Проблем — это очень мягко сказано, потому что на практике смысл и ужас этого закона сложно описать в цензурной форме. Это закон — провокатор самоубийств, закон, возбуждающий ненависть, а еще — закон жесткой цензуры. И вот последнее мне хочется отдельно проговорить, потому что, мне кажется, люди часто не понимают степень проблемы.
Новый закон фактически ограничивает любой прокат, продажу и воспроизведение в России произведений, в которых присутствуют гомосексуальные отношения. Формулировка о выставлении их в положительном свете (как равнозначных гетеросексуальным, или как там они эту чушь сформулировали) фактически оставляет зазор разве что для олдскульных комедий с переодеваниями, которые никто в современности просто не снимает, а если и снимает, то в России для внутреннего же не слишком развитого зрителя.
Проблема в том, что фактически этот закон ограждает Россию просто от современной культуры как явления. Потому что в современной международной культуре — и далеко не только западной, давайте честно, как раз в восточной традиции, не испорченной христианством, отношение к гомосексуальности было всегда традиционно лояльнее. Японская киноиндустрия говорила о гомосексуальности задолго до того, как это стало мейнстримом в западной культуре.
Словом, сейчас весь мир говорит о гомосексуальности, причем с каждым годом этот разговор становится все проще и нормальнее. Если раньше наличие гомосексуальности в сюжете требовало какого-то сюжетного объяснения от авторов, сейчас это просто бытовой факт. В «Тар» с венецианского кинофестиваля главная героиня просто живет с партнеркой. На месте партнерки мог быть партнер, но это девушка, и это просто факт сюжетной канвы, на котором не особо акцентируется внимание. В нетфликсовском «Уэнсдей», который вообще никак не обсуждает вопросы ориентации, просто у одного из второстепенных персонажей две матери. Это не обсуждается. Это не часть сюжета. Это просто фон.
Да, гомосексуальные люди существуют и занимаются разными своими делами. С каждым годом, с каждым сезоном, такой фоновой демонстрации будет становиться больше. Рано или поздно она будет в каждом первом кино и сериале, и это нормально. На самом деле, я очень рада, что видимость гомосексуальности дошла до этой формы, потому что еще 5–10 лет назад разговор о гомосексуальности в кино обязательно упирался в какую-то драму, именно с гомосексуальностью связанную, и казалось, что гомосексуальные пары не занимаются вообще ничем, кроме страданий. Сейчас нам просто фоново показывают, что да, вот гомосексуалы, они живут свою обычную жизнь и ругаются о выносе мусора. Ничего необычного. Это и есть видимость.
Проблема, собственно, возникает в том, что в этих условиях запрещать так называемую пропаганду гомосексуальности — это как запрещать консерванты. Можно, наверное, но вам просто ничего поставлять не будут, потому что они везде. И запрет пропаганды ЛГБТ становится фактически махровым советским запретом зарубежной культуры вообще, сегодня ты играешь джаз, а завтра родину продашь. Поэтому цензурный потенциал этого закона сильно шире, чем кажется на первый взгляд.
С другой стороны, надо все-таки понимать, что цензура в XXI веке — это явление очень бумажное, особенно в таком контексте, потому что, чтобы проанализировать результативность такого отказа от зарубежного контента, достаточно взглянуть на российские кинотеатры образца 2022 года. Как-то я сомневаюсь, что российский кинопрокат вроде «Сердца пармы» в какой-то степени компенсирует отток аудитории. Дело в том, что аудитории есть куда течь, и жаркий союз VPN и торрентов и онлайн пиратских агрегаторов и доступен, и финансово выгоден. Так что результативность этого запрета будет низкой, есть Netflix в России или нет, есть закон или нет, а все посмотрели «Уэнсдей».
