В прениях по делу о террористическом сообществе «Сеть»* в Пензе начали выступать подсудимые. Первым 14 января выступил Василий Куксов, для которого гособвинение запросило девять лет лишения свободы. О чем говорил обвиняемый в терроризме — в обзоре «7х7».
О деле «Сети»*
С предъявленным обвинением я категорически не согласен. Находясь третий год в заключении под стражей, я просто не до конца пониманию, как это все может происходить на самом деле. Что-то нереальное как будто бы. Никаких преступлений я никогда не совершал. До следствия я не слышал о «Сети»*, мне о ней рассказали сотрудники ФСБ. Всем очевидно, что это дело — пустышка и не стоит выеденного яйца. <…>
Такое ощущение, что гособвинитель как будто не присутствовал на наших заседаниях. Он продолжает ссылаться на обвинительное заключение, которое не нашло подтверждения, и искажает то, что я говорил в суде. Он упорно продолжает использовать термины «подгруппа» и «структурное подразделение», хотя их даже [ключевой свидетель обвинения Егор] Зорин не называл. Это явно придумало следствие только для того, чтобы связать совершенно незнакомых людей в одну цепочку. Для красоты.
О пытках и признательных показаниях
Мне на следствии еще предлагали дать показания на других фигурантов дела в обмен на изменение моего статуса на свидетеля. Я этого не сделал, потому что считаю, что это была бы вопиющая какая-то подлость. Я так поступать не могу. И, более того, даже большинство фигурантов я не знал. Поэтому, возможно, из меня и не выбивали пытками какие-то там признательные показания. Их просто нереально и нечем было бы подтвердить в дальнейшем — никакой бы связи не могло прослеживаться. Хотя при задержании мне пришлось пережить избиение. Но я до сих пор не называю это пыткой, потому что в сравнении с тем, что происходило с Ильей Шакурским, Дмитрием Пчелинцевым и Арманом Сагынбаевым, это, наверное, даже и не пытка. Хотя, как сказать.
О дискредитации правды
Ваша честь, я изначально ни на следствии, ни в суде показаний своих не менял. Я всегда придерживался одной позиции и придерживаюсь ее до сих пор. О том, что другие ребята оговорили себя и других под следствием под пытками, говорилось многое. А то, что все подсудимые впоследствии отказались от признательных показаний, подтверждает, что я изначально говорил правду. Выходит, государственный обвинитель не учел мне в качестве смягчающих обстоятельств способствование в раскрытии преступления, которого не было. Но учел в этом качестве показания, данные под давлением другими подсудимыми. Я считаю, что это, конечно, абсурд.
Выходит, что гособвинение поощряет фальсификации и ложь, добытые пытками, и дискредитирует правду. Где здесь мораль и справедливость ― тоже непонятно.
О терроризме
Считаю, что нет ни одного доказательства, подтверждающего мою вину. Могу сказать с уверенностью, что никто из подсудимых никогда не предлагал мне вступить ни в какое сообщество, которое могло бы носить противоправный характер. Тем более уж — террористическое сообщество. Я никогда бы в жизни в такое сообщество не вступил. Терроризм — это что-то однозначно плохое. Я мирный человек, мне чуждо насилие, и терроризм сюда никак не вписывается. И как можно говорить о каком-то сообществе, если из всех подсудимых я знал только Шакурского Илью? Мы же говорим о каком-то большом, межрегиональном сообществе, которое нам вменяется.
О походах
Никаких договоренностей с Шакурским, Зориным и с кем-либо еще о том, что наши походы имеют целью дальнейшее совершение преступлений или участие в народных волнениях, никогда не было. Я действительно несколько раз ходил в походы. Я был в Веселовке, Ахунах [лесистые районы Пензы] и «Карасике» [заброшенный лагерь под Пензой]. Вот и все походы. Ничего противоправного там никто не совершал, если уж они [походы] так интересуют следствие.
Причем, кроме Шакурского и Зорина, там были люди, которые вообще не допрошены или допрошены в качестве свидетелей. [Бывшая девушка Шакурского Виктория] Фролова например. Людей [в этих походах] масса была. Поэтому мне непонятно, почему меня считают [виновным], а других не считают. Что особенного я сделал в этих походах, я так и не понял. Последний раз я был на игре-квесте в январе 2017 года, с тех пор не ходил ни в один поход, а арестовали меня почти через год. Никаких противоправных действий ни до, ни после я не делал. Жил обычной жизнью, работал, завел семью. Вещи, которые у меня изъяли, — это вещи среднестатистического обывателя: один телефон, один планшет. Ну да, книжки [анархиста Петра] Кропоткина, которыми я увлекался, и не скрываю этого.
О ролях в «Сети»*
Ваша честь, о какой роли связиста может идти речь, если я не имею представления ни о рациях, ни о шифровании, даже ни с кем из подсудимых никогда не связывался? Я даже вот этим «Джаббером» [Jabber — протокол для мгновенного обмена сообщениями] не пользовался, которым нам всем «тычет» гособвинитель. У меня на обыске не нашли никаких средств связи, а мне вменяют «связиста». Все это голословно, я считаю. Шакурский никогда ни над кем не довлел, не проявлял больше всех активность, сказать, что он что-то организовывал, тоже нельзя. Потому что никакой организации не было. Все были на равных, я особой активности не проявлял, да и никто не проявлял. Что Шакурский по указке Пчелинцева создал «Восход» (ячейку «Сети»*, по версии обвинения), простите, ― полнейшая ересь. Я, по-моему, первым предложил ходить в походы, потому что мы оба [с Шакурским] любили природу. Просто видимо, на меня пал выбор, нужен был еще один человек [в уголовном деле «Сети»*].
О пистолете Макарова
Никогда никакого оружия у меня не было. Я ни разу в жизни не стрелял из огнестрельного или охотничьего оружия, готов в этом поклясться. Только в школе из «воздушки», может. Зорин говорил, что я стрелял, но это — гнусная ложь. Я не умею обращаться с оружием. Следователь никогда меня даже не спрашивал, откуда я взял оружие. На пистолете [Макарова, который изъяли из машины Куксова] не обнаружено моих следов, экспертиза по нему выполнена халатно. Чем подтверждается, что пистолет мой? Я не понимаю этого. Это все для создания моего «террористического образа». Гильзы и схрон [с оружием в лесу], на которые указал следствию Зорин, или затопило бы весной, или все бы покрылось ржавчиной. Но они якобы пролежали почти год и оказались чистыми. Я считаю, все это было положено непосредственно перед следственным действием.
Но и такого арсенала для государственного переворота недостаточно. С пистолетом Макарова госпереворот совершать всемером абсурдно. [Следствию] надо было бы еще танк завести нам в лес.
О секретных свидетелях обвинения
Мне прекрасно известно, кто такой [секретный свидетель обвинения] «Лисин». Он содержался со мной в камере, его имя и фамилия звучали в суде, но я не хочу устраивать тут разоблачения. Он у многих вызывал подозрения в СИЗО. Набивался мне постоянно в друзья, но я почти не общался с ним. Где логика: если я не давал признательных показаний, зачем мне рассказывать что-то первому встречному?
В суде «Лисин» говорил якобы с моих слов, что у меня нашли следы на СВУ [самодельном взрывном устройстве]. Как я мог так сказать, если у меня СВУ не находили? [его изъяли у Шакурского]. Откуда он [«Лисин»] мог это знать? Значит, он хочет оговорить меня и путается в информации.
Он [«Лисин»] говорил, что не хочет революции, потому что «хлебнул разруху в 90-е». Но сейчас ему примерно 25 лет, в 90-е он был юнцом. Как он мог что-то там хлебнуть, не знаю. Показания секретных свидетелей доказывают, что настоящих доказательств у следствия не было. Пытались хоть что-то слепить, взять не качеством, а количеством.
О Егоре Зорине
Зорин запуганный, я считаю. Он тоже находился в СИЗО, и нас как-то везли на следственные действия в одном «стакане» автозака. И он говорил, что его пытали током [об этом же на суде заявлял другой подсудимый Андрей Чернов]. По пути он [Зорин] говорил мне: «Я не рассказываю никому, и ты не говори. А то они [сотрудники ФСБ] и к тебе придут». Поэтому для меня все очевидно. Зорину можно было зачитать что угодно, и он бы подтвердил. Зорин как говорящая голова. <…>
Мне ничего неизвестно о «Съезде» [«Сети»* в Петербурге], был ли он вообще. Считаю это выдумкой. Никакие документы [опросники для «Съезда»] я не составлял, ни в машине у Фроловой, ни у себя дома. Зорин это подтвердил. Даже Зорин якобы осознал [участие в сообществе] после съезда. Я-то почему должен был быть более прозорливым и что-то там осознавать? Я хотел бы съездить в Петербург, но не довелось. Может, это и к лучшему.
Следователь обещал мне ближе к концу следствия отпустить повидаться с женой, если признаю документы [«Съезд 2017»]. Но признавать то, чего не было, против моей природы. Как я могу отвечать за то, что было на «Съезде», если я там не был?
О туберкулезе и запрошенном сроке
За три похода мне дали — еще не дали, слава богу, запросили — девять лет. Нет слов. Девять лет за убийство и то не дают, шесть-семь лет [дают]. По-моему, это просто какой-то вопиющий случай. Не понимаю, почему в XXI веке я уже третий год сижу в СИЗО по выдуманным обстоятельствам.
Можно сказать, что моя семья разрушена, мои пожилые родители пострадали, я подорвал здоровье и сильно потерял в весе — около десяти килограммов.
Нервная система расшатана, иммунитет подорван, вдобавок ко всему я заболел туберкулезом легких. Но, несмотря ни на что, я верю в справедливость и лучший исход. Слово «правда» для меня — не последнее слово. Прошу суд вынести мне оправдательный приговор.
В мае Василию Куксову исполнился 31 год. Он родился и вырос в Сердобске (город в 100 километрах от Пензы). Учился в сердобской музыкальной школе по классу фортепиано, закончил Пензенскую сельскохозяйственную академию. Во время допроса в суде родители Куксова описали сына как «порядочного человека редкой доброты».
Подсудимый работал инженером-конструктором в Пензе на компрессорном заводе. За полгода до ареста он перешел работать в частную компанию, которая занимается проектированием для нефтегазовой отрасли. Вегетарианец. Работал волонтером в приютах для животных, со студенческих лет занимался музыкой, играл на гитаре. Многократный участник фестиваля авторской песни «Хопер», участник группы «Академик», выступал в Пензенской областной филармонии на вечерах памяти Владимира Высоцкого и Виктора Цоя.
Куксова, как и Илью Шакурского, сотрудники ФСБ задержали одним из первых ― 18 октября 2017 года. По версии обвинения, Куксов в «Сети»* был «связистом» — отвечал за подбор и снабжение сообщества средствами связи, следил за соблюдением методов конспирации, учил остальных шифровать информацию. За два с половиной месяца до ареста Куксов женился на девушке, с которой встречался десять лет. Его жена Елена Куксова сказала на суде, что в день задержания сотрудники ФСБ привезли мужа домой в ссадинах и окровавленной одежде.
По словам Куксова, сотрудники ФСБ применяли к нему физическое и психологическое давление и избивали при задержании, а также в здании управления ФСБ по Пензенской области. Доследственная проверка по жалобам Куксова о насилии сотрудников ФСБ не начиналась пять месяцев. Суд изучил материалы этой проверки на заседаниях 14 и 15 ноября. Дополнительную проверку по фактам применения насилия в отношении Куксова, о которой просили адвокат и его подсудимый, судейская коллегия не назначила. В начале декабря врачи подтвердили у Куксова туберкулез легких в стадии распада. Ему не могли поставить диагноз более трех месяцев.
*«Сеть» — террористическая организация, запрещенная в России.
