Андрей Бабушкин был самым настоящим правозащитником.
Я его знал довольно долго, и с первой же встречи он произвел большое впечатление на меня. Безупречное знание нормативных актов, вплоть до приказов ДСП, при этом знание такое, что он мог цитировать отдельные статьи и при этом воспроизводил текст дословно.
Он умел ладить со всеми. Точно знал, что надо говорить на любом круглом столе, на любой встрече с властями. При этом всегда был конструктивен и ему не надо было готовиться, он мог с ходу называть проблемы и досконально описывать их. Умение тут же поднять очень острые проблемы, сформулировать их так, что бы хотелось не обличать, а решать, искать точки взаимодействия, искать способы решения.
Очень часто при формулировании проблемы он тут же дробил ее на разделы и подразделы. Видимо, это была такая импровизация, но она была какая-то отточенная и выверенная, что потом по ней можно было делать научный доклад. Видимо, это был какой-то дар. После, обсуждая где-то какие-то темы, я, следуя его примеру, тоже научился все разбивать на части. И это тоже стало моей привычкой.
Андрей регулярно занимался проверками полиции и тюрем, при этом география его интервенций в эти учреждения была по всей стране. Сразу после любого посещения тюрьмы или ИВС отчет по проверке был у него готов буквально через несколько минут. Он был очень внимателен ко всем деталям. Во время проверки вел беседы как с работниками, так и с заключенными, умело задавая вопросы, которые тут же раскрывали для него всю картину происходящего, со всеми нюансами. И тут же начинал ее решать с администрацией учреждений, которые проверял, тут же давал советы, как это изменить, обсуждал сроки и технологии изменений.
При этом он не оставлял и свою политическую деятельность помощи жителям Москвы. Был преданным последователем и членом партии «Яблоко». Несколько раз выбирался в депутаты и так же досконально и добросовестно, как работал с мониторингом полиции и тюрем, так же был добросовестен в деятельности депутата по отстаиванию прав людей проживающих на его депутатской территории.
Пожалуй, он меня научил с пустого листа формулировать любой запрос, заявление, жалобу и справку. Сходу, не раздумывая, не пытаясь искать удобную форму. Казалось, он знал хорошо все возможные формы юридических документов.
Его общественная приемная была легендой. Я лично несколько раз наблюдал, как он, возвращаясь после очередной встречи правозащитников по вечерним или ночным улицам Москвы, тут же подходил к стоящим молодым людям или бездумным и заводил с ними разговоры о возможности помощи и раздавал свои самопальные визитки. Люди, ищущие помощи и защиты, толпами шли в общественную приемную в его организации. А организация у него была и ночлежкой, и местом кормления тех, кому это нужно, а то и местом работы. Сколько через его приемные прошло сотен, а то тысяч освободившихся заключенных, которым некуда было податься, и они искали хоть какой-то опоры для дальнейшей жизни. Ходила легенда о зоопарке в его организации как способе социализации. Люди, заботящиеся о других, скорее становятся социально адаптированными, чем те, кто заботятся только о себе.
Легендой в правозащитной среде стали истории с гибелью его мамы, которую убил освободившийся заключенный, которого он приютил у себя дома. Он легко верил людям, какими бы они ни были, какое бы прошлое они ни имели. Он легко впускал всех не только в организацию, но и домой. Он бросался в веру в людей как в омут, полностью отдавая себя. Может быть, поэтому рядом с ним оказывались те, кто бы ему беззаветно предан. Да, рядом оказывались те, кто его обманывал и предавал, но тех, кто верил в него, было, наверное, больше.
Он постоянно спасал людей. Я иногда чувствовал его какую-то связь с доктором Газом, таким же бескорыстным, таким же ищущим защиты слабых перед сильными мира сего.
Он был очень бескорыстным. Всегда неухоженный, всегда с книгами, всегда оптимистичный, что бы ни происходило. Я несколько раз беседовал с ним о книгах и поражался его знаниями всей этой литературы: фантастики, приключений, альтернативных историй и т. п. Читал он запоем и за одну ночь мог проскочить толстую книгу и готов был обсуждать ее в деталях. Радовался как ребенок новой книге, которую он еще не прочел, но которую мечтал прочесть.
От него хотелось получать знания, на него хотелось опираться, ему хотелось подражать.
Он с большим уважением относится к деятельности «Мемориала»*, всегда с легкостью соглашался на любую поддержку деятельности организации и тут же находил себе место в этой деятельности. Это был практик с большой буквы. Его всегда интересовал результат в любом общественном деле, его всегда интересовала конкретная помощь: конкретным людям, конкретным судьбам.
Ходила легенда о том, что он очень боялся летать на самолете, поэтому ездил в основном поездами и постоянно читал, читал, читал...
Хотя мы с ним одного возраста, но я постоянно чувствовал его учительское покровительство и очень этим гордился, что могу учиться у такого человека.
Он был старообрядцем, и, когда приехал в Сыктывкар, первым делом мы с ним пошли в старообрядческий храм, который был закрыт, что его обескуражило. Он старался придерживаться духовных начал своих дедов.
