Первый собеседник нашего исследования «Кино и свобода» из числа правозащитников – это Анна Добровольская, исполнительный директор правозащитного центра «Мемориал»*. Говорить о правозащитном кино только с режиссерами показалось неправильным с самого начала, поэтому в нашем блоге будут появляться интервью с теми правозащитниками, которые как-то соприкасались с киноиндустрией. С Анной наш разговор на эту тему начался давно, лет семь назад мы поговорили на эту тему первый раз: а каким оно должны быть, кино о правозащитниках, чтобы его побежали смотреть все-все-все?.. С тех пор прошло много времени, появился замечательный спектакль «Правозащитники» - пьесу как раз написала Анна, а осуществила идею режиссер Театра.DOC Елена Гремина. Это получился удивительный, тонкий и точный спектакль – коллективный портрет российских правозащитников. А вот фильма такого до сих пор нет. Почему?
Анна Добровольская участвует в спектакле "Правозащитники"
Первый показ в Москве в октябре 2017 года. Мне тогда посчастливилось снимать этот спектакль и быть одним из первых его зрителей.
- Если все это собрать, обобщить – твой опыт до спектакля и после, что ты можешь вообще сказать про правозащитное кино в России? Какова роль самих правозащитников в создании таких фильмов? Потому что ведь это дело не только режиссеров, хотя режиссеры не хотят никаких коллабораций с правозащитниками и об этом говорят в наших интервью.
- Мне кажется, в России есть ниша, которая могла бы быть занята правозащитными фильмами, но этого не происходит. Нет того, что есть в Польше, Чехии, Украине, где это хорошо развито, есть фестивали, которые появились давно и которые сложно создавались. Я предполагаю, что, когда эти фестивали начинались, у организаторов было немного представления, как это будет: что за фильмы, кто их будет смотреть… Но все потихоньку развивалось. Этот процесс власти не давили непрерывно. Воспитывалась зрительская аудитория, которая приучалась смотреть кино из разных стран. Проводились тренинги и для зрителей, и для модераторов. В этом участвовали журналисты, которые освещали фестивали. Я лучше всего знаю украинский опыт - фестиваль DocuDays в Киеве, он постепенно перерос в мощнейшее событие и это очень сильно отличается от того, чем является «Артдокфест» у нас.
- Характерно, конечно, что каждый наш собеседник вспоминает «Артдокфест», но ведь «Артдокфест» никогда и не позиционировал себя как human rights фестиваль, а вот «Сталкер» - да, а о нем даже не вспоминают.
- У меня просто не было ни желания, не возможности посмотреть то, что делает «Сталкер». Это совсем другой формат и процесс, нежели DocuDays в Киеве или Watch Docs в Варшаве, – оба этих фестиваля фильмов о правах человека очень известны. У нас такого нет, и, мне кажется, это проблема. Но, с другой стороны, я понимаю, что создать популярный правозащитный фестиваль и всю его инфраструктуру в сегодняшней России сложно. Мы видим, что происходит с «Артдокфестом», с фестивалем ЛГБТ-фильмов «Бок о бок», на эти площадки оказывается огромное давление, и при этом они обе существуют давно, то есть время тут ни при чем, оно было для развития, но ситуация ухудшилась. Если и появится мощный фестиваль о правах человека в России, то это произойдет не скоро, когда обстановка станет более стабильной и можно будет что-то делать, не боясь, что за тобой сразу прейдут. Потом дело не только в московских мероприятиях. Украинский фестиваль делает после основного события в Киеве показы в разных городах, и этот формат тоже создавался не сразу, было тяжело, было сопротивление на местах. А Россия к тому же еще и большая, ездить дорого и все это требует колоссальных усилий. Но если мы хотим, чтобы вся страна была вовлечена в гражданское общество, нельзя забывать о тех людях, которые живут не в Москве, не в крупных городах. Вот такой фестиваль был бы хорошим способом вместе порефлексировать и поговорить.
Фрагмент спектакля "Правозащитники", Москва, октябрь 2017 года
- Вот у фестиваля фильмов о правах человека «Кино в пути» как раз были такие амбиции, но началась пандемия, фестиваль ушел в онлайн, а это совсем не то, чего хотелось изначально. Но на самом деле не совсем понятно, что такого в этом фестивали в Киеве, почему ты его так выделяешь? Что там такого происходит, чего нет на «Артдокфесте» или даже «Сталкере»? Показываются фильмы, приглашаются эксперты, идут дискуссии. Все это происходит и у нас.
- Docudays – это действительно большое событие для всего гражданского и правозащитного сообщества. Есть конкурсная программа и жюри из числа правозащитников и творческой среды. Фестиваль проходит в центральном кинотеатре Киева. Все или почти все правозащитные организации Украины делают там свои дискуссии и мероприятия, отдельно и тщательно к этому готовятся. Это огромная тусовка! Docudays все воспринимают как праздник. У меня много друзей и коллег из правозащитных организаций в Киеве, и когда наступает Docudays - все туда идут. Я не видела такого в Москве. Часть моих друзей и коллег ходит на «Артдокфест», но далеко не все. На Docudays идут такой хорошей толпой, и в этом смысле он играет роль объединяющего форума. Возможно, просто в Украине меньше конфликтов внутри гражданского общества и людям приятнее видеть друг друга. Может, в России больше внутренних разногласий и поэтому до сих пор не получилось такую штуку создать.
- А ты сама часто смотришь документальное кино на правозащитную тематику?
- Я сама? Крайне редко. Очень мало. Мне его больно смотреть. Я, конечно, видела какие-то знаковые фильмы, но не могу сказать, что я его смотрю каждый день.
Фрагмент спектакля "Правозащитники", Москва, октябрь 2017 года
Фрагмент спектакля "Правозащитники", Москва, октябрь 2017 года
- А правозащитный центр «Мемориал»* в своей работе доккино использует?
- Никак совсем. Нас, правда, много снимают разные люди, и почти ничто из этого не является доком. Мы периодически снимаем себя сами, но это скорее видеоархив. Есть идея создавать какие-то маленькие сюжеты по тем делам, которыми мы занимаемся, в этом году мы запустили подкасты и есть надежда, что проект может перерасти в какое-то видео. Пока не хватает на это ресурсов. Да, нам не хватает в команде продюсеров и вообще людей, которые понимали бы, что такое кино и могли придумывать это все, а не просто технически делать. Наверное, это больше всего сейчас останавливает. Наши коллеги из «Международного Мемориала»* очень много занимаются доком и сами его создают, потому что у них широкая тема репрессий. А наши темы – политзаключенные, права человека на Северном Кавказе и Европейский суд. Это такие сложные для простого зрителя вещи. Мы будем рады, если к нам кто-то придет и захочет делать кино, потому что у нас огромное количество материала. Но пока не случилась эта встреча.
Кстати, если сейчас задаться вопросом, каким вообще должно быть правозащитное кино, то у меня на эту тему все время какая-то развилка. С одной стороны, должны существовать фильмы, которые делают сами правозащитные организации, например Комитет против пыток или «Общественный вердикт»*. Это такой просветительский продукт. Но гораздо круче фильмы, как «Процесс» об Олеге Сенцове, которые режиссер создает сам. На чистом вдохновении. И у этого продукта нет никакого заказа.
- Мы как раз с автором этого фильма, с Аскольдом Куровым, делали предыдущую беседу.
- Причем заказ я не имею в виду что-то плохое. Но когда человек, режиссер, сам захотел, что-то исследовал и снял, то фильм получается более живым, чем когда вместе с кем-то из правозащитников, и они к тому же не просто эксперты, а участники творчества. Они начинают думать о том, как это должны быть показано, что оставить, что убрать.
Фрагмент спектакля "Правозащитники", Москва, октябрь 2017 года
Фрагмент спектакля "Правозащитники", Москва, октябрь 2017 года
- То есть, грубо говоря, вы, правозащитный центр «Мемориал»*, прекрасно себя чувствуете отдельно от доккино, никак не пересекаетесь. И не испытываете необходимости в нем для вашей правозащитной работы. И пусть будет так. Режиссеры сами разберутся, что им снимать и зачем. Да?
- Ну, вообще, тут есть тоже развилка. Если бы мы чуть меньше были заняты собственным выживанием и выживанием наших клиентов, наверное, у нас были бы силы на то, чтобы подумать про то, что нам хотелось бы кино. И когда нам надо объяснить людям, что такое Европейский суд, было бы круто показать какой-нибудь один ролик или фильм, который бы рассказывал историю нашего дела. Например, мы сейчас занимаемся одним делом, в Дагестане были затоплены дома, история очень красивая, кинематографичная, но мы вынуждены бесконечно пересказывать это словами.
- Хочется поговорить про спектакль «Правозащитники». Как он появился? Это все-таки феноменальный был проект, и действительно аналогов в российском кино нет. Хотя ты сама же и делала попытку – этот веб-док «Иностранные агенты. Кто они?».
- Который мне самой тогда ужасно не понравился и никому не понравился… Вот после этой попытки у меня все еще оставалась потребность рассказать людям о том, как мы живем. Мне очень хотелось это сделать. Так что спектакль был мой личный проект до того, как я начала работать в «Мемориале». И он никогда бы не появился, если бы не Театра.DOC и не Елена Гремина лично. Она сказала: «О, давайте сделаем спектакль!» Меня потом многие спрашивали: «А как ты вообще решилась?» С моей точки зрения слова «Давайте сделаем спектакль» - это то, что мечтает услышать каждый человек. Когда он это слышит - он идет и делает спектакль, потому что ну как иначе?.. В общем, очень сильно хотел этого театр, очень сильно хотела Гремина. На мой взгляд, это тоже сильно неидеальный продукт. Потому что мы руководствовались своими идеями, что должны чувствовать люди, смотря спектакль о правозащитниках. У меня была своя идея, у Елены Греминой тоже была идея. В зале все рыдали. И это была ее цель как режиссера. Моя цель была, чтобы люди стали интересоваться правозащитой. В этом смысле мы тоже делали не совсем искусство, мы делали просветительский проект. Это была особая форма.
Зрители на спектакле "Правозащитники", Москва, 2017 год
- Я помню этот спектакль. Первый прогон в Москве в 2017 году. Тогда возникла мысль, что вот наконец-то нащупана та самая ткань, что языком театра получилось это передать. И до мурашек чувствуешь и труд, и боль, и усталость этих людей, узнаешь их всех. Но, кстати, не факт, был бы такой же эффект, если бы это был фильм, а эти монологи актеров со сцены. Если бы это были интервью настоящих людей.
- Я думаю, что не было бы такого же эффекта. Мы очень много работали с текстом пьесы, мы его нарезали. Мы ничего не правили, но мы много всего вырезали, обрамляли, создавали этот антураж. Мне кажется, невозможно вот так смонтировать интервью. Это была отличная актерская работа. И, конечно, самый сильный момент был, когда актеры встречали прототипов в зале, здесь происходил какой-то мощнейший взрыв. Несколько раз прототипы, реальные правозащитники, которых актеры воплощали на сцене, присутствовали на спектакле, и это было, конечно, очень сильно.
- А спектакль сейчас жив?
- Нет. Мы его похоронили. Последний раз сыграли в декабре 2019 года, и все. Мы решили больше его не продолжать. Во-первых, там есть части, которые устарели, и с этими частями нужно было каждый раз что-то предпринимать. Стало понятно, что нужно продолжение. Нужно что-то новое, но я пока не знаю что. И у меня чуть меньше сейчас такого живого ресурса, как тогда, чтобы это сделать опять. Потому что не хочу повторять, что было, но я не знаю, как создать что-то новое. Так что этот спектакль лежит «на полке», мы его больше не играем. Но он есть в YouTube, можно посмотреть.
(Дисклеймер: спектакль в том числе был снят из-за вновь открывшихся обстоятельств об основателе Молодежного правозащитного движения Андрее Юрове, который был одним из прототипов)
Фрагмент спектакля "Правозащитники", Москва, октябрь 2017 года
Фрагмент спектакля "Правозащитники", Москва, октябрь 2017 года
- Почему тот первый проект, веб-док, ты считаешь провальным? Сейчас ты можешь его проанализировать?
- Мы хотели… Точнее, я хотела как продюсер, и я вообще была единственный человек, который был в проекте от начала до конца, а другие члены команды менялись... Так вот, я хотела создать кино, рассказывающее о том, кто такие правозащитники. Я предположила, что есть люди, которым это интересно, и они будут заходить на наш сайт, смотреть и узнавать. Но я сильно переоценила количество потенциально интересующихся зрителей. И еще я переоценила ценность нашего каждодневного контекста и его интересность для зрителей. Произошло вот что. Друзья и коллеги открывали этот сайт, смотрели, говорили: «Ох, как красиво, наконец-то!» Они увидели, что про себя можно снимать качественно, с хорошим звуком. В 2015 году вышел этот проект, который мы снимали два года, и на самих правозащитников он произвел впечатление. Но я увидела, что зрителей нет. Точнее, это очень-очень маленькая аудитория и очень мало откликов. Мало было тогда опыта, как это делать и продвигать. Сейчас я бы делала совершенно по-другому. Каким-то более живым языком. В этом смысле спектакль очень помог, потому что каждый раз был живой контакт со зрителем. И там всегда люди задавали вопросы: «Вот вы получаете иностранные гранты, вы на самом деле иностранные агенты?» Они задавали вопрос не в бровь, а в глаз. Вопросы не были грубыми, просто они хотели понять. Самый главный вопрос у зрителей был – почему это устроено так? И после каждого спектакля мы очень долго разговаривали, объясняли, что наше государство не дает деньги на такие правозащитные инициативы. А есть иностранная благотворительность, и этим традициями уже 150 лет. У меня было ощущение, что после каждого спектакля они уже чуть меньше начинали ненавидеть иностранных агентов, больше были открыты к восприятию другой точки зрения.
Фрагмент спектакля "Правозащитники", Москва, октябрь 2017 года
- А есть ли зритель у правозащитного кино в России? Вот смотри, что получается. Сложно делать фильм, сложно его показать. Долгий путь к зрителю. А ведь еще надо заманить этого зрителя на показ, и выясняется, что тема прав человека по факту безынтересна.
- Это сложно. Я сама, пока жила не в Москве и возникала возможность посмотреть фильмы о правах человека, я, скорее всего, их избегала. Мне не хотелось погружаться в тяжелый контекст, потому что я всегда была в активистской среде и контекст вокруг меня был перманентно тяжелый. И тем не менее мне кажется, что зритель есть. Если встраивать такие сложные фильмы в какие-то другие события. Делать дискуссию про что-нибудь в городе и заодно показывать фильмы про добровольные пожарные дружины, например. Был такой популярный фильм «Волонтеры. Игра с огнем», его смотрели все с удовольствием. Если это пять фильмов подряд про жесть, то ты уходишь с таких показов домой, страшно расстроенный и фрустрированый. Нужен большой разговор после каждого фильма. А если что-то такое делать сейчас - это каждый раз риск для всех. Для режиссеров, организаторов и зрителей. И пока атмосфера такова, сложно сказать, что это перспективная сфера. Вывод такой: чем хуже ситуация с правами человек, тем хуже с правозащитным кино. Несколько лет назад был бум таких фильмов. Но, видимо, когда такое сильное сопротивление и любая твоя попытка может привести чуть ли не уголовному делу, я понимаю режиссеров, которые могут выбрать другую тему.
