«С системой нужно бороться только системными методами». Истории новых политических заключенных

В 2011 году в России политических заключенных было 67, в 2017 их стало 392 — такие данные приводит сайт Politpressing.org, который разработали и поддерживают сотрудники правозащитного проекта «ОВД-инфо». 30 октября, в День памяти политзаключенных, интернет-журнал «7x7» вспоминает самые резонансные за последние годы дела гражданских активистов, художников и простых людей, которые сумели добиться широкого освещения своих судебных процессов или изменений в системе исполнения наказаний.

Данные сайта Politpressing.org основаны на сведениях о политзаключенных, предоставленные несколькими общественными организациями  Amnesty International, Союзом солидарности с политзаключенными, правозащитным центром «Мемориал», центром «Сова», проектом «Экоузник» и Крымской правозащитной группой. Независимые медиа также обращают большое внимание на ситуацию с политзаключенными. Так было в делах участниц панк-группы Pussy Riot, экологов из Greenpeace, задержанных на платформе «Приразломная», фигурантов так называемого «Болотного дела», «украинских террористов» во главе с режиссером Олегом Сенцовым, первым в России осужденным за неоднократное нарушение правил проведения публичных мероприятий Ильдаром Дадиным.

Правозащитник Лев Пономарев назвал политическими заключенными тех, кто осужден в России по статьям 205.2 («Призывы к терроризму»), 275 («Госизмена»), 280 («Призывы к экстремизму»), 280.1 («Призывы к нарушению территориальной целостности»), 282 («Экстремизм»), 148 («Оскорбление чувств верующих»), 354.1 («Реабилитация нацизма») Уголовного кодекса.

Часто политзаключенные, которых государство наказывает за выражение своего мнения, не пропадают из публичного поля, их не получается вычеркнуть из повестки дня. Они стараются изменить систему ФСИН изнутри. Некоторым это удается — они могут смягчить режим пребывания себе и другим заключенным. Но более активную работу они начинают после освобождения.

 

История Pussy Riot: два проекта после тюрьмы — «Зона права» и «Медиазона»

История Pussy Riot — вероятно, единственная история политзаключенных в России, которая имела столь широкий резонанс не только в стране, но и в мире. После панк-молебна «Богородица, Путина прогони!» в Храме Христа Спасителя в феврале 2012 года трех участниц группы — Надежду Толоконникову, Марию Алёхину и Екатерину Самуцевич — арестовали по обвинению в хулиганстве по религиозным мотивам.

Суд над ними был не просто громким — скандальным: с голодовками обвиняемых, нападениями на судью, включением в обвинительный акт решений Вселенских Соборов и предложениями отлучить участниц группы от церкви. Общество во время этой истории разделилось: одни хотели сурового наказания для «кощунниц», другие отстаивали их право на свободу самовыражения и слова. Приговор по вменяемой девушкам статье был жестким — участницы Pussy Riot, по выражению Владимира Путина, «схлопотали двушечку» (Самуцевич срок заменили на условный).

Попав в колонии (Толоконникова — в мордовскую, Алёхина — в пермскую), обе девушки заявили, что недовольны тем, как их содержат. Год спустя Lenta.ru опубликовала письмо Толоконниковой, в котором та рассказала о невыносимых условиях в учреждении: трудовой день продолжался по 16–17 часов, действовала неформальная система наказаний, замначальника колонии угрожал осужденной убийством. Примерно то же самое происходило и в колонии, где была Алёхина. Ее содержали в одном месте с рецидивистами и незаконно цензурировали корреспонденцию. Девушки устраивали голодовки и подавали в суд на начальников колоний.

Все эти события широко освещались в СМИ, поэтому оба учреждения посетили многочисленные делегации правозащитников, прокуроров и прочих заинтересованных. В итоге Алёхину и Толоконникову перевели в другие колонии. Толоконникову — в красноярскую, где до освобождения находилась в больнице (то есть в более мягких условиях содержания), Алёхину — в нижегородскую, которая ей очень понравилась. Там они попали под амнистию и вышли на свободу в декабре 2013 года. Впоследствии, по данным «Медиазоны», своих мест лишились четыре высокопоставленных чиновника ФСИН в Мордовии, двое из них стали фигурантами уголовных дел. 

— После моей голодовки и моего открытого письма о Мордовии мне приходили сведения, что ситуация там действительно менялась: 16-часовой рабочий день ушел в прошлое, по УДО стали отпускать быстрее. Изменилось отношение администрации к осужденным. Понятно, что все это делается ни в коем случае не из-за гуманизма администрации ИК-14 по Республике Мордовия, а из-за того, что они испытали некий страх огласки, страх прозрачности, — рассказывала Толоконникова.

Сразу после освобождения Толоконникова и Алёхина пообещали заниматься защитой прав заключенных. 

 

Видео Грани.Ру

Они запустили два проекта. Первый — «Зона права» — помогает осужденным юридически и информационно, собирает данные о ситуации с защитой прав человека в России, систематизирует информацию о тюрьмах и колониях в стране.

В комментарии «7x7» руководитель проекта Сергей Петряков подчеркнул, что главная задача — не помочь всем, а добиться изменений на системном уровне. «Зона права» специализируется прежде всего на юридической помощи по тем делам, в которых осужденные не получают надлежающую медпомощь. В таких случаях они добиваются освобождения или подают жалобу в ЕСПЧ для получения компенсации за неоказание помощи. Иногда получается убить сразу двух зайцев. За все время существования проекта удалось освободить 27 осужденных, а компенсации были выплачены шестерым.

Также «Зона права» занимается вопросами пыток в местах лишения свободы.

— Есть результаты работы. К нам массово начали обращаться ВИЧ-положительные заключенные и их родственники. Все их проблемы касались непредоставления лечения. Мы собрали эти обращения, обратились в прокуратуру с требованием проверить систему закупок препаратов, которые должны были осуществляться Минздравом России, но по непонятным причинам эти препараты были не в полном объеме закуплены и поставлены. Теперь с 2017 года Минздрав будет исключен из цепочки структур, которые будут заниматься закупкой, — рассказал Петряков.

По его словам, «Зона права» востребована у осужденных, о ней узнают по сарафанному радио: если в одной колонии поработал адвокат проекта, то количество обращений из нее возрастает. При этом система наказаний активно сопротивляется.

— Если раньше медицинские карты заключенных выдавали адвокатам, они их фотографировали, и мы подключали независимых экспертов [для подготовки документов для досрочного освобождения по медицинским показаниям], то сейчас мы встречаем ожесточенное сопротивление со стороны администраций и прокуратуры, которые против освобождения. Администрации колоний не дают фотографировать, потому что им не нужно предоставление объективной информации в суде. Есть статистика, что только в каждом пятом случае можно добиться освобождения. Причем два дела могут быть абсолютно идентичными, но одного освободят, другого — нет. Особенно проблемными регионами у нас являются Свердловская область, Оренбуржье, Санкт-Петербург и Ленинградская область, очень много проблем в Мордовии, — заключил руководитель проекта. 

Второй проект — издание «Медиазона». Это СМИ пишет о проблемах российского правосудия, резонансных уголовных делах и системе исполнения наказаний. Независимое издание с подобной спецификой не имеет конкурентов в России. В марте 2016 года «Медиазона» после нападения на журналистов и правозащитников в Ингушетии создала на своей базе профсоюз, в который вступили многие известные журналисты.

 

История Ильдара Дадина: в карельских колониях бить стали меньше

Гражданский активист Ильдар Дадин стал первым в России, осужденным по статье 212.1 Уголовного кодекса («Неоднократное нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования»).

В 2014 году Дадин несколько раз принял участие в несогласованных акциях протеста: 6 августа участвовал в одиночных пикетах в защиту фигурантов «Болотного дела», а 23 августа и 13 сентября — в антиправительственных одиночных пикетах. 5 декабря того же года Дадин вместе с семью другими активистами перекрыл Мясницкую улицу с плакатом «Вчера — Киев, завтра — Москва». Участники скандировали лозунги в поддержку «Евромайдана» и против «кремлевской хунты». Защита активиста настаивала на том, что по этим эпизодам он уже наказан административно и не может быть осужден за те же действия повторно. Кроме того, по словам Дадина, как минимум в трех случаях он участвовал в одиночных пикетах, для которых разрешение властей не требуется. Однако 7 декабря 2015 года судья Басманного суда Наталья Дударь приговорила Дадина к трем годам общего режима.

Сразу после приговора правозащитный центр «Мемориал» объявил, что считает Дадина, как и «любого, привлеченного к ответственности по ст. 212.1 Уголовного кодекса, преследуемым незаконно, по политическим мотивам, а любого лишенного на ее основании свободы — политзаключенным». Международная правозащитная организация Amnesty International признала активиста узником совести.

Осенью 2016 года Ильдара Дадина этапировали в карельскую колонию ИК-7 в Сегеже. 1 ноября 2016 года издание «Медуза» опубликовало письмо Дадина, в котором он заявил о том, что его пытали. 20 ноября 2016 года Европейский суд по правам человека коммуницировал жалобу его адвокатов, а 24 ноября Европарламент призвал срочно освободить Дадина. Однако руководство ФСИН настаивало на том, что нарушений законодательства в колонии нет, а Дадина никто не пытал. Замдиректора ФСИН Валерий Максименко назвал Дадина «очень талантливым имитатором». Однако все видеозаписи, которые могли бы подтвердить или опровергнуть заявления как Дадина, так и сотрудников колонии, были уничтожены якобы в связи с истечением срока давности. Медицинское освидетельствование следов пыток не выявило, а от прохождения полиграфа Дадин отказался. Следственный комитет не нашел подтверждений пыток в колонии. В феврале 2017 года выездную комиссию Совета по правам человека при президенте России не пустили ни в одну из карельских колоний.

 

 

После того, как история получила широкую огласку, некоторые бывшие заключенные Сегежской колонии, равно как и других колоний Сегежского района, подтвердили рассказ Дадина о способах пыток в ИК. О неправомерном насилии рассказали и другие сегежские заключенные. Их заявления получили огласку после того, как в колонию к Дадину стали ездить адвокаты от правозащитных организаций. Самую активную кампанию против пыток в карельских колониях развернула журналист Анастасия Зотова, на тот момент — жена Ильдара Дадина. При поддержке Льва Пономарёва и движения «За права человека» Зотова запустила правозащитный и краудфандинговый проект «Территория пыток», где начала публиковать свидетельства пыток в колониях Карелии, в том числе адвокатские опросы заключенных.

Позже география проекта расширилась: любой заключенный из любой российской колонии любым доступным способом мог поделиться информацией и обратиться за помощью к проекту. Средства на работу адвокатов Зотова с соратниками собирает главным образом путем краудфандинга и регулярно публикует отчеты о потраченных деньгах.

После того, как 10 февраля 2017 года Конституционный суд России постановил пересмотреть приговор Дадину, Верховный суд его не только отменил, но и реабилитировал активиста (впоследствии ему присудили компенсацию в размере 2 млн руб. за незаконное судебное преследование). Сразу после новости о скором освобождении Дадина Зотова заявила, что будет и «дальше бороться с пытками в колониях».

В начале октября 2017 года Зотова рассказала о риске закрытия правозащитного проекта «Территория пыток». На своей странице в Facebook она написала, что для работы адвокатов не хватает финансирования: «Мы можем собирать примерно 10 тыс. руб. в неделю, а тратить — около 30 или даже 40, — написала Зотова в социальной сети. — Эти деньги идут на оплату адвокатов, оказывающих юридическую помощь заключенным в пыточных колониях. В сумму, которую мы передаем адвокату, входит не только гонорар, но и оплата проезда до колонии, гостиница, налоги, которые он платит. В результате адвокатам остаются мизерные суммы, которые едва-едва позволяют им прокормить семью. Если так пойдет дальше, через месяц можно будет говорить о закрытии проекта».

Однако в конце месяца в Telegram-канале «Территории пыток» появилась запись о том, что за месяц было собрано 115 тыс. руб. и этой суммы хватило на оплату всех расходов. В отчете указаны все расходы проекта за октябрь и все поступления от краудфандинга. Главный итог: работа продолжается. На собранные деньги в первую очередь оплачивается работа адвокатов, а также закупается специализированная юридическая литература для заключенных: Уголовный Кодекс, Уголовно-Исполнительный Кодекс, Уголовно-Процессуальный Кодекс, Конституция России.

К основным достижениям проекта Зотова относит то, что в карельских колониях перестали бить заключенных, а в главной «пыточной колонии», сегежской ИК-7, где сидел Ильдар Дадин, уволили двоих заместителей начальника исправительного учреждения. Кроме этого, в Мордовии после жалоб улучшились условия заключения одной из подзащитных, ее адвокаты готовят жалобу в Европейский суд по правам человека. В Брянской и Саратовской областях управления Федеральной службы исполнения наказания признали некоторые нарушения.

 

История Евгения Витишко: Замучил заявлениями прокурора по надзору за соблюдением законов в исправительных учреждениях

Эколог и гражданский активист Евгений Витишко стал политзаключенным после «дела о порче забора». В ноябре 2011 года участвовал в общественной инспекции дачи губернатора Краснодарского края Ткачева. Во время этой инспекции на незаконно установленном заборе вокруг дачи появились надписи «Саня — вор», «Лес — общий», «Ткачев, уходи, жулик и вор!». Евгения Витишко и еще одного эколога-активиста Сурена Газаряна обвинили в порче забора и в июне 2011 года им дали по три года условно. 20 декабря 2013 года условный срок был заменен тремя годами заключения в колонии. С марта 2014 по декабрь 2015 года Витишко отбывал заключение в колонии-поселении №2 в Тамбовской области. В комментарии «7x7» он рассказал о своем опыте:

— Очень не люблю эту тему. Имею в виду тему политзеков. Мне кажется, тем, кто знает ее по книжкам Солженицина, Шаламова, Довлатова, Улицкой и других писателей, рассуждать легче. Однако как показало время, так или иначе она будет всплывать в жизни любой страны, всегда. Сказать, что «политических» не было до Сталина или в Древнем Риме, тоже нельзя. Если идти от того, что политика — это искусство управления государством, то политический заключенный должен быть как минимум государственным деятелем, да еще и антигероем или по крайней мере критиком этого искусства. Но так как современные государства пытаются проникнуть во все сферы человеческой жизни, то людей, не согласных с их влиянием и давлением государственных институтов, становится все больше. Развитые демократические страны этот путь уже почти прошли, и для них политическими остались только те, кто угрожает целостности и безопасности страны. У нас же политическим заключенным может стать любой. 

Был ли я готов, что наши действия приведут к посадке? Отвечу, что нет. И не писал на заборе, и не был готов, что та безумная система правосудия и следствия приведет меня в колонию, забрав несколько лет жизни. Мне казалось, что наши действия, направленные на сохранение природы, постоянное публичное донесение до общественности, в том числе и международной, информации о том, что происходит в Краснодарском крае, находились абсолютно в рамках законов РФ. Более того, у меня есть юридическое образование, и я отдавал себе отчет о своих действиях. Но как оказалось, при определенных обстоятельствах никаких законов, доказательств, да и вины не нужно. Было бы тело, а уголовное дело — найдется. 

 

 

Что это такое — быть политзеком сейчас? Мне кажется, для большинства людей, которые стали политическими заключенными, до этого не совершали никаких противоправных действий — это шок, сравнимый и понятный только с реакцией тех, кто непредумышленно (предположим, в аварии) совершил действия, повлекшие гибель людей. Я не считаю их преступниками, но в рамках сложившихся в большинстве стран законов они должны быть наказаны. Так и с политическими: сейчас Россия старается максимально жестоко наказать тех, кто по каким-то причинам или личным убеждениям не согласен с различными сложившимися устоями, отношениями, управленческими решениями, взглядами на веру и патриотизм, действиями чиновников и влиятельных бизнес-структур, банальной вырубкой леса и застройкой газонов и клумб, псевдодействиями по отношению к правоохранительным органам и так далее. И в тюрьме, а затем в колонии, им достаточно сложно приспособиться к тем устоям и правилам, которые распространяются на преступников. Причем вне зависимости от того, красная зона это или черная. Отношение сокамерников, или обычных заключенных и осужденных, — индифферентное. Им все равно. Там немного другие ценности, основанные на деньгах, власти, агрессии, силе, если хотите, твоей полезности для других. Тюремно-колониальные правила не позволяют просто так, без причины унижать, бить и даже оскорблять, если на это не будет чьей-то, может, и сотрудников администрации, воли (заказа). Если будет, тогда с тобой может произойти все что угодно. 

Когда-то в письме на сайт «Росузник» я написал: «Иногда кажется, что достаточно трудно в колонии, тюрьме, лагере сохранить себя, свою сущность, свою веру, свою любовь. Однако не менее трудно это сделать и на свободе, потакая лжи, не замечая несправедливости, попрания законов и нравственных норм, видя зло, делать вид, что его нет». Мне кажется это актуально и сейчас. Сотрудникам администраций колоний и тюрем, думаю, все равно, политический ты или преступник. Сочувствия статус политзека не вызывает. А умных они не любят, боятся публичности, огласки, частых проверок, любых требований — в общем, всего того, что может навредить их статус-кво. И если человек создает им проблемы, они создают проблемы ему. 

Для меня самым трудным было не начать винить самого себя в произошедшем. Да, тюрьма, колония — это серьезное испытание для твоих убеждений, стойкости, уверенности в себе, желании сопротивляться незаконным проявлениям агрессии, разрушения личности, но себя можно и нужно сохранять. Так как оборваны почти все человеческие связи, там пусто, печально, никчемно, ужасно. И в то же время тюрьма — это то место и время, где стоит попытаться разобраться в самом себе. Чем я и занимался, параллельно помогая другим осужденным в их уголовных делах. Система ФСИН не сильно отличается от других систем в России (ФСБ, полиции, следственного комитета, суда, таможни). Только у нее другие цели и задачи. И, находясь в ней, нельзя что-то сделать незаметно и спрятаться «в кусты». В ответ она ударит намного сильней. Самое страшное, что с момента, когда ты стал осужденным именем Российской Федерации, государство тебя больше не защищает и Конституция на тебя не распространяется. Когда прочитал книгу Филлипа Зимбардо «Эффект Люцифера», я понял, что люди, попавшие работать в систему исполнения наказаний в России, по-другому вести себя не могут. И только развитое гражданское общество страны сможет изменить отношения охранника и охраняемого. Я знал, что меня не бросят. Ко мне часто приезжали, много писали, обо всем, что со мной происходит в колонии. Сам звонил на волю то и дело. Мне было к кому и к чему стремиться. Замучил заявлениями прокурора по надзору за соблюдением законов в исправительных учреждениях Тамбовской области. Не вдаваясь в подробности, хочу сказать, что колония, в которой я находился, сильно изменилась в лучшую сторону. И сотрудники стали внимательней относится к уголовно-исполнительному кодексу и своим профессиональным обязанностям. 

То, что растет количество политзеков, — не плохо и не хорошо для страны и народа. Но надо понимать: придут и за вами. А если не донести до общества, что политическим заключенным может стать даже тот, кто возмутится украденной у него пенсией или не заплатит за свет, то повторение 1937–1938 годов неизбежно. Чтобы этого не произошло, необходимо бороться за каждого сегодня, объединяться организациями и гражданскими активистами. Распространять информацию любыми доступными средствами о незаконных действиях по отношению к ним. С системами можно бороться только системными методами. На каждую закрытую правозащитную организацию создавать две новых. Искать деньги на адвокатов, передачи, писать самим письма в тюрьмы со словами поддержки — это очень значимо, сам получил больше 20 тысяч писем. И тогда мы победим, и Россия станет свободной.

 

История Олега Навального: колонка из тюрьмы

Младшего брата российского оппозиционного политика Алексея Навального Олега осудили на 3,5 года колонии общего режима по делу «Ив Роше» за мошенничество и легализацию денег, полученных преступным путем. Старшего брата приговорили к тому же сроку — но условно. Обвинение посчитало, что братья Навальные использовали служебное положение Олега (тот тогда работал в «Почте России») и «навязали невыгодные транспортные услуги» российскому филиалу компании Yves Rocher. Гендиректор компании Бруно Лепру, который и написал заявление в Следственный комитет РФ с просьбой проверить деятельность Навальных, отказался признать себя потерпевшим и уволился.

Олег Навальный отбывает наказание в исправительной колонии №5 в поселке Нарышкино Орловской области. Член Совета по правам человека Андрей Бабушкин утверждает, что раньше, в начале нулевых, при полковнике Владимире Суровцеве, эта колония была «островком соблюдения прав человека».

Заключенный Навальный известен прежде всего большим количеством взысканий. За дисциплинарные нарушения его регулярно отправляли в штрафной изолятор (ШИЗО) и переводили на строгие условия содержания (СУС). Правозащитник Андрей Бабушкин после посещения ИК-5 в Нарышкино в ноябре 2015 года заявил, что большую часть взысканий Навальный получил месяцем ранее, когда нынешний начальник колонии, подполковник Юрий Афанасьев был в отпуске, а вместо него оставались «молодые и дерзкие заместители». Практически все взыскания совпадали с митингами, на которых Алексей Навальный включал аудиообращение брата. По словам Бабушкина, одно из взысканий было наложено из-за того, что Навальный забыл свои статьи, дату начала и конца срока.

Сам Олег Навальный считает, что в исправительной колонии регламент написан таким образом, что его невозможно не нарушать. Например, перед рассмотрением прошения об УДО, Навальному вынесли взыскание за занятие спортом в майке (а не в куртке, как положено). При этом в камере температура, по его словам, около 30 градусов тепла.

 

 

До октября 2015 года Олег Навальный работал в колонии библиотекарем. После перевода на СУС его уволили из библиотеки. Тогда журнал The New Times принял его к себе внештатным корреспондентом.

Олег Навальный регулярно публикует заметки из жизни заключенного в Facebook, ведет колонку в New Times (в одной из последних публикаций он рассказывал о проведенном им соцопросе про «вертухая» Сергея Довлатова), много рисует, в том числе стикеры для Telegram, учит испанский и просит присылать ему письма.

На сообщество Олега в Facebook подписаны 17,5 тысяч человек. Его публикации зачастую становятся инфоповодами для федеральных СМИ. Жизнь Олега Навального в тюрьме и его попытки выйти по условно-досрочному освобождению показывают, как система может бесконечно злоупотреблять наказаниями и делать жизнь абсолютно любого заключенного невыносимой.

Летом 2017 года Олегу Навальному из-за взысканий отказали в условно-досрочном освобождении. 17 октября Европейский суд по правам человека признал, что Алексея и Олега Навальных несправедливо осудили по делу «Ив Роше».

 

История Петра Павленского: Суд как часть творческого проекта

Почти два года назад, 9 ноября 2015 года, художник Пётр Павленский поджог двери здания ФСБ на Лубянке в Москве и сфотографировался с канистрой на фоне пламени. Акция, получившая широкую известность, называлась «Угроза».

Сначала против Павленского возбудили уголовное дело по статье «Вандализм», но сам художник попросил переквалифицировать его на статью «Терроризм».

В поддержку художника высказалось более ста искусствоведов, критиков, музейщиков и галеристов. По их мнению, акция была «художественным жестом в сфере современного искусства», а то, что следователи оценили ее как вандализм, «не соответствует характеру и статусу художественного проекта». В итоге статью изменили на «Уничтожение или повреждение объектов культурного наследия или культурных ценностей».

Акция «Угроза» стала началом большого перфоманса, который продолжился в суде. На одном из заседаний стало известно, что следователь по делу Павленского переквалифицировался в его защитника. На другое заседание художник в качестве свидетелей пригласил проституток. Секс-работницы сказали, что акция Павленского — дурной пример для молодежи. В итоге художника оштрафовали на 500 тыс. руб., которые Павленский так и не заплатил.

 

 

В январе 2017 года актриса Анастасия Слонина обвинила художника в сексуальном насилии. Тот в ответ назвал обвинение «политическим заказом» и уехал из России вместе с семьей. После его отъезда галерист Марат Гельман в интервью «Эху Москвы» сказал, что Павленский продемонстрировал обществу возможность противостоять системе даже в одиночку:

— Павленский важен именно тем, что он апеллирует к гражданскому сознанию общества, а не к правозащитному. ...условно говоря, Pussy Riot судят неправедным судом, и мы хотим их защитить. Мы как бы говорим: «Много дали, зря посадили». То есть мы становимся в позицию правозащитника. Но мысли не было представить себя на их месте. Важно, что Павленский опасен именно тем, что показывает: один человек может много, может противостоять системе, и вы ему ничего не можете сделать. В тюрьму посадить? А он не боится тюрьмы. Он был: «Я сейчас и в тюрьме разверну эту деятельность».

В феврале 2017 года Павленский попросил политическое убежище во Франции. В ночь на 16 октября Павленский поджег дверь здания Банка Франции. Активистка Сара Константен, которая присутствовала при поджоге, утверждает, что российский художник провел акцию, «чтобы разжечь огонь революции по всему миру».

Акция Павленского не имела отношения к политике только формально, обсуждалась как пример противостояния маленького человека большой репрессивной машине государства. Она не просто показала, что такое противостояние может быть успешным, но и сделала суд над Павленским резонансным, а сама акция стала широко известна во всем мире.

Журналист и директор движения «Русь сидящая» Ольга Романова считает, что этими акцией и судом Павленский «вошел в историю тюрьмы»:

— Во-первых, это искусство. То, что он сделал в суде с этими лампочками, проститутками — весь этот балаган — это красиво. Это прекрасная акция, которой невозможно противостоять. Я все время ставлю себя на место таких персонажей и понимаю, что перебить их невозможно, даже если найму адвоката, которого заставлю нарядиться клоуном. Во-вторых, все, что случилось потом. Эта история с премией Гавела. Отвратительная история со стороны фонда Гавела [лишил Павленского выданной ранее премии за поддержку так называемых «приморских партизан», осужденных за преступления против полицейских]. Павленский мощно вошел в историю тюрьмы, в историю политзаключенных и искусства. Здорово, достойно, хорошо.

 

История Сергея Мохнаткина: судиться в колонией, находясь в колонии

Историю правозащитника Сергея Мохнаткина можно назвать опровержением поговорки «снаряд дважды в одну воронку не попадает». В 2010 году Сергея Мохнаткина арестовали на Триумфальной площади в Москве во время акции движения «Стратегия-31» в защиту свободы собраний. По обвинению в избиении сотрудника милиции Тверской районный суд приговорил активиста к 2,5 года лишения свободы несмотря на то, что ни один из милиционеров-свидетелей обвинения на суд не явился. Мохнаткин, так и не признавший своей вины, написал прошение о помиловании. В 2012 году он стал первым политзаключенным в истории современной России, который был помилован указом президента Дмитрия Медведева без признания вины.

 

 

После освобождения из колонии, где он помогал другим осужденным в отстаивании законных прав, Сергей Мохнаткин стал экспертом движения «За права человека», а в декабре 2012 года Московская Хельсинкская группа вручила ему премию «За мужество, проявленное в защите прав человека». В 2013 году Сергей Мохнаткин принимал участие в серии одиночных пикетов за освобождение участниц Pussy Riot. А в декабре 2013 года во время очередной акции «Стратегии-31» Мохнаткин был повторно задержан полицией на Триумфальной площади в Москве.

По делу о нанесении побоев двум полицейским Тверской суд Москвы приговорил Мохнаткина к 4,5 года лишения свободы в колонии строгого режима. Мосгорсуд оставил приговор без изменения. В конце апреля 2015 года мужчина вскрыл себе вены в СИЗО. Как сообщили в УФСИН, он это сделал из-за несогласия с этапированием в колонию.

В июне 2016 года Городской суд Котласа в Архангельской области приговорил 62-летнего активиста дополнительно к 11 месяцам заключения по обвинению в оскорблении представителя власти. После этого Мохнаткин объявил сухую голодовку, заявив, что после избиения сотрудниками колонии у него оказались сломаны два позвонка, а еще три повреждены.

Находясь в заключении в ИК-4 города Котласа, он вел активную правозащитную деятельность. В 2016 году в Котласском суде было зарегистрировано 17 гражданских дел, в которых Мохнаткин выступал истцом.

В апреле 2016 года стало известно, что в отношении Мохнаткина возбудили четвертое уголовное дело по статье 321 Уголовного кодекса («Дезорганизация деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества»). По словам соратников правозащитника, накануне заседания суда Мохнаткин был повторно избит. Они отметили, что сотрудники ФСИН притащили Мохнаткина в суд за руки и бросили в клетку. Сергей был босым, а изо рта текла кровь.

В марте 2017 года суд в Архангельской области рассмотрел очередное «Дело Мохнаткина». После этого к имеющимся трем приговорам правозащитнику добавился еще один. Суд признал Сергея Мохнаткина виновным в дезорганизации работы исправительного учреждения и приговорил гражданского активиста к двум годам колонии строгого режима.

Поводом для последнего приговора стала жалоба сотрудников ФСИН на то, что 63-летний Мохнаткин якобы «оказал сопротивление охранникам и ударил одного из них». Сам же правозащитник утверждал, что это он подвергся нападению охраны за отказ от этапирования в СИЗО без письменного распоряжения о переводе. После этого у Мохнаткина оказался серьезно травмирован позвоночник. Но в колонии ему отказали в адекватной медицинской помощи и подвергли пыткам.

 

Валерий Борщёв: Сложилась тенденция «сажать ни за что»

По словам правозащитника, члена Московской Хельсинкской группы, бывшего председателя Общественной наблюдательной комиссии Москвы по проверке тюрем и полиции двух созывов Валерия Борщёва, количество политзаключенных в России увеличилось, когда власти ввели расплывчатое понятие «экстремизм», и под статью по поводу экстремизма стали «подгонять» кого угодно — по ней идут политзаключенные, но не всегда, и количество таких дел будет расти, произойдет возврат в СССР.

Борщёв считает, что система ФСИН начнет меняться тогда, когда станет более открытой. Политические заключенные, хоть и вопреки желанию тюремщиков, способствуют этому, когда рассказывают о произволе в тюрьмах.

— Сейчас провести согласованную общественную акцию очень трудно — их запрещают, а люди участвуют. К этой же сфере можно отнести и статью об оскорблении чувств верующих. В России сложилась тенденция «сажать ни за что». Вот за ловлю покемона завели дело [блогера из Екатеринбурга Руслана Соколовского осудили за поиск покемонов в храме]! Эти неопределенности в Уголовном кодексе позволяют посадить людей по совершенно надуманным основаниям. Цель происходящего, на мой взгляд, одна: сделать общество покорным, согласным и безгласным. И государству это удается. Власть в такой ситуации выигрывает, но это ненадолго. Как всякий застой, связанный с произволом, рано или поздно система взрывается, — говорит правозащитник.

 

 

Анна Каретникова: «Системе» важно просто «закрыть» человека

По мнению бывшего члена ОНК Москвы Анны Каретниковой [в 2016-м она не попала в новый состав ОНК, а затем советником в московском управлении ФСИН], гражданским активистам, попадающим в СИЗО или лагеря, не удавалось быстро менять систему. Их борьба порой растягивалась на несколько месяцев или лет.

— В изоляторе №5 в Москве стояли незаконные боксы, которые в 2011 году должны были убрать. Это «стаканы» — узкие помещения, куда человека сажают. Площадь — 0,8 на 1,2 метра. Находиться там крайне тяжело. ЕСПЧ [Европейский суд по правам человека] повелел их убрать. Туда повесили бумажку, что там стоит уборочный инвентарь, а людей продолжали сажать все равно. Там сидел Степан Зимин [фигурант «Болотного дела»]. Он говорил, что надо перестать людей в боксы сажать. Администрация ужасно злилась. Потом мы как-то пришли, а их убрали и даже место это закрасили, — рассказала Анна Каретникова.

Второй случай, который вспомнила Анна Каретникова, тоже был связан с «болотником». Когда в 2013 году Алексей Полихович находился Бутырке, то собрал доказательства фальсификации на выборах мэра Москвы:

— Тогда в одни тюрьмы наблюдатели поехали, и там получился примерно такой же результат, как и в городе. А в Бутырку они не поехали. И нам сказали, что за Алексея Навального проголосовало четыре человека [Навальный получил на выборах около 27%]. Меня это удивило и я обратилась к Полиховичу, болотнику, который там сидел. Я попросила его собрать свидетельства людей, которые голосовали за Навального. Он насобирал и принес заявления «Я голосовал за Навального. Где мой голос?». Их было около десятка.

 

 

Ольга Романова: Государство не садист, просто — «дура»

По мнению руководителя общественного движения «Русь сидящая» Ольги Романовой, изменить систему наказаний в России можно, но для этого ее нужно демонтировать, «сметя все до кирпича», и построить заново:

— Вот нет других мнений, кроме сотрудников ФСИН, что ФСИН должен быть уничтожен, а на этом месте должно быть построено что-то другое. Не служба исполнения наказаний, а исправительная служба. Люди в фуражках там нужны будут только по периметру. Причем это не означает, что какой-нибудь другой метод не может быть применен.

 

Тот факт, что в России политзаключенных становится все больше, Романова объясняет тем, что государство не думает на несколько шагов вперед.

— Никто не знал Олега Навального, Толоконникову с Алехиной, пока их не посадили. Многих никто не знал. Тут уж надо спрашивать у государства, зачем оно плодит такое количество ярких, красивых и замечательных людей в заключении. Это было всегда. Кем был бы Достоевский, если бы его не сослали на каторгу? Да никем! Тут уж, извините, у нас государство — дура. Начиная с 2012 года рост политзаключенных просто громадный: «Болотное дело», сажание за перепосты, за не то сказал, не туда посмотрел, оскорбил верующих, кошечек, собачек. Идет усиление репрессивного механизма. Принимается много идиотских законов. И количество политзаключенных будет только увеличиваться. И я не думаю, что это потому, что государство — садист, хочет преследовать инаких, оно такое коварное. Вот правда, при всей моей любви к кровавому режиму я все-таки не склонна видеть в нем садиста. А все потому, что оно — дура.

 

Сергей Лукашевский: Политическая цена таких репрессий гораздо выше, чем у «обычных»

Историк, директор Сахаровскоро центра Сергей Лукашевский считает, что цель репрессий не только «наказать», но и изолировать осужденных от связей с внешним миром. Он вспоминает, что советская система была вся нацелена на непроницаемость для внешнего взгляда, на контроль информации. Однако в 1970-е годы политзаключенные добились, казалось бы, невозможного: осуждение по 190-й или 70-й статьям не приводило к информационной изоляции.

— Все, что происходило в лагере, становилось известно на воле. Объявили заключенные голодовку, избили кого-то надзиратели, забрали зэка на этап – все становилось известно на воле. И «Хроника текущих событий», и заграничные радиостанции распространяли новости о положении политических заключенных Советского Союза. В свою очередь ощущение связанности с друзьями на воле и единомышленниками в мире позволяло диссидентам в заключении продолжать борьбу.

 

 

Лукашевский считает, что само возникновение дня политзаключенного было бы невозможно без такого механизма. По его словам, Кронидом Любарским и его соратниками была проведена предварительная подготовка, чтобы голодовка политзаключенных и пресс-конференция, на которой было зачитано их обращение, произошли в один день.

— Что же касается общих последствий, то формально в России запрещен по Конституции принудительный труд (в советских лагерях он был обязательными), но мы знаем, что фактически у администрации есть много способов заставить заключенных работать за мизерную плату. Кроме того, были отменены так называемые сниженные нормы питания — то есть наказание и пытки голодом.

Наконец, практика использования психиатрии в политических целях была прекращена. В 1950-е, когда карательная психиатрия начала применяться, казалось, что удобный способ «изолировать» неудобного гражданина, не прибегая к формальным репрессиям. Но когда информация о такого рода злоупотреблениях получила международную известность, то оказалось, что политическая цена таких репрессий гораздо выше, чем у «обычных». Однако документирование и предание огласке фактов злоупотребления психиатрией — прямая заслуга диссидентов, которые заплатили за свою борьбу тюремными сроками.

P.S. В начале 2012 года Владимир Путин (занимал тогда должность вице-премьера) заявил, что политзаключенных в России нет.

---

Политические репрессии в СССР

«...Достаточно было на любом заводе или в любом городке рабочего волнения, недовольства, забастовки (их много было уже летом 1918-го, а в марте 1921-го они сотрясли Петроград, Москву, потом Кронштадт и вынудили НЭП), чтобы одновременно с успокоением, уступками, удовлетворением справедливых требований рабочих — ЧК неслышно бы выхватывало ночами меньшевиков и эсеров как истинных виновников этих волнений. Летом 1918, в апреле и октябре 1919-го густо сажали анархистов. В 1919-м году была посажена вся досягаемая часть эсеровского ЦК — и досидела в Бутырках до своего процесса в 1922-м», — писал Александр Солженицын во второй части книги «Архипелаг ГУЛАГ» в главе «История нашей канализации».

Политические репрессии появились чуть ли не одновременно с советской властью и сразу приняли массовый характер. Расправлялись не только с активными политическими противниками, но и с потенциальными, а часто и по ложным обвинениям. Борьба шла не только с политическими, но и с социальными группами. Причем к неблагонадежным относили как аристократов, офицеров, представителей буржуазии, священнослужителей и даже зажиточных крестьян, так и, к примеру, эсперантистов, членов нелегальных философских кружков, учителей, не согласных с передовым бригадно-лабораторным методом обучения (в 1933 году он был признан советской властью порочным).

«Воистину, нет такого проступка, помысла, действия или бездействия под небесами, которые не могли бы быть покараны дланью Пятьдесят Восьмой статьи», — писал Солженицын. Политическими он считал всех, кто был привлечен по этой статье.

Печально известная статья за контрреволюционную деятельность была введена в Уголовный кодекс РСФСР в 1922 году и отредактирована четырьмя годами позже. Среди осужденных по ней были и реальные эсеры, меньшевики, а также участники бесконечных троцкистских заговоров. Борьба с ними шла по принципу «либо мы их, либо они нас». Однако масштабы репрессий были слишком массовыми, чтобы считать случайностью попадание под них невиновных людей наряду с реальными политическими врагами.

Террор в СССР особенно усилился в конце тридцатых годов ХХ века. Тогда в течение 1937–1938 годов по политическим обвинениям было арестовано более 1 миллиона 700 тысяч человек и не менее 725 тысяч из них были расстреляны.

Доходило до того, что неблагонадежным можно было стать просто по национальному признаку, депортации подвергались целые народы.

Чистки продолжались во время Великой Отечественной войны и усилились после нее. Неблагонадежными стали бывшие военнопленные и те, кто находился на оккупированных территориях.

После смерти Сталина в 1953 году режим смягчился, начался процесс освобождения и реабилитации репрессированных. В 1961 году 58-ю статью отменили. Но борьба с «политическими» продолжалась, несмотря на оттепель.

Например, сын Сергея Есенина, математик и поэт Александр Есенин-Вольпин был принудительно госпитализирован в психиатрическую лечебницу за то, что передал за границу сборник своих стихов и свой «Свободный философский трактат».

Диссидентское движение, развернувшееся в Советском Союзе с 60-х годов, отличалось тем, что против властей выступали не с политических, а с правовых позиций. По политическим причинам часто преследовали людей, которые не являлись политическими активистами. Поэтому в начале 60-х годов международная правозащитная организация Amnesty International ввела термин «узник совести» — человек, который находится под стражей или в заключении за то, что мирно выражал свои политические, религиозные или научные взгляды.

Одним из самых громких диссидентских дел стал процесс Андрея Синявского и Юлия Даниэля — писателей, которым удалось напечатать свои тексты на Западе. В 1965 году их обвинили в передаче за границу произведений, «порочащих советский государственный и общественный строй». Даниэль был осужден на пять лет лагерей. Синявского приговорили к семи годам колонии строгого режима.

5 декабря 1965 года в защиту Синявского и Даниэля на Пушкинской площади в Москве прошел Митинг гласности, организованный Александром Есениным-Вольпиным. Это была первая политическая демонстрация в послевоенном СССР. Именно там появился знаменитый лозунг «Уважайте советскую Конституцию», с которым выходят на митинги и по сей день, только заменив слово «советскую» на «вашу».

В 1967 году за демонстрацию против политических арестов по три года лагеря получили писатель Владимир Буковский и рабочий фирмы «Заря» Виктор Хаустов.

В 1968 году состоялся так называемый «процесс четырех» — дело активистов самиздата Александра Гинзбурга, Юрия Галанскова, Алексея Добровольского и Веры Лашковой, осужденных за антисоветскую деятельность.

25 августа 1968 года на Лобном месте в Москве прошла сидячая «демонстрация семерых» против введения в Чехословакию советских войск. Демонстрантов обвинили в клевете и отдали под суд. Филолога Виктора Файнберга, которому при задержании выбили все передние зубы, и поэтессу Наталью Горбаневскую отправили на принудительное психиатрическое лечение. Поэта Вадима Делоне и электрика Владимира Дремлюгу приговорили к лишению свободы на три года. Лингвистов Константина Бабицкого и Ларису Богораз, а также физика Павла Литвинова, отправили в ссылку.

В 1969–1970 годах за антисоветскую деятельность были арестованы генерал-майор советской армии Пётр Григоренко, педагог Илья Габай, Наталья Горбаневская, поэт Владимир Гершуни и журналист Андрей Амальрик.

5 декабря 1969 года на праздничном вечере, посвященном Дню Конституции в Кремлевском дворце съездов, 19-летняя студентка Московского института иностранных языков им. Мориса Тореза Валерия Новодворская разбросала листовки со стихами собственного сочинения: «Спасибо, партия, тебе, за ночи, полные отчаянья, за наше подлое молчание. Спасибо, партия, тебе!», ее сразу арестовали по обвинению в антисоветской деятельности. Полгода она отсидела в одиночной камере Лефортовской тюрьмы, а потом была отправлена на принудительное лечение в психиатрическую больницу, где ее продержали до февраля 1972 года. Потом за диссидентскую деятельность ее судили еще три раза.

Принудительное лечение в психиатрических больницах стало использоваться как способ борьбы с инакомыслием все чаще. В 1971 году из 85 политических осужденных признали невменяемыми 24 человека, почти каждого третьего.

Усилилась борьба с самиздатом — активно арестовывали тех, кто его перепечатывал, хранил и распространял.

30 декабря 1974 года в мордовском Дубравлаге впервые отметили День советского политзаключенного: содержавшиеся там диссиденты астрофизик Кронид Любарский и финансовый инспектор Алексей Мурженко устроили голодовку и выдвинули концепцию Единого дня сопротивления политических заключенных, которую разработали с несколькими узниками в апреле того же года.

В 1976 году была основана старейшая из ныне действующих в России правозащитных организаций — Московско-Хельсинкская группа. Ее возглавил физик, член-корреспондент академии наук Армянской ССР Юрий Орлов. Давление со стороны государства началось сразу же после создания МХГ. В течение 1977–1979 годов были арестованы 23 члена хельсинкских групп и семеро отправлены за рубеж.

В 1980 году выслан в Горький известный своей правозащитной деятельностью физик и лауреат Нобелевской премии мира за 1975 год Андрей Сахаров.

В течение 1980-х годов были арестованы деятели всех национальных движений, а также всех незарегистрированных церквей. Начались повторные аресты диссидентов, вышедших из мест лишения свободы. Режим содержания в тюрьмах и колониях ужесточился. Это был последний всплеск ожесточения системы перед обрушением. В середине 1980-х началась Перестройка, политзаключенных освобождали, Сахарова вернули из ссылки в 1986 году, а в 1989 году он стал народным депутатом СССР.

 

Материал готовили Максим Поляков, Глеб Яровой, Елена Соловьёва, Денис Стрелков, Екатерина Клепиковская