В недавнем прошлом я писал о том, что самые первые репрессии в государстве большевиков стали применяться еще задолго до того, как это самое государство приняло свои устойчивые очертания. Гибель первого мэра Ярославля Сергея Суворова стала «отправной» точкой старта искоренения большевиками своих политических противников. Сегодня, когда само, казалось бы, давно забытое понятие «политзаключенный» вернулось в оборот, имеет смысл вспомнить те времена, когда политические репрессии сошли, казалось бы, на нет.
Речь пойдет, естественно, не о перестройке 80-х, когда скрипеть и разрушаться стала не только репрессивная, но и вся государственная машина принуждения.
Поговорим о куда более загадочных 50-х годах
Казалось бы: величие МВД и НКГБ-МГБ (тогда госбезопасность была полноценным министерством или народным комиссариатом) неоспоримо, Лаврентий Берия – второй человек в пантеоне власти, понятия «контрреволюция» уже нет, а «оппозиция» - еще нет. Бери и владей всем СССР, тем более что никакой способности к гражданскому сопротивлению у населения страны тогда не было и в помине. Конечно, массовые амнистии начались в стране после того, как Берия был арестован и казнен. Но «первые ласточки» случились еще при нем.
Косвенный ответ на этот вопрос дал Александр Исаевич Солженицын в своей книге «Архипелаг ГУЛАГ». Для тех, кто не осилил эту книгу до третьего тома, напоминаем, что в одной из его глав речь идет о крупных восстаниях в системе ГУЛАГ конца 40-х – начала 50-х годов. Автор наибольшее внимание уделяет Кенгирскому восстанию в Казахстане – поскольку именно о нем смог собрать наибольшее количество свидетельств. Сегодня стало известно, что первым в ряду этих событий было восстание в Воркуте (Речлаг). Третьим по счету и наиболее кровавым стали беспорядки в Горлаге под Норильском. Что объединяет все три эпизода? Прежде всего то, что требования перемен начинались в них строго после того, как в этот лагерь приходил этап «политических» заключенных. Тут же возникает второй вопрос: а почему в 30-е годы, когда политические процессы шли один за другим, осужденные по пресловутой статье 58 не только не поднимали восстаний, но и вообще проходили как самые бесправные даже по «табели о рангах» среди самих заключенных?
Отчасти сам автор дает ответ на этот вопрос, когда рассказывает, что после Великой Отечественной Войны система окончательно, что называется «сорвалась с резьбы». 25 лет заключения напрочь лишали каждого осужденного на этот срок любой надежды когда-нибудь увидеть свободу. А когда нет надежды, путь за колючую проволоку лежит или через побег, или через бунт. Но этот ответ – не единственный. Второй аспект изменения сознания «политических» – война, через которую прошла большая часть из них. Этих людей не смог поставить на колени даже германский рейх, где аппарат подавления работал как хорошо отлаженный механизм. Им ли было бояться вертухаев, которые, окажись еще недавно под началом этих заключенных, из нарядов пожизненно не вылезали бы?
И не зря всемогущий Берия в этой ситуации озаботился смягчением режима в лагерях и начал проводить амнистии
Он всерьез опасался следующего шага, до которого политические заключенные обязательно бы дошли: объединения протестов в отдельных зонах. Тогда запылал бы весь север, восток и отчасти – юго-восток страны. Последствия такого «пожара» даже не хочется представлять.
Последователи же Лаврентия Павловича по факту его гибели вдруг встали перед необходимостью осознать печальный факт. Не секрет ведь, что сама репрессивная система СССР, которую венчал ГУЛАГ, была создана вовсе не из-за извращенной жестокости вождей страны, а потому, что из всех придуманных Марксом и Энгельсом внеэкономических стимулов к труду работал только один – страх смерти. Стоило ему даже немного ослабеть, как система рабского труда в лагерях не только перестала приносить прибыль, но повесила лагеря тяжелым экономическим бременем на бюджет страны, который в послевоенные годы изобилием не отличался. К тому же оказалось, что во второй половине века потребность в неквалифицированном труде снижается со скоростью горнолыжника в решающей попытке. То есть котлован гораздо быстрее и лучше выкопает один экскаватор, нежели тысяча зэков. И в токарном цеху этих людей тоже не используешь, пока не выучишь и не создашь мотивацию к реально производительному труду.
О чем это говорит сегодня? Любая система, которая базируется на репрессиях, в итоге подводит общество к выбору из двух зол: победить или умереть. Срабатывает этот механизм ровно в тот момент, когда сумма злодейства государства из этих двух возможностей оставляет только одну. И тогда народу остается только побеждать. В 50-х годах вожди СССР оказалась довольно прозорливыми, чтобы это понять и своевременно «сбросить пар», не останавливая, правда, паровоз репрессий, а только переводя его на «самый малый ход». Но были в истории страны, которые все-таки довели дело до конца, к примеру Кампучия. И конец этот оказался ужасен.
