В воспоминаниях «Нового мира» я наткнулся на подлинно шекспировскую сцену. Перескажу как умею.
Жил да был в 30-е годы молодой донецкий писатель Авдеенко. Славил партию и пролетариат от души в фильмах, очерках и романах. И вдруг его последний роман, еще не опубликованный, не понравился в верхах. Публикуют разгромные статьи и вызывают в ЦК в Москву. Его "товарищески критикуют" коллеги и вызывают на заседание в тот зал Кремля, где собирается политбюро. Там партийные и литературные вожди собрались вместе и песочат беднягу. Лично Сталин говорит больше всех, прерывает каждого оратора, чтобы объяснить, чем же плох Авдеенко.
Полуживой и уверенный в скором аресте., он возвращается домой. Там его жену выгнали из дома, его - со всех работ, он устроился на шахту рабочим, ночами пишет новый роман во славу пролетариата.
Начинается война, ему еле-еле удается попасть в армию, и там он пишет очерки, и в Москву звонит его командир - "можно ли Авдеенко писать". Через час лично Сталин сообщает - можно, Авдеенко искупил вину. Каково внимание к литературе — во время войны Сталин находит время заниматься этим человеком.
Авдеенко снова вступает в партию, кончается война, Сталин умирает, и надо же случиться такому - именно Авдеенко назначен диктором для похорон вождя. Он читает скорбно-торжественные слова, слышит шепоты о страшной давке, новой ходынке, а сам вспоминает, как Сталин его разносил и как при этой встрече вождь показался ему пародией на тот образ Сталина, что он видел в кино и на картинах.
Пока у Авдеенко перерыв в дикторской работе, к нему подходит его военный командир, принявший его в партию. И говорит о покойном: "лучшее, что он сделал, - умер, сдох..." Авдеенко так эмоционально истощен, что даже не очень боится, что за такие слова их тут же расстреляют.
