«Даже животные должны понимать, за что их наказывают». Фигуранты дела Гайзера выступили в суде с последним словом

Предприниматель Валерий Веселов:

«Я так и не понял, для чего я здесь и за что меня судят. Считаю, что я невиновен, меня нужно оправдать и освободить из-под стражи. Возможно, дорогу еще домой не забыл».

Бывший спикер Госсовета Коми Игорь Ковзель:

«Ваша честь, в сентябре 2015 года, когда меня задержали сотрудники ФСБ, мне было предъявлено участие в организованном преступном сообществе, и все. Следственные органы не знали, как меня арестовать, какую статью ко мне применить, применили, как ко всем. ч. 2 ст. 210. Мне оперативники ФСБ честно сказали: „Не можем тебя оставить на свободе, потому что будешь мешать следствию. Ты занимал такую должность, как председатель Государственного совета, законодательного органа, поэтому мы уверены, что ты будешь мешать, поэтому мы считаем своим долгом посадить тебя в тюрьму“.

На момент моего задержания этой должности я не занимал. Конечно, в планах у меня стояло, если меня выберут, остаться работать в Государственном совете, но не факт, что я занял бы эту должность — там были другие претенденты. Дело не в этом, дело в том, что потом, чтобы не оставлять одну ст. 210 [„Участие в преступном сообществе“], появилась ст. 174 „Легализация“ [„Отмывание денег, приобретенных преступным путем“] только на основании того, что я знаком с [предпринимателем Михалом] Хрузиным и [бывшим главой Фонда поддержки инвестпроектов Коми Игорем] Кудиновым. Все.

В течение этих трех с половиной лет ни найдено ни одного документа, который подтверждает мое участие в легализации каких-то мифических преступно нажитых средств. Я не давал команды на перевод этих денег, не получал, ничего нет. Просто один мой телефонный звонок, один мой разговор с Кудиновым стал основанием для предъявления этой статьи. По-другому не могло, наверное, быть, с одной ст. 210 тяжело, наверное, оставлять в тюрьме, хотя у нас есть пример тому [бывший начальник управления информации администрации главы Коми Павел] Марущак. Потом появилась ст. 159 [„Мошенничество“], а к концу первого года, когда, по идее, меня должны были уже отпустить, следствие закончилось, тоже мифически появилась ч. 3 ст. 210 — как мне, так и другим фигурантам.

Основывалась она на том, что я якобы использовал свое должностное положение в случае легализации денежных средств, а также появилась на всякий случай, я так понимаю, ст. 290 [„Получение взятки“] на показаниях одного свидетеля, который меня оговорил. Как я неоднократно это повторял, он не являлся даже фигурантом этой взятки. То есть человек, который не имел отношения к взятке, является свидетелем, и меня обвиняют на словах во взятке. Не знаю, наверное, тоже нонсенс определенный, потому, что нет никаких показаний. Никто не говорит, что я получал какие-то деньги. Взятка все-таки подразумевает под собой передачу денежных средств или каких-либо ценностей. Этого нет в деле, меня даже штрафом не обложили, и на том спасибо по этой статье. Но звучит-то страшно! Взятка, легализация, должностные полномочия! Меня, как уже сказал [экс-глава Коми] Вячеслав Михайлович [Гайзер], как и всех остальных, приравнивают к казнокрадам, к расхитителям республиканской собственности, но с 2011 по 2015 год, когда я занимал должность в Государственном совете, когда я замещал государственные должности, я, как доказывают материалы уголовного дела, не получил ни копейки со стороны кого-либо. Все мои доходы равняются моим расходам. Все это в деле есть.

Однако общественное мнение и все сегодня сегодня знают, что я являюсь казнокрадом. Конечно, очень тяжело принимать и самое тяжелое в этой ситуации, находясь в заключении, не иметь возможность помочь своей семье. Как сказал Вячеслав Михайлович, наши семьи страдают не менее нашего, а, скорее всего, я уверен, что больше нас страдают. Мы мужчины и люди взрослые, переживем, можно пережить различные тяготы, но когда ты понимаешь, что ничем не можешь помочь своей семье здесь, за решеткой, наверное, это самое страшное, что может быть для мужчины, для отца, для мужа.

Конечно, нам всем здесь, за решеткой находясь, и тем, кто находится под домашним арестом, очень тяжело дались эти три с половиной года, но, несмотря на все, я заверяю всех, прежде всего суд, своих родных, общественность, что я никогда не преступал закон. Я не виноват в тех обвинениях, которые мне предъявляют сегодня следствие и государственная прокуратура. Я буду настаивать на своей невиновности на всех судах во всех инстанциях. Поэтому прошу вас рассмотреть это дело и оправдать меня по всем статьям предъявленного обвинения. Спасибо».

Экс-руководитель Фонда поддержки инвестпроектов Коми Игорь Кудинов:

«Арестовали нас три с половиной года назад в связи с тем, что я очень давно знаком с [предполагаемым организатором преступного сообщества, предпринимателем Александром] Зарубиным, работал в тесном контакте и впоследствии руководил Фондом поддержки инвестпроектов Республики Коми. Действительно, я в 2016 году в связи с тем, что был в депрессии, махнул на все рукой. Хочется, чтобы я был в преступном сообществе? Ну напишите, что я был в преступном сообществе. <...> Почему я так сделал? Потому что меня следствие убедило, что железные доказательства, лучше сознаться и меньше получить срок. Мне было все равно.

Когда я познакомился с материалами следствия, я обнаружил, что, если посчитать, моя фамилия больше тысячи раз, наверное, встречается, и в каждом допросе [следователи] старались, чтобы я там присутствовал. На самом деле допрос сводится к тому, что я работал именно тем, кем я на тот момент и являлся. Являлся я управляющим финансами Зарубина, управлял финансами и являлся менеджером по гостинице, управлял „Агрохолдингом“. То есть я в каждых показаниях четко говорю, что на рабочем месте выполнял именно те обязанности, которые мне там предназначены, и ничего лишнего.

<...>

После этого как-то понял, что, назвав себя членом преступного сообщества, я фактически обвинил себя в том, что я работал и исполнял обязанности директора фонда и „Агрохолдинга“, и все. Но исполнение обязанностей по работе не означает состояния в преступном сообществе, планирования, исполнения и каким-то образом прятания мероприятий. Еще раз приведу пример, что все допросы свелись к тому, что просто работал, каждый делал свое дело, и все. И даже эти допросы с точки зрения следствия, которые меня обличают, ни в чем меня не обличали. Это я понял в стадии ознакомления с делом. И вся моя защита была основана только на одном: я исполнял все то, что мне нужно было исполнять.

Никаких денег с [бывшего зампреда правительства Коми Константина] Ромаданова [я] не получал и с Ромадановым никогда не общался. Я не общался с [менеджером Зарубина Демьяном] Москвиным, начиная с 2009 года, и Зарубиным, никаких денег от них не получал. Состоял [с ними] не в самых лучших отношениях. Следствие достаточно убедительно доказало, что я работал и проводил массу мероприятий. Заводы все работают, хлебокомбинат работает, молочный завод работает, птицефабрика работает, Коми тепловая компания работает, „Инта приполярная“ работает, „Южное“ построило огромный животноводческий комплекс на 1200 голов, для Коми это огромная стройка.

Все то, во что мы вкладывали свои силы и труд, все функционирует. <...>

Таким образом, я еще раз говорю, что все делали в рамках стандартных корпоративных процессов акционерных обществ, они все выполнялись, работали все институты власти, я бы сказал. Я был встроен в эту вертикальную строгую систему власти, выполнял свои функции, надеюсь, что нормально. Хорошо — я сказать не могу, но, по крайней мере, не очень плохо. В связи с этим, Ваша честь, я хочу еще раз сказать, что никаким должностным положением ни в чьих целях, ни в интересах сидящих здесь со мной коллег [не пользовался]. Признание, которое я сделал, каюсь, что оно было абсолютно необдуманно сделано без мысли какой-то, что надо сначала оценить, в чем я признаюсь, куда я лезу, что мне вообще не характерно. Никогда такие решения не принимал „с кондачка“. Прошу признать меня невиновным».

Предприниматель Лев Либензон:

«Уважаемый суд, я не совершал преступлений, у меня не было умысла на совершение преступлений, и я ни с кем не объединялся для совершения каких-либо преступлений. Не договаривался и не знал о каких-либо любых преступных действиях. Я дал показания на предварительном следствии, которые подтвердились материалами дела, дал последовательные показания на суде, подробно проанализировал материалы дела, допросы свидетелей и подозреваемых в прениях, отстаивая и доказывая свою невиновность. Моя позиция не менялась на протяжении этих долгих лет в заключении, поэтому я не буду повторять свои доводы в пользу своей невиновности. Я их уже подробно изложил в соответствующих стадиях судебного разбирательства. Теперь осталось, чтобы ее услышали. Не будучи информированным о любой мошеннической схеме и действиях любыми своими действиями, я не причинил никому, в том числе государству, никакого ущерба. Я не участвовал в неком мифическом ОПС, не совершал легализацию денежных средств или имущества, добытых преступным путем. Не совершал никаких преступных деяний и не знал о совершении кем-либо преступлений. Прошу оправдать меня по предъявленным мне обвинениям. Спасибо».

Бывший гендиректор компании «Интерпроза» Валерий Маляров:

«Уважаемый суд, Ваша честь, предъявленное мне обвинение я не признаю и с ним не согласен. Материалы дела и их анализ подтвердили мою позицию. Все свидетели обвинения — это те, которые меня не знают и те, которые сказали исключительно в мою пользу, только в хорошую. Подтвердили простые формальные факты, которые не относятся не то что к преступлениям, а вообще ни к чему: ни к хорошему, ни к сомнительному. Свидетели с моей стороны были в основном характеризующие личность и место работы, иного быть не могло, потому что мне, собственно, не от чего отбиваться. Мне надо было показать суду мой образ жизни, который почему-то не увидело следствие и который, собственно, говорит о непричастности к обвиняемым.

Конечно, никого сообщества не было, оно не доказано. Обвинение на меня составлено сверхизбыточное, практически везде, где я упоминаюсь, это вместе с Москвиным Демьяном. Хотя сам Москвин, свидетели, исследованные материалы дела, которым дан хороший анализ в прениях, в совокупности напрямую говорит, что многие [инкриминируемые мне] действия я не выполнял. Это раз. Не мог их выполнять чисто технически и юридически — два. Не имею к ним отношения — три. В итоге в обвинительном заключении имеются очевидные нарушения, отсутствие конкретики и реальных доказательств моей вины.

Считаю, что умысел вменяемых мне деяний не доказан, разве есть моя вина в том, что я устроился в „Интерпрозу“ в октябре 2007 года. Для меня это выглядело так: огромный холдинг „Ренова“, есть разные проекты холдинга, значит, разные компании. Начинающийся проект — новая компания, но в целом все это „Ренова“. Руководитель и владелец „Реновы“ — Виктор Вексельберг, которого знает президент России. Который присутствует на встречах с президентом и премьером страны. Другой руководитель — человек, который занимал высокие посты на госслужбе в Приволжском федеральном округе, а на тот момент генеральный директор „Реновы“ Зарубин Александр. Вот при таких первичных исходных данных у меня разве могла зародиться мысль, что какое-то там сообщество, какая-то противоправная деятельность? Ну нет, конечно! Кто так может вообще подумать? В итоге предметом моих бед стали ничего не значащие просьбы коллеги по работе, по сути, финансового менеджера Москвина, которые мне усердно пытаются оформить как совместное преступление.

Но есть ли место такого рода играм, когда речь идет о судьбах? Теперь я понимаю, что есть. Неужели люди настолько не боятся бога, судьбы, что вся эта ложь, помноженная на жестокость, может аукнуться на их детях, их судьбах? Мне лично следователь сразу сказал, что на досудебное соглашение вы не тянете — не обладаете таким количеством информации, да и, собственно, ваши роль и значимость в содеянном ровно об этом говорят.

Также почему-то я на себе ощущаю, не знаю, как подобрать слово, я подобрал слово „месть“. Вот я думал, за что эта месть? Первое, что в суде сказал правду. Причем что я изменил? Какие показания? По сути я убрал из показаний весь зловещий окрас и уголовные формулировки, которыми не владею, и убрал какую-то информацию, которую не знал и знать не мог. Все сухие факты, что на следствии, что в суде я изложил, просто в таком виде они не выглядят преступными.

И второе, это конечно, за мои вопросы экспертам. Многие знают, что я правда переживал, не особо решался их задавать, но поймите, видеть и принять, как на вранье и обмане пытаются обвинить, это как-то тоже нечестно по отношению к себе, к семье, по отношению к суду и другим участникам процесса. Не совсем же я безвольная амеба. Понятно, что надломленный, многие надломлены, но не до такой же степени. Ваша честь, но ведь приглашенные эксперты врали суду, врали Российской Федерации, они брали для расчетов совершенно не те цифры, которые указали в ими же приведенных источниках. Меняли расчеты. Какая-то сверхуверенность, что никто не будет копать и пересчитывать, так, что ли? Разве я плохо поступил, что обратил на эту ложь внимание суда и участников процесса?

Неужели в системе координат, так сказать, системы те действия, о которых я рассказывал, есть что-то, заслуживающее реального наказания и сломанной жизни? Прошу, уважаемый суд, поверить мне, я уже достаточно наказан, внутри я понимаю, за что, почему, для чего. Просто куда меня дальше перевоспитывать? Реальное наказание с лишением свободы даст просто катастрофические последствия для семьи, переломает судьбы. О материальном и моральном состоянии даже и говорить нечего. Из меня может получиться не исправленный, а озлобленный человек.

Я благодарю всех свидетелей с моей стороны, со стороны обвинения, которые пришли в суд и сказали правду. Еще я хочу сказать обычным людям, живущим и работающим от зарплаты до зарплаты: будьте благоразумны, осмотрительны и сто раз думайте, кто за вас потом заступится и как все будет. Прошу не лишать меня свободы и позволить мне отвести в этом году дочку в первый класс. Уважаемый суд, сегодня чистый четверг, и я желаю всем чистых мыслей и вообще внутренней чистоты. Спасибо, что послушали».

Экс-начальник управления информации администрации главы Коми Павел Марущак:

«Я не входил в состав каких бы то ни было преступных групп, преступных сообществ. Осознание этого факта ко мне внезапно пришло от работников Следственного комитета в следственном изоляторе. Я не знал о существовании в руководстве Республики Коми каких бы то ни было преступных организаций, не выполнял никаких преступных задач в их интересах.

<...>

Я выполнял указания только тех лиц, которые были моими руководителями по службе. Я не участвовал в каком-либо давлении, убеждении депутатов совета Сыктывкара о том, чтобы изменить правила землепользования и застройки в Сыктывкаре. Никаких доказательств передачи мне денежных средств [предпринимателем Александром] Ольшевским, кроме его собственных слов, объективных доказательств не имеется. При этом имеются объективные основания для моего оговора с его стороны.

Конечно, я понимаю всю тяжесть сегодняшней ситуации, ряд подсудимых говорили о том, что то, что происходит — это нонсенс, абсурд, это невозможно, и так далее. Я, честно говоря, посидел на общем корпусе, и, пока сидел, меня там мало допрашивали, я занимался тем, что писал апелляционные жалобы для других обвиняемых, там дороги [тюремная почта] были, поэтому материалов приходило очень много. Я написал что-то порядка 150 апелляций, и я прекрасно понимаю, что наша ситуация — она не уникальна, и трагизм положения, что такое же качество расследования. Это не какой-то исключительный случай, [это] абсолютно во всех подразделениях Следственного комитета, следственного департамента МВД и так далее.

<...>

Надеяться здесь только можно на суд, который действительно может разобраться, вчитаться в материалы дела. Само следствие вложило пакет документов, который они же сами запросили в администрации города относительно земельного участка по ботаническому саду. Мне бы [без этих документов] очень трудно было как-то опровергать доводы Ольшевского по этому поводу. Просто весь этот пакет документов целиком опровергает версию следствия. Они же не читают документы, они запросили, и все, [их] не волнует обоснование версии. Они ее как сформулировали, так с ней и до самого до конца. До нашего конца, не до их конца.

<...>

Поэтому я надеюсь только на суд и прошу суд действительно внимательно оценить обстоятельства по делу, внимательно оценить те документы и те показания, которые были даны по делу. Прошу меня оправдать. Спасибо».

Бывший директор «Агрохолдинга» Сергей Смешной:

«Уважаемый суд, все свои доводы о своей невиновности я уже привел в своих прениях. Единственное, что я хотел бы сказать, я все-таки надеюсь, что суд даст объективную оценку действиям ставшего уже легендарным следователя Чеховича [следователь Следственного комитета Дмитрий Чехович] потому, что я до сих пор не понимаю, как люди, которые оказались в такой же ситуации, как я, могут себя просто защитить.

Я вспоминаю те моменты, когда меня допрашивали в Следственном комитете, и думаю, правильно ли я тогда поступил, и прихожу к выводу, что не признал я тогда свою вину, я думаю, точно так же бы сейчас сидел два года в клетке и те же 17 лет сейчас запросили. И те люди, которые пытаются собрать какие-то доказательства о неправомерных действиях следователя, надеются, конечно же, в первую очередь на справедливое решение суда. Поэтому я надеюсь, что вы дадите объективную оценку тем же действиям следователя потому, что я думаю, что это будет продолжаться и дальше. Надеюсь на справедливое решение. Спасибо».

Экс-глава Коми Владимир Торлопов:

«Уважаемый суд, Ваша честь. В преддверии великой Пасхи я прошу только об одном — проявить максимальный гуманизм и милосердие. Спасибо».

Предприниматель Александр Третьяков:

«Уважаемый суд, прошу меня полностью оправдать за отсутствием состава преступления. Спасибо».

Предприниматель Михаил Хрузин:

«Ваша честь, три года семь месяцев находимся в заключении, все ругаются на Следственный комитет, а я хочу сказать слова благодарности потому, что за эти три с половиной года я познакомился с огромным количеством прекрасных людей. Губернаторы, мэры, деятели искусства, доктора, кандидаты технических, физико-математических наук, строители стадионов, архитектор космодрома, предприниматели, в том числе из списка Forbes, программисты талантливые, которых называют хакерами, банкиры, политики, блогеры, журналисты, правозащитники, министры, замминистры, генералы, дипломаты, разведчики. Кого-то мог забыть. И йог там, кстати, был международного масштаба.

Некоторые люди рвут себе жилы, чтобы в такой компании оказаться, а я, вот видите, практически нахаляву оказался. За это время я выучил немецкий язык, ну, почти выучил, [научился] стоять на руках, могу сделать из кипятильника электрическую плитку и самогонный аппарат.

Ваша честь, но хорошего понемножку. Оптимист, который пришел на кладбище, говорит: „пока вижу одни плюсы“. Оборотная сторона медали на моей семье отражается. У меня жена работает на трех работах, у нее на попечении двое детей несовершеннолетних, двое престарелых родителей-инвалидов. Катастрофа, короче. [ООО] „Инари“ [Хрузин был гендиректором этой компании] забрали какие-то деятели там. Я признан банкротом, имущество распродается, бизнес мелкий там у меня был, он умер. Мне пора на работу, поэтому прошу меня оправдать, освободить и дать возможность помогать моей семье. Спасибо».

Бывший замглавы Коми Алексей Чернов:

Я первый раз участвую в таком мероприятии, и, должен сказать, что процедура получения 20 лет в России сильно забюрократизирована, надо как-то все это упрощать. Я понимаю, что я, видимо, не произвожу впечатления человека, серьезно относящегося к каким-либо обстоятельствам, это не так. На самом деле, как и Марущак, я считаю ситуацию очень серьезной, никакого хорошего выхода для себя из нее не вижу, ну и это пройдет.

Тем не менее у меня есть серьезные претензии к стороне гособвинения, которое, я считаю, вышло за рамки закона, может быть, используя формальную сторону. Это абсолютно не обоснованный отказ от оглашения показаний. Это незаконно, это просто преступление, если вы знаете, что есть в деле показания, которые свидетельствуют о невиновности.

Я должен сказать, я ведь не шутил, когда ссылался на допросы Непорожного, он очень профессионально вел, и в части Москвина, например, он выявил сам очень многие несоответствия в части Ромаданова. И он это делал не потому, что он выступал на моей стороне, он гособвинитель, он должен меня обвинять, талантливо делал это, кстати. Ну просто потому, что он профессионал, потому, что сажать надо с уважением к ремеслу. По сравнению со Следственным комитетом просто приличные люди.

Следствие не является состязательной стороной процесса, оно формирует некий набор сведений, дальше оно его трактует, а состязательность обеспечивается здесь, в суде. И как раз я должен сказать, что судом была обеспечена, на мой взгляд, в полном объеме состязательность. Именно это и позволило выявить все эти вещи [противоречия в показаниях], потому что я обращал внимание уважаемого суда на то, что каждый раз свидетели обвинения не допрашивались по одному ключевому вопросу: «а откуда вам это известно, почему вы сделали такой вывод, на основании чего?» Я должен сказать, вот здесь судом была предоставлена полная возможность поэтому все вещи вскрылись.

Все говорят, что надо наказывать за ложные показания. Хорошо, вот [экс-сенатор от Республики Коми Евгений] Самойлов дал ложные показания, здесь в суде установлено. Что дальше? Я не за то, чтобы сел Самойлов. Я его в жизни просто видеть не хочу! Я вообще вспыльчивый, но не мстительный. Пусть он только ходит по другой дороге. Мне, правда, не грозит в ближайшее время встреча с ним. Было повторное его приглашение в суд, но он просто не пришел, это тоже вопрос оценки достоверности сведений этого джентльмена. Почему все это безнаказанным осталось?

Я, безусловно, могу сказать, что я не вор, не взяточник, не мошенник, я достаточно много сил и времени и мой защитник потратили на сбор сведений, на которые мы опирались. Это в основном материалы уголовного дела. Мне кажется, что это важно потому, что нет конфликта доказательств.

Я обращал внимание суда на то, как происходит продление [ареста], наверное, сейчас так заведено. Проблема не в том, что тебя продляют и ты сидишь в тюрьме, проблема в том, что ты приводишь аргументы, вот есть две стороны, мы говорим про состязательность. Встает сторона [обвинения] и говорит: „не изменилось ничего“. Вторая сторона долго-долго объясняет, что же все-таки изменилось, а потом получаешь краткую строчку: „стороны возражали, но суд приходит [к выводу], что ничего не изменилось“. В этот момент создается ощущение, что ты уже ничего доказать не можешь. Я хотел бы в эти ближайшие 20 лет понимать, почему это неубедительно. Мне это интересно. В конце концов, это — единственное, о чем я прошу.

Для меня много не изменится, в конце концов после приговора у меня будет больше площадка для прогулки, какое-нибудь занятие по душе. Сейчас вообще четыре на два метра. Поэтому я что мог, если мы говорим о состязательности, и я, и [адвокат Чернова Карен] Гиголян все, что могли, мы сделали. Я считаю, что обвинить нас в какой-то пассивной позиции, в том что мы не изучили материалы дела очень досконально, не сопоставили их с какими-то предварительными показаниями, не обосновали позицию, нельзя. Это просто по какой-то причине нам кажется убедительным, а уважаемому суду может показаться неубедительным.

Я обещаю, что первое образование, которое я получу за это время, будет юридическое. У меня три намечено, будет одно юридическое. Еще раз. Я не взяточник, не вор, не мошенник, и я очень надеюсь, что каким бы ни было решение, я смогу понять, почему оно принято. Я допускаю, что я не смог обосновать, не смог убедить, я всего лишь одна из сторон в этом деле. Но, если я даже не пойму, почему я не смог этого сделать, то, безусловно, любое наказание превратится в экзекуцию бессмысленную. Даже животные должны понимать, за что их наказывают. Спасибо».

---

По версии следствия, организованное преступное сообщество в Республике Коми состояло из членов правительства и Госсовета и действовало с декабря 2005 года по сентябрь 2015 года. Следствие считает, что созданная предпринимателем Александром Зарубиным группа предназначалась для захвата принадлежащего региону имущества. В материалах уголовного дела утверждается, что члены ОПС получали взятки и похитили 100% акций птицефабрики «Зеленецкая». Ущерб от этих действий сперва оценили в 3,3 млрд руб., затем, после новой экспертизы — в 2,4 млрд руб.

За время следствия и рассмотрения дела в суде два его фигуранта скончались. В 2016 году в СИЗО умер директор компании «Метлизинг» Антон Фаерштейн. Основной версией следствия было самоубийство. В мае 2018 года в аварии погиб Алексей Соколов, который был генеральным директором компании «Комплексное управление проектами» (КУПРО) и доверенным лицом бывшего зампреда правительства Коми Константина Ромаданова.