписка девушек.
Что касается стихов [на ноутбуке Шакурского], которые якобы оправдывают терроризм… Если все эти матершинные стишки с долей романтики и максимализма считать важными документами, таким же образом приведу в пример панк-рок-группу «Сектор Газа», давайте судить их за все высказывания. Это просто смешно. На истинные цели моей деятельности указывает документ «Воля» [социальный проект], обнаруженный на моем ноутбуке.
Как называли «террористом»
- Справка о моем психологическом состоянии в СИЗО демонстрирует, в каком состоянии я признавал вину. Я, конечно, не психолог, но хотелось бы подробнее объяснить. Медик [пензенского СИЗО] меня спросила: «А если бы твоих детей хотели так взорвать?» Я не знал, что на это ответить. Ко мне обращались не по имени, не по фамилии, а «террорист». Психолог меня спросила, курю ли я, и после моего отрицательного ответа сказала, что «у вас тут какая-то секта». Это давление и представление у людей [о фигурантах дела], и я нахожусь с ними рядом круглосуточно [в СИЗО]. Может быть, это повлияло как-то на то, что я сам, было, поверил, что я террорист… Но я вернулся к здравому смыслу и осознанию, что я не террорист. <…> На лживость и предвзятость моей характеристики из МВД [которую представило следствие] указывает то, что там жирно было написано карандашом: «террорист». Странно, но людям с плохими характеристиками не выдают обычно легальное оружие <…>
Ко мне обращались не по имени, не по фамилии, а «террорист».
Но давайте представим, что задержана серьезная террористическая организация, и тут под весом доказательств мнимые террористы решили признаться. В нашем деле нет такого веского доказательства, из-за которого решили признаться. И вот они дают ответы на все интересующие следствие вопросы. Первый вопрос, который должен возникнуть: есть ли у них бомба, пистолет? Или вдруг в соседнем доме сидят такие же террористы и делают бомбы? Но вместо этого у них [сотрудников пензенского УФСБ] возникает вопрос, сколько вас человек было в походе, что с собой брали и так далее. А что-то серьезное [вопросы] – не возникает.
О неуважении к суду
- [Глава движения «За права человека»] Лев Пономарев [на допросе в суде] пояснил, что у анархистов нет предводителей и они не хотят захватывать власть, потому что им власть просто не нужна. Этому можно доверять, я считаю. Называть организацию [«Сеть»*] анархистской, считая, что там была какая-то иерархия, абсурдно. Сама суть анархистской идеологии подразумевает отсутствие иерархии. В противном случае с самого начала организация противоречива. <…>
И вот когда следствие отправляло все эти собранные доказательства в суд, это был самый неуважительный поступок, по отношению к суду в первую очередь. Неужели они думали, что любой адекватный человек воспримет их доказательства всерьез? И, если при данном количестве и качестве доказательств мы сядем в тюрьму, это будет «зеленый свет» для сотрудников ФСБ, чтобы продолжать вот такую работу, чтобы собирать так же "доказательства", выполнять свою работу именно так в дальнейшем. Я не знаю, как давать им [доказательствам следствия] оценку. Я прошу справедливо рассмотреть данное уголовное дело и вынести справедливый вердикт. У меня все.
Илья Шакурский – антифашист из поселка Мокшан Пензенской области. В 2014 году он закончил школу и поступил в Пензенский педагогический университет. Со школьных лет писал статьи и стихи, выступал на концертах и митингах памяти убитых антифашистов, увлекался панк-музыкой, участвовал в экологических акциях, помогал бездомным, организовывал музыкальные фестивали в поселке Мокшан.
С его слов, в старших классах он попал в поле зрения сотрудников Центра «Э», которые предлагали ему сотрудничество. Шакурский отказался. После этой встречи у него начались проблемы в школе, затем при поступлении в вуз.
После поступления в университет Шакурский переехал в Пензу. Сначала жил с матерью в однокомнатной квартире, затем переселился в квартиру напротив на той же лестничной клетке. Ходил на занятия по рукопашному бою, в походы и увлекался страйкболом.
В 2014 году Шакурский получил популярность благодаря видео на YouTube, как парень, «окруженный „нацистами“, который не побоялся высказать свое мнение». Оно длится четыре минуты и набрало более 600 тыс. просмотров на YouTube. На нем несколько человек (некоторые — в масках) снимают на телефон Шакурского с девушкой в кафе и расспрашивают, почему он не любит фашистов.
Шакурского задержали 18 октября 2017 года. Во время обыска у него якобы нашли пистолет Макарова и самодельную бомбу. По словам Шакурского, в СИЗО его отправили в карцер, а затем пытали 3 ноября 2017 года. После этого он дал признательные показания об участии в «Сети»*, от которых отказался в марте 2018 года.
*«Сеть» — террористическая организация, запрещенная в России
