«Мы видим разное отношение к независимой журналистике и к тем, кто сотрудничает с государством»

Российские журналисты часто сталкиваются с ситуацией, когда чиновники не предоставляют им информацию: не отвечают на запросы редакции или делают это не вовремя или не в полном объеме, не пускают их на заседания. По закону «О СМИ» это является нарушением. Изменить эту ситуацию пытается сообщество юристов и журналистов из Санкт-Петербурга «Команда 29». За это время члены команды представляли интересы журналистов в суде, консультировали ведущие независимые редакции, в сентябре 2017 года выпустили доклад о доступе к информации. Юристы анализируют репрессивное законодательство последних лет в сфере медиа, которое мешает работе корреспондентов и редакторов, и публикуют советы, как с этим бороться. Журналист «7x7» встретился с юристом «Команды 29» Максимом Оленичевым, который рассказал, как законы, принятые в последние годы, повлияли на работу СМИ и как в новых обстоятельствах выживают независимые медиа.

«Зависимость СМИ от государства будет увеличиваться»

— В июне 2012 года совет директоров «Коммерсанта» уволил генерального директора холдинга Демьяна Кудрявецева. Комментируя это событие, бывший главред «Большого города» Филипп Дзядко сказал: «Думаю, нас в ближайшее время ждут похожие новости об отставках и уходах. Ничего глупее и трусливее представить себе невозможно». После этого события прошло больше пяти лет. Тебе этот комментарий Дзядко теперь не кажется наивным?

— Я каждый день думаю, что мы на дне и ниже падать уже невозможно. Но каждый день мы видим, что можем двигаться вниз все дальше и дальше. Если говорить про увольнение Кудрявцева, то сейчас эта ситуация кажется несерьезной, потому что за последние 5,5 лет в законодательстве о СМИ произошли очень большие изменения. В том числе была ограничена доля иностранного капитала в СМИ, работающих в России. После этого рынок СМИ изменился. Некоторые газеты смогли сохранить свою аудиторию и информационную политику. Например, «Ведомости». А ряд известных СМИ перестали писать о политике. Некоторые из низ переориентировались на глянцевые темы. Все это говорит о том, что увольнение редактора теперь уже не кажется чем-то серьезным на фоне тех изменений законов, которые произошли.

— Как иностранный капитал в российских СМИ до введения ограничений влиял на рынок? Что это давало?

— В России очень загосударствленный рынок СМИ. Посмотрите на телевидение. Там почти все телеканалы так или иначе связаны с государством. Поэтому мы и видим те новости, которые выгодны учредителям СМИ. А иностранный капитал давал возможность представлять альтернативные точки зрения, это влияло на общественную дискуссию. Иностранный капитал практически весь ушел, остались российские собственники. А они очень зависят от государства.

— Создается впечатление, что российские власти придумывают новые законы, чтобы бороться с конкретными медиа. Кабельным телеканалам запретили размещать рекламу — это закон против телеканала «Дождь», например. Можно ли говорить о тренде в этом случае?

— Государственная дума продолжает работать как бешеный принтер. Инициативы депутатов часто нельзя назвать разумными. Поэтому у нас и возникают такие законы, как, например, закон о СМИ-иностранных агентах. Пять лет назад об этом и подумать нельзя было. Но сейчас это становится реальностью. Все тенденции в законодательстве говорят о том, что зависимость СМИ от государства будет увеличиваться. Но при этом возникает и другая тенденция, когда блогеры и гражданские активисты становятся источниками независимых новостей.

— Один из таких репрессивных законов — запрет на ведение трансляции с заседаний судов. Когда журналист в реальном времени передает то, что происходит на заседании. Но на практике этот закон не работает. О чем это говорит?

— Многие законы в России принимаются не для того, чтобы их исполняли, а для того, чтобы в нужный момент можно было их применить к конкретной ситуации, изданию или гражданину. СМИ, которые работают в России, часто зависят от тех, кто закон применяет на местах. Недавно нашел интересную статистику о том, что Россия находится по показателю верховенства права на 89-м месте из 120 государств. И это говорит о том, что законы не исполняются, доверять судам практически невозможно. И журналист в таких ситуациях очень слаб. Когда он пишет материал, он не может быть уверен в своей безопасности, поскольку герой его публикации может надавить на рычаги, и у журналиста возникнут проблемы. Мы видим разное отношение к независимой журналистике и к тем, кто сотрудничает с государством.

«Законы применяются избирательно»

— Отрасль СМИ стала меняться практически сразу, как к власти пришел Владимир Путин. Началось все с захвата телеканала НТВ. Прошло 18 лет. Какие три самых знаковых изменения, по твоему мнению, произошли за это время?

— Это сложный вопрос. После прихода Путина к власти закон «О СМИ» был скорректирован. В первый месяц его президентства была принята поправка о запрете распространения в СМИ информации, которая запрещена иными федеральными законами. Это была техническая процедура с точки зрения юристов, но если мы смотрим на его содержание, то быстро становится понятно, что это запретительная мера.

Еще одна важная веха — переименование государственной комиссии по поддержке свободы СМИ в Роскомнадзор. С этим органом у независимых медиа стало возникать очень много проблем.

Следующая веха — законопроект о СМИ-иностранных агентах. Эта идея возникла после применения законодательства об НКО-иностранных агентах. Как мы видим, тот закон применялся избирательно. Фактически сильные организации в стране были уничтожены, какие-то пытаются выжить. У нас пока такой статус получили девять СМИ, которые связаны с «Голосом Америки» и «Радио Свобода». Остальные СМИ пока не признаны «иностранными агентами». Как новый закон будет работать дальше, пока не очень понятно.

И последнее — это освещение журналистами событий, которые связаны с контртеррористическими операциями (КТО). В законодательство были внесены изменения о том, что информация о контртеррористических операциях, об их участниках может распространяться только в том порядке, который определит руководитель КТО. Если в 1990-е годы мы видели очень разнообразную информацию о том, что происходило в Чечне во время первой чеченской войны, то во время второй чеченской кампании мы видели только то, что давал «федеральный центр». Альтернативу мы практически не видели. Этот закон был принят, чтобы выиграть информационную войну. И сейчас большая часть общества думает, что во время второй кампании в Чечне на одной стороне были бандиты, а на другой — федеральные силы. Хотя этот процесс был гораздо сложнее, чем представлялся публично.

«Роскомнадзор дает противоречивые рекомендации»

— Несколько дней назад мы опубликовали анонимное письмо от сотрудника Росгвардии, в котором он рассказывал о несправедливых, по его мнению, вещах. На следующий день мне позвонили из пресс-службы Росгвардии. Ее сотрудник пытался узнать, откуда у нас это письмо, что мы за издание, кто за нами стоит. В конце беседы он сказал, что не будет принимать никаких мер, что не будет никуда звонить, чтобы повлиять на нас, потому что считает это непрофессиональным. Я добавил, что такие действия вообще-то незаконные: никто не вправе давить на редакцию, цензура запрещена. Мой вопрос в следующем: насколько отличается то, что написано в законе, от реальности?

— СМИ подают ту позицию, которую учредитель хочет сделать публичной. У учредителя очень много возможностей. В законе есть декларативная норма о том, что учредитель не имеет права вмешиваться в редакционную политику, но у него есть много возможностей, например, уволить конкретного работника. Эти каналы давления применяются и сейчас. Это, на мой взгляд, происходит из-за двух вещей. Это отсутствие независимого суда. Те люди, которые пострадали от учредителя, от цензуры, не могут пойти в суд, чтобы защитить свои права. А с другой стороны, нет широкой общественной дискуссии по этому поводу, когда люди могли бы говорить о том, что им очень важно, чтобы на конкретное СМИ не давили. Эта тема обсуждается только самими журналистами, но широкое общество по большому счету не заинтересовано в этой дискуссии.

— Если бы у тебя была возможность определить функционал Роскомнадзора, то что бы ты доверил ему?

— Регистрацию СМИ, и все. Сейчас Роскомнадзор надзирает за исполнением всего репрессивного законодательства, которое появилось в последние годы. У меня есть пример. В России в 2007 году был принят закон о том, что если в СМИ упоминается экстремистская организация, то надо это указывать и написать о том, что она запрещена в России. Но тогда возник вопрос по поводу ИГИЛа [организация признана террористической в России и запрещена]. Если ИГИЛ признан террористической организацией, то является ли она еще и экстремистской? Нужно ли об этом упоминать? Роскомнадзор тогда сказал, что упоминать это не надо, поскольку она не является экстремистской. В Роскомнадзоре считают это разными сферами — экстремизм и терроризм. Но юристы говорят, что терроризм по российскому закону является частью экстремизма. Если организация признана террористической, то автоматически нужно говорить о ней как об экстремистской. Таким образом, Роскомнадзор озвучил позицию, которая не основана на законе. Если бы СМИ стали применять эти разъяснения, то их могли бы начать штрафовать. Это очень странная ситуация, когда орган следит за исполнением закона, но дает противоречивые рекомендации.

— Какие последние изменения в законах, которые касаются СМИ?

— С 1 января 2018 года введены новые ограничения. В частности, главным редактором не может быть человек с судимостью за преступления с использованием СМИ или интернета. Сюда, например, относится и перепост экстремистского комментария, если человек за эти действия был осужден. Если такое произойдет и редакция не захочет уволить редактора, то работа СМИ может быть приостановлена по решению суда. Это новое ограничение. Также с 1 января заключенные не могут учреждать СМИ.

«Порой устанавливает неадекватные запреты»

— За последние несколько лет сайт «Команды 29» перестал быть просто «визиткой» вашей организации. Вы превратились в полноценное СМИ, где есть много статей, карточек, разбор уголовных дел. Почему это произошло?

— У нас в команде есть журналисты и юристы. И чтобы рассказать о нашем опыте, юристы не подходят — нужны журналисты, которые простым языком напишут о делах. Одна из наших задач — открыть государственные архивы, в первую очередь с информацией о людях, пострадавших от репрессий. Также есть дела о предоставлении информации людям о биологических родителях. Сюда не входят данные о военных операциях. Просто государство порой устанавливает неадекватные запреты, с этим надо бороться.

— Когда был очередной виток мирового финансового кризиса, резко возрос интерес россиян к экономической информации — прогнозам, ставкам, ВВП страны. Люди хотели понять, почему денег стало меньше и когда это закончится. Сейчас у вас много информации для людей о том, например, как себя вести, если к вам пришли силовики, как попасть на заседание суда, что можно фотографировать, а что нельзя. Видите ли вы всплеск интереса к ней?

— Мы видим, что в активизм приходят новые люди. И они пользуются нашими карточками, потому что мы даем реальные советы о том, например, что делать, если вас задержали на публичной акции, как себя вести. Или что надо делать, если вас обвинили в разглашении гостайны. Нужно ли соглашаться на того адвоката, которого вам предложили.

— В прошлом году «Медуза» опубликовала текст о 10 трендах в журналистике за последние три года. Один из трендов был такой: «журналистикой заниматься страшно, но людей это не останавливает». Примерно то же самое я могу сказать про сотрудников НКО. Их бьют, обливают зеленкой, нападают на офисы, но это мало кого останавливает. Почему ты не боишься здесь и сейчас заниматься правозащитой?

— Я не понимаю, как можно по-другому поступать. Меня волнует та ситуация, которая вокруг происходит. Мне хочется сделать так, чтобы мы не падали дальше вниз, о чем я говорил в самом начале, а стали двигаться вверх. Права человека — это та стезя, которая меняет жизнь вокруг нас. Когда мы учим чиновников соблюдать законодательство, когда мы говорим о верховенстве правосудия, когда мы пытаемся это воплотить в жизнь, мы меняем жизнь вокруг.