Дмитрий Макаров: Ни Россия, ни Украина не стремятся решать проблемы крымчан

Как только Крым объявил о проведении референдума в марте прошлого года, международная группа правозащитников во главе с Андреем Юровым, членом Совета по правам человека при президенте России, решила создать Крымскую полевую миссию. Уже почти год около 20–30 «мониторов» из нескольких стран постоянно работают «в поле», собирая информацию для отчетов и аналитических подборок, которые впоследствии попадают на стол к членам ООН, ОБСЕ, Совета Европы, а также уполномоченным по правам человека в России и Украине.

Воронежский правозащитник Дмитрий Макаров — заместитель руководителя Крымской полевой миссии с российской стороны. Он редко теперь бывает в родном городе: около недели в месяц Дмитрий проводит в Крыму, анализируя обстановку с правами человека. Корреспонденту «7х7» Дмитрий Макаров рассказал, что сейчас происходит в Крыму, какие проблемы правозащитникам приходится решать в первую очередь, а также почему крымчанам сложно адаптироваться к новым правовым реалиям.

— Дмитрий, вы утверждаете, что цель Крымской полевой миссии — аналитика. Кто же тогда занимается правозащитой на практике?

— Вокруг ситуации с правами человека в Крыму сейчас сформировалась коалиция российских и украинских правозащитных организаций, которая называется Инициативная группа по правам человека в Крыму — название дано по аналогии с первой правозащитной организацией в СССР. Именно она сейчас призвана решать проблемы, с которыми сталкиваются жители полуострова, потому что они оказались в непонятных правовых реалиях, с неработающими механизмами защиты. Весной прошлого года, когда решался вопрос о присоединении Крыма, мы наблюдали рост нарушений, но тогда ожидать другого не приходилось. Сейчас ситуация стабилизировалась, но отдельные сложные случаи продолжают происходить. Проблемы возникают по мере того, как начинают применять российское законодательство, которое гораздо жестче, в том числе в сфере политических прав и свобод.

— В чем принципиальная разница между законодательствами двух стран?

— Например, свобода собраний в России куда более регламентирована, «зарегулирована». Объясню на конкретном примере. 18 мая, в годовщину депортации, несколько тысяч крымских татар собрались на центральных улицах городов — и столкнулись с различными запретами, присутствием ОМОНа, перекрытием предполагаемых маршрутов. Такая проблема не только у крымских татар: похожая ситуация была и у поклонников недавно погибшего музыканта Кузьмы Скрябина, которые хотели провести мероприятия его памяти в отдельных городах Крыма. Все эти ужесточения российского законодательства особенно видны на контрасте с тем, что было в Крыму до присоединения к России. На Украине привычной была ненасильственная протестная практика. В России же протестующие столкнулись с достаточно существенными штрафами: от 10 до 50 и более тысяч рублей, и с уголовными делами по результатам выступлений.

— Ужесточение касается только свободы собраний?

— Конечно, нет. Если продолжать говорить о политических правах и свободах, то сейчас началось жесткое преследование активистов. Причем в их отношении почему-то действует так называемая «обратная сила» закона. Например, 26 февраля, когда Россия еще признавала Крым как украинскую территорию, в Симферополе произошло столкновение проукраински настроенных крымских татар с пророссийскими группами у здания Госсовета Автономной Республики Крым. Сейчас в отношении некоторых активистов возбуждено уголовное дело — по российскому законодательству! — по статье «организация массовых беспорядков». Арестован заместитель председателя Меджлиса [самоуправленческого органа крымских татар], проходят обыски в помещении крымско-татарского телеканала АТР. Или попытка возбудить дело по событиям 3 мая, когда людям пытаются вменить пересечение на тот момент еще толком и не существовавшей, не очерченной границы между Россией и Украиной. Да еще и добавляют статью «Применение насилия в отношении правоохранительных органов». Какие органы охраняли ту «призрачную» границу — непонятно. В то же время российская власть фактически пытается легализовать произвол так называемой самообороны — с одной стороны, гражданского объединения, с другой, финансируемого из бюджета. Иначе я не могу назвать попытки «протащить» через Госдуму закон об амнистии для действий самообороны. Это ощущение того, что право отступило перед силой, не оставляет меня с моего первого дня в Крыму — со дня «референдума».

— Какие еще группы, помимо крымских татар, оказались уязвимыми в сложившейся правовой ситуации?

— Мало кто почему-то вспоминает сейчас про заключенных, а их положение тоже непонятно. Они попали в тюрьму на Украине, а сейчас оказались под юрисдикцией другой страны. Тех, кто не принял российское гражданство, Украина «забирать» особо не стремится. Еще интересная ситуация: человек должен выйти на свободу в связи с объявленной на Украине амнистией, но Россия этого не признает. Почему-то все изменившиеся условия трактуются не в пользу человека. Сейчас мы проверяем информацию о якобы нескольких приговорах, которые были изменены не в сторону заключенного в связи с переходом под юрисдикцию России. По крайней мере, об этом мы получили уже несколько сообщений: и от самих потерпевших, и через СМИ.

— А есть ли какие-то проблемы, которые волнуют не только меньшинства?

— Конечно, это неразбериха с документами. На мой взгляд, это вообще ни в какие рамки не лезущая история — автоматическое присвоение российского гражданства, и всего месяц на то, чтобы от него отказаться — желающие это сделать просто не успевали. Да и непонятно, по каким основаниям это должны были делать те, кто являлся гражданином Украины и отказываться от этого гражданства не собирался. Также нам известны случаи, когда людей вынуждали брать российский паспорт под угрозой увольнения. Понятно, что значимое число, если не большинство крымчан, все же хотели его получить, но мы, как правозащитники, должны говорить о меньшинствах, даже если они кому-то, тем же самым политикам, кажутся незначительными или малочисленными. Причем крымчане чувствуют себя в уязвимой позиции как со стороны России, так и со стороны Украины. Например, украинские власти не признают выданные после марта на территории Крыма свидетельства о рождении. Детей не выпускают с территории полуострова, так как у них якобы недействительный документ. Фактически, чтобы получить действительный документ, нужно выехать на Украину, но этого нельзя сделать без действительного документа! Замкнутый круг.

С правом собственности на землю тоже большая проблема — все реестры остались на Украине, а далеко не каждый может доказать, что он законно проживает на определенной территории — например, если документы утеряны. И как теперь трактовать самозахваты, когда крымские татары возвращались из мест депортации, а их дома уже были заняты другими людьми? Им приходилось осваивать территории, строить жилье. Будет ли это легализовано, учитывая, что недавно Аксенов [глава республики Крым] заявил, что будет бороться с самозахватами? Такие случаи, кстати, и среди «русского» населения встречаются. Не только с правами человека творится неразбериха — та же история с захватом предприятий: в зоне «серого» права многие объекты собственности меняют своих владельцев, в том числе, на мой взгляд, незаконным путем. Я могу это назвать полубандитским переделом, когда властные структуры просто закрывают на это глаза.

Вообще, этот переход в новые правовые реалии всегда касается всех. Еще одна большая для крымчан проблема — это российское антиэкстремистское законодательство. Жители полуострова элементарно даже не знали, что тебя могут привлечь к ответственности за перепост в соцсети. Наше антиэкстремистское законодательство вообще, мягко говоря, странное, а уж его правоприменение… Как можно врываться с обысками в религиозное мусульманское учреждение, где учатся дети? Все эти нормы дают лишний повод ворваться в чужой дом, руководствуясь якобы антиэкстремистским законодательством.

— Понимают ли российские законодатели, в какую ситуацию они «загнали» крымчан?Понимает ли это украинская сторона?

— Интересы жителей практически никто не принимает во внимание — власти руководствуются геополитическими соображениями. Кому-то важно называть Крым оккупированной территорией, кому-то — под угрозой уголовного преследования считать этот полуостров российским. Но фактически ни одна сторона не стремится решить проблемы крымчан.

— И кто же тогда виноват?

— Такое ощущение, что действует некий принцип коллективной ответственности. Российские власти преследуют тех же крымских татар, чье единственное преступление в том, что они остаются самими собой. Украина вводит закон «о временно оккупированных территориях», который дискриминирует всех крымчан. Те же американские санкции, направленные против всех жителей Крыма, тоже жизнь не улучшают.

— А есть ли уже какие-то подвижки в лучшую сторону, когда удалось защитить права человека в «серой» зоне?

— Хотя мы почти не занимаемся непосредственной работой по индивидуальным кейсам, в ряде ситуаций сам факт привлечения внимания помогает решать какие-то проблемы. В частности, когда люди, возвращавшиеся из мест депортации, попадали в ловушку миграционного законодательства, им предписывали покинуть территорию Крыма. Благодаря тому, что мы об этой проблеме заговорили, ссылаясь на международные нормы права, власти начали искать компромиссы.

— К вашим докладам прислушиваются власти?

— По крайней мере, представители России их внимательно читают. Украинские власти тоже, причем они иногда ссылаются на нашу информацию. Но какие выводы они из всего этого делают — мы не можем знать. В первую очередь мы работаем с уполномоченными по правам человека в обеих странах. И они в своих действиях и публичных заявлениях опираются на нашу информацию.

— А что бы ты мог посоветовать самим крымчанам?

— Самоорганизовываться. В Крыму раньше было в разы больше институтов гражданского общества — их нужно восстанавливать и приумножать. Общественные организации могут выносить на повестку дня проблемы, о которых власти предпочитают умалчивать.

— Могут ли помочь крымчанам жители регионов России?

— Да. Например, черпать информацию из различных источников, видеть и слышать все стороны конфликта. Помнить не только о большинстве, но и о меньшинствах. Мы будем рады тем, кто готов помогать Крымской полевой миссии в ее деятельности.