Вмешательство Путина, пропавшие активы и тайные свидетели «НКВД» и «ФСБ»: экс-глава Коми Гайзер выступил с последним словом

«Уважаемый суд, уважаемые присутствующие! 19 сентября 2015 года должностные лица правоохранительных органов, нарушив 49-ю статью Конституции Российской Федерации о презумпции невиновности, не имея на то решения суда, объявили меня и моих сотоварищей по несчастью преступниками и казнокрадами. Исходя из последующих событий, объявили нас вне закона, многократно нарушая наши конституционные права, введя в заблуждение о наших якобы преступлениях и президента нашей страны, и общественность страны. Это следует из многочисленных выступлений и действий должностных лиц правоохранительных органов.

После моего задержания, будучи в камере, я круглосуточно слушал по радио сказки господина Маркина [до октября 2016 года официальный представитель Следственного комитета был Владимир Маркин] о каких-то своих несуществующих богатствах, о международном якобы характере преступной деятельности Гайзера. Накануне каждого судебного заседания по продлению мне срока содержания под стражей по телевидению обязательно выходил сюжет с нарезкой видеокадров каких-то часов, самолетов, каких-то богатств, счетах в офшорах и так далее. Следственный комитет этим убедил общественность всей России в том, что им разоблачена страшная банда — в кавычках — из членов правительства Республики Коми, которая якобы разорила республику своей деятельностью, задушила свободу и демократию в республике, погрязла в роскоши и неимоверных богатствах и стала, как выразился в прениях государственный обвинитель, тормозом на пути развития общества нашей республики.

Неоднократно и длительно Следственный комитет Российской Федерации нарушал мое конституционное право на защиту. Следователи не допускали ко мне адвокатов, ситуация разрешилась только после прямого вмешательства Владимира Владимировича Путина, после того как на Совете по правам человека господин Костанов рассказал президенту о лишении меня следственными органами конституционного права на защиту, что, конечно, недопустимо в правовом государстве. У меня в связи с этим остается один вопрос. Если у Следственного комитета, как они считали, железные доказательства вменяемых мне преступлений, что они боялись-то адвокатов, мешали общаться с подозреваемыми?

Уголовное дело было изначально, что называется, с душком. Как я уже говорил выше, общественность была преднамеренно введена в заблуждение рассказом правоохранителей о якобы существовании преступного сообщества для оправдания своих действий. Но когда началось предварительное досудебное следствие, оказалось, что, по сути, никакой банды и нет, и доказательств нет, а президенту как минимум изначально докладывали, что основания для этого есть — для таких утверждений. Из этой ситуации для правоохранителей, естественно, было только два выхода: либо пойти к руководству страны и сказать, что переборщили тут в своих заявлениях — понятно, что надо было класть заявление об отставке на стол и прекращать дело — и другой вариант: придумать доказательства, надавить на фигурантов, выкрутить им руки, издеваясь по сути, в том числе и пытая их морально. Заставить признать вину, найти несуществующих свидетелей и утопить в кавычках в многочисленных томах никому не нужных бумаг. В том числе — заказывая псевдоэкспертам какие-то экспертизы. И объявить на весь свет о якобы неимоверной сложности дела. Нетрудно догадаться, какой вариант действий был выбран. Именно поэтому досудебное следствие тянулось максимальное количество времени, предусмотренное уголовно-процессуальным кодексом. Именно так родилось дело о так называемом преступном сообществе в 500 томов, якобы нескольких «КамАЗах» вещественных доказательств — в кавычках.

При этом в деле только копий Конституции Республики Коми встречается почти десять раз — текст которой, между прочим, находится в свободном доступе. И таких примеров множество.

Следствием старательно обрабатывались свидетели, а порой их существование просто придумывали. Где эти тайные, в кавычках, свидетели под аббревиатурами «КГБ», «ВЧК», «ГПУ», «ФСБ», «НКВД»? Именно так сокращали их придуманные фамилию, имя, отчество. Кошкин ГБ, Викторов ЧК, Григорий ПУ, Фёдор СБ, Новиков, Константинов ВД. В очередной раз хочу обратить внимание присутствующих, что именно на основании их показаний и было возбуждено уголовное дело о так называемом преступном сообществе. Во-первых, где же положенные по действующему законодательству на них документы с данными этих людей, которые по закону должны находиться при деле? Мы знаем прекрасно, что их в пятистах томах просто нет. Во-вторых, самое удивительное, что государственное обвинение возражало против исследования показаний этих тайных свидетелей в судебном заседании. Естественно, возникает вопрос: а почему возражало? Ответ очевиден: потому что никаких тайных свидетелей в деле под этими аббревиатурами никогда не существовало.

Это значит, что оперативные службы Коми активно занимались фальсификацией доказательств еще до возбуждения уголовного дела.

Видимо, некоторым представителям правоохранительной системы республики не давала покоя печальная история о гулаговском прошлом нашей республики. Все в худших традициях этих служб периода репрессий прошлого века. Конечно, сегодня это звучит как издевательство и насмешка над нашим правовым демократическим государством.

С целью смягчения меры пресечения и хотя бы надежды на временное изменение меры пресечения на период досудебного следствия под психологическим мощным давлением ряд фигурантов дела подписывали протоколы так называемых допросов, которые писали сами следователи, формулируя целые фразы и целые абзацы. Такое мощнейшее психологическое давление на подследственных Европейский суд по правам человека однозначно трактует как пытку. Все это вскрылось в судебном заседании, когда фигуранты стали отказываться от своих признательных показаний и объясняли, почему они себя оговорили и почему подписывали протоколы так называемых допросов. Вот обвиняемый Фаерштейн [Антон Фаерштейн, директор компании «Метлизинг», умер в СИЗО в 2016 году] дал нужные показания по досудебному соглашению с условием, что ему оставят более мягкую статью в обвинении, по ч. 2 ст. 210 Уголовного кодекса Российской Федерации. Ну, собственно, он их дал, а затем следователи передумали и объявили, что ему предъявлено обвинение, как всем, по ч. 3 ст. 210 УК – по сути, обманули. Несмотря на подписанное прокурором досудебное соглашение. Собственно, мы, теперь уже пройдя и судебное следствие, и закончив прения, прекрасно понимаем, что этот Фаерштейн вообще никакого отношения к предъявленным обвинениям вообще не имел. И тем не менее вот как следует из показаний сокамерников: Антон Фаерштейн не смог справиться с тяжестью предъявленного обвинения и необходимости оговорить себя и других по надуманному обвинению во исполнение досудебного соглашения. И как прозвучала официальная версия Следственного комитета — сам наложил на себя руки, [Роскомнадзор] в СИЗО. Вот у меня лично вообще сомнения в том, что он на себя наложил руки, так как все мы помним, что следом за этим погибает другой фигурант дела, Алексей Соколов, который, по мнению следствия, управлял активами преступного сообщества.

Более всего удивительно то, что покончивший якобы с собой Фаерштейн за несколько месяцев до смерти, будучи в СИЗО, выписал генеральную доверенность на управление всеми активами предприятия «Метлизинг» — я подчеркиваю: с согласия следователя, потому что без согласия следователя это сделать было просто невозможно! Не менее странным является и то, что у обоих погибших был один адвокат по фамилии Дударь [адвокат Алексей Дударек]. Только эти два покойных человека, выяснилось на судебном следствии, имели полномочия по управлению активами компаний, якобы подконтрольных якобы существовавшему преступному сообществу в лице сегодняшних подсудимых. Напрашивается вопрос: а кто сегодня по факту управляет этими активами? В том числе и пресловутой птицефабрикой [«Зеленецкой», один их эпизодов дела]? В чьих они руках? В чьих руках фирма «Инари», ее оборотные средства, которые таинственным образом исчезли из собственности одного из обвиняемых во время судебного следствия?

Не ради ли этого было затеяно так называемое уголовное это дело, в котором скрывается банальный передел собственности?

Все мы хорошо помним, что в одном из своих выступлений наш президент, начиная в стране принятие мер по борьбе с коррупцией, сказал: «Борьба с коррупцией не должна стать самой коррупцией». На мой взгляд, в нашем с сотоварищами по несчастью уголовном деле эти опасения президента проявились очень явно. И, на мой взгляд, это, конечно, не должно пройти мимо его внимания.

Еще один примечательный факт. Если посмотреть содержание дела, то можно обнаружить, что состоит оно из документов, свидетельствующих об обычных фактах деятельности правительства республики. Та же приватизация, работа с предприятиями, составляющими основу моногородов республики, такие как «Интауголь». Подвести эти факты текущей стандартной работы любого правительства региона под преступление, казалось бы, просто невозможно. Однако президенту уже доложили, что основания для уголовного дела есть. И следствие для выхода из сложившейся ситуации начинает увязывать документы с выбитыми признательными показаниями из самих фигурантов и свидетелей. Вот, пожалуйста, преступление! Как я понимаю, этим и занималось два года следствие. Такая обычная деятельность правительства стала преступлением, которое увязано Следственным комитетом с мифическими умыслами, выбитыми показаниями фигурантов и свидетелей.

А как удобны сегодня для следствия показания мертвых фигурантов дела, которые они давали под давлением следователей!

Они теперь не могут от них отказаться, как Москвин [менеджер предполагаемого организатора преступного сообщества Александр Зарубина Демьян Москвин приговорен к шести годам колонии строго режима и штрафу в 2 млн руб., затем приговор отменен, дело рассматривается в суде повторно], чему мы были все свидетелями.

Мы неоднократно были свидетелями отказов от содержания протоколов свидетелями, которых допрашивали на этапе досудебного следствия. Им угрожали посадить рядом с нами на скамью подсудимых. Несмотря на это, большая часть свидетелей нашли в себе мужество и честно заявили на допросах в суде об активном давлении следователей. Они показали, что в протокол те или иные сведения, слова, фразы и целые абзацы сами следователи под угрозами заставили подписать свидетелей. И я благодарю свидетелей за их мужественное поведение, за их честность в судебных заседаниях. И, конечно, прошу суд дать оценку всему этому произволу, прошу дать оценку методам и действиям должностных лиц правоохранительных органов, приняв отдельное постановление суда на этот счет.

Планомерно я со своим адвокатом доказывал, что якобы самолеты, многомиллионные часы, сейфы, якобы набитые деньгами — это все бурная фантазия и ложь представителей Следственного комитета, а все, что есть у меня и моей семьи, соответствует моим семейным доходам официально задекларированным. Однако, видимо, природная стыдливость не позволила это следователям публично признать. Рассыпалась в суде и сфабрикованная якобы ключевая экономическая экспертиза, проведение которой у следствия заняло больше полугода. Именно этим Следственный комитет оправдывал бесконечное продление следствия, держал нас в СИЗО два года до передачи дела в суд. Напомню, что именно на основании этой липовой экспертизы представители Следственного комитета объявляли общественности об ущербе в 3,5 млрд руб. Но выяснилось, что все эти так называемые псевдоэкспертизы даже с калькулятором не дружат. У них два плюс два получалось все время пять. Более того: в суде выяснилось, что на нашем деле этими псевдоэкспертами, всякими Алешиными [эксперт, подготовивший судебно-экономическую экспертизу по делу, — Александр Алешин] была опробована якобы авторская методика проведения экспертиз. Не научно обоснованные какие-то походы, апробированные практикой и признанные всеми, а какие-то свои никому не известные якобы авторов подходы и методы. У нас что, суд — патентное бюро, что ли? Нет, конечно! Самое страшное, что завтра эти псевдоэксперты могут участвовать в других уголовных делах со своей так называемой авторской методикой, рассчитывая, что она будет подтверждена решением суда по нашему делу. И сколько безвинных людей может пострадать от рук этих липовых экспертов, которые заключили сделку со своей совестью? Они даже не побоялись уголовной ответственности за свою так называемую экспертизу, хотя и были предупреждены и следствием, и судом об этом. В том числе после того, как защита показала несостоятельность оценочных экспертиз следствию, гособвинение вынуждено было согласиться с негодностью экспертиз и обратилось к суду с ходатайством о проведении новых экспертиз. Между тем еще два года назад я открыто выражал свою позицию по экспертам, по их кандидатурам. Я и мой защитник заявляли им отводы, добивались, чтобы нам показали хотя бы документы, обосновывающие квалификацию этих экспертов, - потому что тогда было понятно, на самом деле, что они из себя представляют. Однако следователи сначала прятали от нас их дипломы, а когда все же их показали, то запретили снять копии с этих документов. Вопреки закону, в очередной раз нарушив мои права. Чего боялись, если они были уверены в этих экспертах и их экспертизе?

Мы знаем, что суд пошел на встречу гособвинению, позволил реабилитироваться. Суд принял ходатайство обвинения о проведении новой оценочно-судебной экспертизы. Мы увидели результат ее – и чем ее качество отличается от предыдущей? Все те же подтасовки и игра в наперстки. Достаточно сказать, что заявленная стоимость якобы птицефабрики «Зеленецкая» мгновенно упала с 3 млрд руб. уже до 2 млрд 400 млн. Мы знаем, что и это, на самом деле, оценка доказательств в рамках разбора этой экспертизы, что и эта цифра не имеет ничего общего с правдой.

На суде по факту мы стали свидетелями того, что правоохранители потратили время досудебного следствия на то, чтобы подогнать и сфабриковать материалы дела под те самые первоначальные заявления. То есть сами стали заложниками своих же публичных слов о так называемых богатствах и ущербах. Так зачем надо было все вот это действие, это шоу Бенни Хилла? Исходя из заявленной Следственным комитетом Российской Федерации первоначальной цели – они якобы спасали республику от так называемой банды – в кавычках – которая ее разорила. Ну и что в результате сегодня мы имеем? В республике стало лучше жить, что ли? Жители внезапно разбогатели? Может, экономика стала процветать в республике? Увы! Статистика свидетельствует об обратном.

В период, когда я занимал должность главы Республики Коми и руководил правительством республики, она уверенно входила по социально-экономическим показателям в первую двадцатку регионов России. Теперь с 2016 года не может выбраться из последней десятки по всем показателям.

Самым крупным достижением нынешних властей стало планирование профицита бюджета республики на 2017 год. Внимание прошу вот обратить – не благосостояние граждан, не обновление социальной сферы обеспечения комфортного проживания граждан в республике, а планирование профицита бюджета. Я понимаю, если б еще об этом рапортовал Минфин, но уж не правительство республики! Так как он достигался, этот профицит? За счет отмены социальной поддержки ветеранам боевых действий в республике, социальных гарантий гражданам республики, таких как, например, компенсация семьям за детские сады, за малышей? Я уж не говорю о том, что только по лекарственным средствам недофинансирование составило 1,5 млрд руб. Доработались до того, что стало сложно получить медпомощь в республике. Жители стали лечиться в соседней Кировской области. За прошлый год бюджет республики заплатил Кирову в результате за своих граждан почти миллиард рублей! В прошлом году главными достижениями стали забитые сваи под будущие объекты социальных инфраструктур. Теперь ленточки у нас руководство республики режет перед сваями, а не перед построенными сданными объектами. Да, я очень переживаю за людей в республике. Я с этими людьми прожил 50 лет. Я родился в республике, и сегодняшнее положение дел в республике меня просто угнетает.

Так в чем же заключалось избавление жителей республики от так называемой банды управленцев? Лично у меня возникает только один [вариант]: что это чей-то коммерческий, экономический, карьерный, политический и частнособственнический интерес. Перефразируя классика, можно сказать – кому сегодня в республике жить-то хорошо? Да всем известно кому! Еще уголовное дело не передали в суд, а за это дело уже получили знаки отличия, награды, повышения по службе представители правоохранительных органов — единственные выигравшие от этого дела. Вот и часть ответа на вопрос, кому стало жить хорошо. Не говоря о том, что в республике четвертый год идет дичайший, пахнущий криминалом передел собственности. В этом смысле в республике стали витать времена начала 90-х. Разорена и по факту уничтожена строительная отрасль в республике. Идет по десятому кругу передел пассажирских внутримуниципальных, межмуниципальных перевозок. Почти полностью свернута местная торговля в республике. Я не считал и не считаю себя гениальным управленцем, я просто старался честно и эффективно исполнять свои служебные обязанности. Допускал я ошибки в своей работе? Да, конечно, допускал. Но не ошибается тот, кто ничего не делает. Допускал кадровые управленческие ошибки? И их допускал. Но я считаю, что за эти ошибки ответственность со мной должны разделить те правоохранители, которые должны были ставить меня в известность о неблаговидных поступках некоторых лиц и которые до последнего момента, до моего ареста убеждали меня в том, что эти лица святее папы римского. Но при этом я хочу заметить, что именно я, собственно, исправлял эти кадровые управленческие ошибки, убирая с государственной службы таких людей. Но какое отношение этим ошибки имеют к Уголовному кодексу? Это были именно ошибки, а не преступления. А в результате всей этой вакханалии я и моя семья уже почти четыре года несем тяжелейшее наказание. И это далеко не потеря должности главы республики и какой-то статусности. Те, кто меня знают не понаслышке, знают и то, что власть и должность никогда не были для меня самоцелью, были для меня тяжелой ношей. Я всю свою трудовую жизнь посвятил тому, чтобы люди, живущие и работающие в Республике Коми, могли жить богаче и комфортнее. Я никогда не делал различия между рабочими и бизнесменами, работниками сельского производства и госслужащими, бюджетниками и пенсионерами, между знакомыми и незнакомыми мне людьми. Я не совершал никаких преступлений, в том числе и инкриминируемых мне в рамках этого уголовного дела. Я никогда не наносил и не нанесу никакого ущерба Республике Коми, потому что эта республика — мой дом. Я там родился и всю свою жизнь работал.

Я лишь задаю себе вопрос: за что наказаны наши родные и близкие? Но как вы думаете, что могут чувствовать самые дорогие и близкие мне люди: мои дети, жена, моя мать? Как они могут не переживать и не страдать, если следователь не давал полтора года с ними разрешения на свидание? Разрешение на свидание с ними под видом того, что это нанесет ущерб следствию? Кто, моя престарелая мать, что ли, нанесет ущерб следствию? За что были наказаны наши родные и близкие, которые, как в худших традициях 37-го года, были зачислены в ряды врагов народа? Которые получили проблемы: те, кто помоложе – с трудоустройством, те, кто постарше – с сохранением своих рабочих мест? За что наказаны жители республики, работники правительства и бюджетной сферы, которые сегодня массово вынуждены уезжать из республики, так как в регионе после нашего ареста наступила полная стагнация? И они испытывают сложности с трудоустройством по всей России. Как только потенциальный работодатель видел, что они работали в республике, не дай бог каким-то образом были близко к зданиям органов власти, с ними сразу прощались.

Прошедшие годы в заточении, в камере два на четыре метра, прошли для меня, конечно, в размышлениях. Я снова и снова прокручивал для себя в своем сознании всю свою жизнь, свои поступки. И я честно могу сказать, что я не понимаю, в чем мне каяться. Мне не в чем каяться. Сожалею лишь о том, что сегодня страдают мои родные и близкие. Страдают те люди в республике, которые точно не заслужили того, что сейчас там происходит. Я сожалею о том, что не успел исполнить программу развития Республики Коми, которую мы вместе с жителями республики принимали и успешно, замечу, воплощали в жизнь до 19 сентября 15-го года [дата ареста Гайзера]. Но тем не менее нам удалось за очень короткий срок работы построить сотни километров дорог, капитально отремонтировать основные здания, создать новые рабочие места, новые предприятия, не закрывать, как сейчас, массово, а создавать новые и сохранять те, которые находились в тяжелой ситуации. Нам удалось построить и реконструировать за это время более полутора сотен социальных объектов: школ, детских садов, объектов культуры, спорта. За почти четыре года, как нас арестовали, единственное, что в республике сделано – это смогли закончить только ряд объектов, которые были начаты при нас. При нас в районных центрах начали строиться спортивно-оздоровительные комплексы, бассейны — мечта сельчан многих поколений республики. И сегодня я знаю, что это останется моим землякам. И это приносит мне удовлетворение. Мне краснеть здесь не за что.

Или мне нужно краснеть за то, что, спасая шахту «Интинская», заставлял господина Самойлова [экс-фигурант дела, бывший сенатор о Коми Евгений Самойлов] вернуть выведенные из компании «Интауголь», заработанные шахтерами средства, в результате чего те не получали заработную плату? Мне нужно краснеть за то, что я помогал сохраниться моему родному городу [Инте]? Если мне нужно нести наказание за то, что я хотел спасти родной город, ну, значит, так тому и быть. [В 2018 году в Инте закрыли последнюю угольную шахту]. По сути, меня пытаются наказать за то, что я не боялся брать на себя ответственность при принятии решений по тем проблемам, которые вставали в республике и в экономике, в социальной сфере, в общественно-политической жизни. Но если не брать на себя ответственность, так ни одну проблему никогда и не решишь!

Я благодарю всех своих земляков, которые знакомы и не знакомы мне, но которые поддержали меня в этот трудный для меня период. Вот за эти неполные три с половиной года я получил почти две тысячи писем. Мне пишут из большинства муниципальных образований обычные простые жители. Я всем без исключения отвечаю, у меня и сейчас продолжается огромная переписка. Я знаю, что многие запуганы в республике и боятся высказать нам слова поддержки, но и знаю то, что меня поддерживают. Искренне, от души благодарю этих людей.

Суду предстоит принять непростое решение. По закону Фемида должна быть слепа. И сегодня на ее весах, с одной стороны, наши судьбы, а на другой — интересы должностных лиц правоохранительных органов, сфабриковавших это уголовное дело. На этой же стороне весов, к сожалению, общественное мнение, которое было сформировано высшими должностными лицами правоохранительных органов о якобы существовавшем преступном сообществе в республике и обо мне как о преступнике. Средства массовой информации с подачи правоохранительных органов продолжают и сейчас активно линчевать меня и других фигурантов дела, но я буду отстаивать свою честь и достоинство в судах, как это положено. Я могу только надеяться на то, что суд, несмотря на все это, будет беспристрастным в принятии решения и что его решение будет объективным. Спасибо».