Ложметейкалнс — Пулеметная горка. Так зовется в Латвии это скорбное лесное урочище. Больше ста лет назад там отгремели бои, а шрамы земли не затянулись.
После поворота с шоссе дорога шла узкой щебенкой, мимо вырубок, болотного редколесья к частому затуманенному бору. Земля томилась в холодной испарине. На лесной подмерзшей дороге снег уже не таял — лежал прозрачно. Она струилась погребальной пеленой сквозь молодой, но поседевший сосняк. Лиловые сосны тесным строем тянулись к безнадежно низкому небу. Словно солдатские души поднялись из сырой постели мха.
Пулеметная горка отлогим курганом поднималась по кромке Тирельских болот. Сначала обняла тишина. Потом заметил повсюду следы окопов, блиндажей, воронок, пулеметных гнезд. Проросли худые елки. Кровавыми каплями на голых ветвях застыл дикий шиповник. Я лег в мягкий мох, смотрел на давящее небо через черную тушь сосен. Мысли уносили в столетнюю даль, в студеную зиму 1917-го.
В Латвии те страшные дни запомнили как Рождественские бои. Митавская операция января 1917 года стала последней битвой Русской императорской армии.
Первая Мировая война шла третий год. Армии воюющих государств глубоко и крепко зарылись в землю. За каждый отбитый километр приходилось платить сотнями жизней. Русский Северный фронт после Великого отступления 1915-го замер в верстах тридцати от Риги. Ставка копила силы, чтобы отбросить германцев подальше от стратегически-важного города-порта — за реку Аа (Лиелупе). Главной ударной силой командование определило латышских стрелков. Латышам-добровольцам предстояло освобождать родную землю. Вместе с ними готовились к штурму сибирские батальоны. Командовал операцией генерал Радко-Дмитриев, крепко сбитый и коренастый болгарский офицер на русской службе. «Вы будете драться, чтобы вырвать из рук врага ваши родные очаги. Там за рекой Аа и за Двиной вас ждут ваши отцы, матери, братья и сестры», — вдохновлял Радко латышских воинов.
В звонкую морозную ночь перед Сочельником подымалась снежная буря. Артподготовки не было. В атаку шли бесшумно, в белых халатах, по глубокому снегу. Долго не занимался рассвет. Тьма взбесилась, ощетинилась вспышками пулеметов, затрещала ружьями, загремела минометами. Осколки и пули косили людей, секли остатки леса. Снег задымился кровью. Батальон Усть-Двинского полка дотянул — солдаты перемахнули проволоку, ворвались в немецкие окопы в лесничестве Мангали. Весь натянутый как пружина капитан Фридрих Бриедис был душой боя. У блокгауза споткнулся, упал в снег — пуля пробила бедро. Без командира смешались под огнем, отошли.
Начальнику Бауского полка — усатому красавцу Карлису Гопперу удалось бесшумно подвести роты к окопам неприятеля. «Полк на проволоку», – ураган огня в ответ, но поздно. Солдаты с топорами и ножницами кромсали, рубили проволоку. В проходы хлынула серая масса шинелей – закипела рукопашная. Соседний полк Иоакима Вацетиса атаку не поддержал, запнулся.
На вторые сутки непрерывного боя латышские и сибирские стрелки выбили немцев с неприступной, казалось, Пулеметной горки. Силы иссякали. Кое-где не удержались, откатились в свои окопы. Заволновались сибиряки — отказались идти в атаку. Зачинщики бунта предпочли каторгу смерти, — до революции оставалось пара месяцев.
За шесть дней русские войска потеряли 23 тысячи человек убитыми и ранеными, а продвинулись на два, от силы на пять километров. Истекала кровью Латышская стрелковая дивизия. Битва стихала, войска залечивали раны и простуду в окопах. Быть может мимо звезд морозной ночи, над солдатскими папахами пронеслась в те дни хвостатая комета, зловещая вестница грядущих бедствий…
Злой рок уже витал над выжившими героями тех дней. Генерала Радко-Дмитриева красные матросы зарубят шашками через год в Пятигорске, доблестный Бриедис станет вдохновителем антибольшевистского подполья в Москве. Его раскроют чекисты и расстреляют в 1918-м на Лубянке. Карлис Гоппер будет биться с красными в Ярославле и белой Сибири, станет генералом Латвийской республики. Советы доберутся до него и убьют позже, когда в 1940-м оккупируют Латвию. Вацетис предаст боевых товарищей, станет красным главнокомандующим, но и его настигнет чекистская пуля – в 1937-м. Латышские и сибирские стрелки тоже окажутся по разную сторону – одни удержат штыками власть Ленина и Троцкого, другие сразятся за свободную Латвию и Белую Россию. Но тогда последние месяцы все шли в едином строю.
Я открыл глаза. Легкий ветер сквозил по деревьям. Птицы молчали. Только ворон — страж смерти с гортанным клекотом пролетел над соснами. Мертвый лес притаился, ждал молитвы. «Спите орлы боевые, спите со спокойной душой. Вы заслужили родные счастье и вечный покой…», — вспомнил строки песни тех лет.
Фары выхватывали едва видимый снег. Смеркалось. Остановился у одного из братских кладбищ у Тирельского болота. От шоссе к нему вела малохоженая, подернутая мхом аллея. Гранит обелиска латышским воинам покрылся белыми пятнами забвения. Как и в лесном урочище замерли кровавые капли шиповника. Высокий крест белой костью расправил плечи под елью, на табличке по-русски — «Спите орлы боевые 8-го Вольмарскаго Латышскаго стрѣлковаго полка». Так мне вернулась начатая в урочище песня.
«Ныне, забывши былое, раны, тревоги, труды, вы под могильной землею тесно сомкнули ряды». Прочел литию. Стало теплее. Нарвал лапника, укутал кресты. «Спите орлы!». У ограды свежие факелы. Значит зажигали недавно — на День Лачплесиса. Последние останки латышских и русских воинов предали земле пару лет назад. За дорогой – братская могила сибиряков. Всех уравняла война.
В полутьме машины равнодушно неслись по шоссе к Риге. И я думал о нынешней войне. Страшная, окопная, стынет она кровавым туманом над скелетами городов, над истерзанной природой и телами павших. Нет краев горю. Но пройдут десятилетия, и также по своим делам будут спешить люди мимо заросших солдатских могил. И даже не узнают, что совсем рядом таятся они под старыми дубами. Жизнь победит, вернется. Но земля хранит скорбь дольше людей. Ее шрамы не затянулись. Материнским покровом бережет она кости детей своих. Падают с безутешного неба в ее холодное лоно капли снежного дождя…
