«Монастырь – Березино» - конечно, не самая значительная операция Великой Отечественной, но одна из самых прикольных шуток Иосифа Виссарионовича.

Некоторые военачальники утверждали, будто т. Сталин руководил войной «по глобусу». Нет, не так: он сам вникал в детали, а ещё и руководил специалистами. Масштабную радиоигру «Монастырь» генералу Судоплатову приказал разработать именно Иосиф Виссарионович.

Давно мы работали в Комитете по телевидению и радиовещанию Ярославского облисполкома

И там узнали, что наш коллега Алексей Иванович Крылов был причастен к разведке и высшим тайнам СССР. Одним из первых в мире узнал о капитуляции Германии. Даже раньше Сталина, Черчилля и Рузвельта, и раньше Жукова ,и Эйзенхауэра.

Читали «В августе 44-го…»? (роман Владимира Богомолова). Так в августе 44-го Иваныч именно в тех местах и именно с теми людьми рука об руку и воевал.

Фамилию генерала Судоплатова мы услыхали от него, и генерала Эйтингона, и Шпигельгласа, и Серебрянского – этих гениев советской разведки. Теперь-то каждый знает, что это они грохнули Троцкого и работали по атомному проекту США, но Иваныч называл их нам поимённо в 1983. Задолго до.

А дело было так.

В июне 1941 года в 17 лет по комсомольской путёвке (по старой комсомольской традиции Иваныч прибавил себе год возраста, а военком и НКВД как бы не обратили на это внимание), был направлен в Москву и оказался прямиком в Лужниках, а там на стадионе формировался ОМСБОН – Отдельный мотострелковый батальон особого назначения НКВД.

В итоге Леха Крылов стал радистом и после войны носил почётные знаки партизана четырех фронтов. Так, конечно, не бывает в обычной жизни, но его в составе группы забрасывали в немецкий тыл, они создавали отряд, их выводили на Большую землю…

Однажды, рассказывал дедушка Крылов, когда, как говорится, ничто не предвещало, он такой себе передает в Центр шифровку «Лёха – Алексу», и тут немцы нагрянули. А связь прерывать – чревато. Могут не так понять. С оргвыводами, а какие в разведке бывают оргвыводы, смекаете? А как без этого – с чего бы группа передавала шифровку, потом замолчала, потом опять вышла в эфир? Может, их захватили, склонили к сотрудничеству и они гонят дезу? Ну вот, Крылов открытым текстом отстучал буковку «аш» (на радиожаргоне означает «Я», «Я здесь»), «аш бой», и свернул станцию. Что вы думаете? Получил строгача «за работу в эфире открытым текстом». Так это вместо расстрела – вроде букета роз!

И так он четыре раза только на оккупированной территории СССР (было и за пределами). Кроме того, он участвовал в масштабных, совершенно секретных, с «тремя нулями», радиоиграх «Монастырь» и «Березино».

Скромная должность радиста была не так чтобы совсем уже скромна. Радист, например, имел обязанность контроля действий командира – чтобы не начал чудить. Шифровки «Леха – Центру», во всяком случае, отправлялись за двумя подписями, командира и радиста. Подписи – это не два имени, а два ежедневно меняющихся кода.

В общем, мы любили эти военные рассказы, которые отдельные несознательные товарищи называли «басни дедушки Крылова», тогда как всё в них было чистейшей правдой. Одна из его историй отражена в мемуарах военачальников с двух сторон – нашей и не нашей.

Вот как она выглядела с немецкой стороны.

Дадим слово лучшему диверсанту Гитлера Отто Скорценни – неслабый парень, он ещё дуче выкрал, когда итальянские путчисты в 1943 арестовали демократически избранного лидера страны Муссолини.

Давайте сразу скажем правду: Скорценни был гениальный спец, ему только на Восточном фронте не везло – в России подхватил жуткий понос, долго лечил диарею, «дикая» страна (кстати, немецкие мемуаристы нечасто вспоминают, что кроме генерала Мороза на стороне большевиков воевал генерал Понос – дизентерия буквально дивизиями выкашивала вермахт. Об этом пишет, например, Ханс Киллиан, хирург-консультант при главном враче IV армии вермахта). А что там искать «новичок» – яблочко сорвал, вот и пронесло.

Именно этому «дизентёру», Скорценни, доверили возглавить немецкий спецназ. Одно из заданий – спасти окруженную группу немецких войск в Белоруссии.

Отто Скорценни из «Секретные задания РСХА»:

«…Вскоре после чувствительного поражения в июньской кампании 1944 года на центральном участке Восточного фронта дал о себе знать «резервный агент», иначе говоря, сотрудник одного из подразделений контрразведки, какие существуют во всякой армии, еще в начале войны внедрившийся в тыл русских.

Солдаты, неделями скитавшиеся по лесам на занятых русскими территориях и сумевшие пробиться к своим через линию фронта, сообщали о целых отрядах, находившихся в окружении. Тогда наш связной перешел линию фронта и передал разведчику приказ о «расконсервации» и само задание. И вот наконец радиограмма:

«В лесной массив к северу от Минска стекаются группы уцелевших немецких солдат».

Около двух тысяч человек под командованием подполковника Шерхорна находились в районе, указанном весьма неопределенно. Разведчику сразу же приказали наладить радиосвязь с затаившимся отрядом, сообщили соответствующие частоты и код, но до сих пор все попытки оставались тщетными. По-видимому, у Шерхорна не было передатчика. Главнокомандующий уже посчитал невозможным найти и вернуть отряд. Ему посоветовали обратиться за помощью к моим специальным частям…».

Две с лишним тысячи человек – это, грубо говоря, целый полк. Таких делов могли натворить! Как же чекисты прохлопали, куда смотрели госбезопасность, СМЕРШ и НКВД? Где войска по охране тыла фронта?

Куда надо, туда и смотрели.

Идёт такой сам по себе по коридору в Кремле генерал НКВД Судоплатов, насвистывает дырочкой в правом боку, сияет новеньким орденом Ленина, а тут вдруг из-за угла злой Сталин: «Почэму не докладываэте? Почему до сих пор нет масштабной радиогры?!».

И Судоплатов подумал: «А, действительно почему?!! Кто виноват?!!».

Генерал Павел Судоплатов из «Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля»:

«…19 августа 1944 года генеральный штаб немецких сухопутных войск получил посланное абвером сообщение «Макса» о том, что соединение под командованием подполковника Шерхорна численностью в 2500 человек блокировано Красной Армией в районе реки Березины. Так началась операция «Березино» — продолжение операции «Монастырь». Операцию «Березино» разработал начальник третьего отдела 4-го управления полковник Маклярский, я поддержал идею операции. Планировалась заманчивая радиоигра с немецким верховным командованием. О ее замысле во исполнение указания Ставки было доложено лично Сталину, Молотову, Берии. Санкция на проведение операции была получена.   

Для непосредственного руководства этой операцией на место событий в Белоруссию выехали Эйтингон, мой заместитель Маклярский, Фишер, Серебрянский и Мордвинов.

В действительности группы Шерхорна в тылу Красной Армии не существовало. Немецкое соединение под командованием этого офицера численностью в 1500 человек, защищавшее переправу на реке Березине, было нами разгромлено и взято в плен. Эйтингон, Маклярский, Фишер, Мордвинов, Гудимович и Т. Иванова при активном участии «Гейнса-Макса» перевербовали Шерхорна и его радистов. В Белоруссию были отправлены бойцы и офицеры бригады особого назначения, вместе с ними прибыли немецкие антифашисты-коминтерновцы. В игре также участвовали немецкие военнопленные, завербованные советской разведкой. Таким образом, было создано впечатление о наличии реальной немецкой группировки в тылу Красной Армии. Так, с 19 августа 1944 года по 5 мая 1945 года мы провели самую, пожалуй, успешную радиоигру с немецким верховным командованием…».

Наверное, поняли, что Макс это и есть упомянутый Скорценни «аспирант С.»: кровавая гэбня развела немцев на пустом месте.

Скорценни с энтузиазмом взялся за дело («На святое дело идём, товарища из беды выручать», как сказал бы персонаж Джигарханяна из кинофильма «Место встречи изменить нельзя»). 

Из воспоминаний Отто Скорценни:

«…В состоянии ли вы выполнить подобное задание? – спросили встречавшие офицеры.

Я с достаточным основанием дал утвердительный ответ и знал, что эти офицеры и их коллеги были бы счастливы вернуть своих друзей, затерявшихся в водоворотах русского цунами. В тот же вечер я вернулся на самолете в Фриденталь, и мы принялись за дело. В считанные дни мы разработали план под кодовым названием «Браконьер» и взялись за решение бесчисленных технических проблем, связанных с осуществлением операции. Наш проект предусматривал создание четырех групп, каждая из которых состояла из двух немцев и трех русских. Людей вооружили русскими пистолетами и снабдили запасом продовольствия на четыре недели. Кроме того, каждая группа брала с собой палатку и портативную радиостанцию. На всякий случай их переодели в русскую военную форму, обеспечили удостоверениями и пропусками и т.д. Их приучили к русским сигаретам, у каждого в вещмешке имелось несколько ломтиков черного хлеба и советские консервы. Все прошли через руки парикмахера, который остриг их почти наголо в соответствии с военной модой русских, а в последние дни перед вылетом им пришлось расстаться со всеми предметами гигиены, включая даже бритвы.

В конце августа первая группа под руководством П, поднялась в воздух на «Хейнкеле-111» из состава 200-й эскадрильи. С лихорадочным нетерпением ждали мы возвращения самолета, ведь предстояло пролететь более 500 километров над вражеской территорией (к тому времени линия фронта проходила через Вистюль). Поскольку подобный полет мог состояться только ночью, истребители не могли сопровождать транспортный самолет. В ту же ночь состоялся сеанс радиосвязи между разведчиком и группой П.

«Скверная высадка, – докладывали наши парашютисты. – Попробуем разделиться. Находимся под пулеметным огнем».

Сообщение на этом заканчивалось. Возможно, пришлось отступить, бросив передатчик. Ночи проходили одна за другой, а из радио доносился лишь негромкий треск атмосферных помех. Ничего больше, никаких новостей от группы П. Скверное начало!

В начале сентября отправилась в полет вторая группа. По возвращении пилот доложил, что парашютисты прыгнули точно в указанном месте и достигли земли без происшествий. Однако следующие четыре дня и ночи радио молчало. Оставалось единственное объяснение: еще один провал, еще одна катастрофа…».

Куда бы немецкие спецы могли подеваться?

Из воспоминаний Павла Судоплатова:

«…Немецкая служба безопасности и генеральный штаб германских сухопутных войск всерьез замышляли нарушить тыловые коммуникации Красной Армии, используя соединение Шерхорна. С этой целью Шерхорну в ответ на его просьбы о помощи были посланы специалисты по диверсиям и техника. При этом нам удалось захватить направленную на связь с Шерхорном группу боевиков-эсэсовцев.

Шерхорн посылал в Берлин отчеты о диверсиях в тылу Красной Армии, написанные Эйтингоном, Маклярским и Мордвиновым. «Макс» получил приказ из Берлина проверить достоверность сообщений Шерхорна о действиях в тылу Красной Армии - он их полностью подтвердил. Гитлер произвел Шерхорна в полковники и наградил «Рыцарским крестом», а Гудериан отправил личное поздравление. Шерхорну приказали прорваться через линию фронта и продвигаться в Польшу, а затем в Восточную Пруссию. Шерхорн потребовал, чтобы ему для обеспечения этой операции парашютом были сброшены польские проводники, сотрудничавшие с немцами. Берлин согласился, и в результате мы захватили польских агентов немецкой разведки. Гитлер, со своей стороны, планировал послать начальника службы спецопераций и диверсий Скорцени и его группу, но от этого плана немцам пришлось отказаться из-за ухудшения в апреле 1945 года военной ситуации на советско-германском фронте…».

Да, жалко, что Скорценни не послали. Он во всю эту ахинею свято верил:

Из воспоминаний Отто Скорценни:

«…На пятую ночь наше радио, от которого все равно неутомимо ждали проявления хоть каких-нибудь признаков жизни, уловило ответ. Сначала пошел настроечный сигнал, затем особый сигнал, означавший, что наши люди вышли на связь без помех (не лишняя предосторожность: отсутствие сигнала означало бы, что радист взят в плен и его силой заставили выйти на связь…».

Поймали голубчиков и перевербовали. Как там у Богомолова – «эффект экстренного потрошения»?

Из воспоминаний Отто Скорценни:

«…Через сутки после группы С вылетела третья пятерка, с унтер-офицером М. во главе. Мы так никогда и не узнали, что с ними случилось. Раз за разом наши радисты настраивались на их волну, повторяли позывные… Долгие, томительные недели… Ответа так и не последовало. Группа М. исчезла в бескрайних русских просторах.

Ровно через двадцать четыре часа вслед за группой М. на задание отправилась и четвертая группа, которой командовал Р. Четыре дня они регулярно выходили на связь. После приземления двинулись к Минску, но не могли строго держаться этого направления, поскольку то и дело натыкались на русские военные патрули. Иногда встречали дезертиров, которые принимали их за товарищей по несчастью. В целом же большая часть населения в этой части Белоруссии была настроена довольно дружелюбно. На пятый же день сеанс связи неожиданно прервался. Мы даже не успели сообщить им координаты отряда Шерхорна. Вновь потянулось тревожное, нестерпимо долгое ожидание. Каждое утро Фолькерсам грустно объявлял: «Никаких вестей от групп Р., М. и П.». Наконец через три недели мы получили телефонограмму откуда-то из района литовской границы: «Группа Р. перешла линию фронта без потерь». Как и следовало ожидать, отчет Р. чрезвычайно заинтересовал разведывательные службы. Ведь случаи возвращения германских солдат с занятых русскими территорий были крайне редки.

Переодетому лейтенантом Красной Армии Р. достало смелости проникнуть в офицерскую столовую и получить обед. Благодаря безукоризненному знанию русского языка он оказался вне подозрений. Несколькими днями позже Р. добрался до наших передовых частей, полностью сохранив свою группу. Теперь нам предстояло удовлетворить наиболее насущные нужды отряда Шерхорна, более трех месяцев находившегося в полной изоляции и лишенного буквально всего. Шерхорн просил прежде всего побольше медицинских препаратов, перевязочных средств и собственно врача. Первый прыгнувший с парашютом врач при приземлении в темноте разбился, сломал обе ноги и через несколько дней скончался (не иначе, палачи из НКВД постарались – Д.П.). Следующему повезло, и он приземлился целым и невредимым. Потом мы стали сбрасывать маленькой армии продовольствие, одежду. Из донесения врача следовало, что состояние раненых плачевно, и Шерхорну было приказано немедленно приступить к подготовке эвакуации.

В течение двух-трех ночей 200-я эскадрилья высылала по несколько самолетов для снабжения затерянного в лесу лагеря. К сожалению, ночная выброска материалов не могла быть точной: зачастую спускаемые на парашютах контейнеры опускались в недоступных местах или оставались ненайденными в лесных зарослях, хотя солдаты Шерхорна вели непрерывные поиски. Тем временем совместно со специалистами эскадрильи мы подготовили план эвакуации, решив использовать в качестве аэродрома обширную лесную поляну, обнаруженную невдалеке от лагеря Шерхорна. Операцию решили проводить в октябре, в период наиболее темных, безлунных ночей, наметив в первую очередь вывезти на самолетах раненых и больных, а уж затем здоровых.

К Шерхорну направили специалиста по быстрому развертыванию взлетно-посадочных полос в полевых условиях. Но едва начались подготовительные работы, как русские мощным ударом с воздуха сделали выбранное место непригодным.

Пришлось изыскивать другой способ. После переговоров с Шерхорном решили, что отряду следует покинуть обнаруженный лагерь и совершить 250-километровый переход на север. Там, в окрестностях Дюнабурга, что возле прежней русско-литовской границы, находилось несколько озер, которые замерзали в начале декабря. Когда лед достаточно окрепнет, озера превратятся в подходящие аэродромы для транспортных самолетов.

Поздней осенью 1944 года колонны медленно потянулись на север. Русских телег было мало, на них с трудом уместили больных и раненых. Кто мог, шел пешком. Переход оказался намного более длительным, чем мы предполагали. В среднем за день преодолевали 8 – 12 километров. Шерхорн был вынужден то и дело останавливать отряд для отдыха на день-другой, и тогда за неделю не удавалось пройти и сорока километров. С другой стороны, не обходилось без кровопролитных схваток с русскими военными патрулями, число погибших и раненных росло с каждым днем, и темпы продвижения, естественно, снижались. Мало-помалу все мы, успевшие хорошо узнать русских, теряли последние надежды. Шансы Шерхорна на возвращение в Германию были до ужаса малы.

По мере продвижения отряда к линии фронта маршрут самолетов снабжения укорачивался, но определить место выброски становилось труднее. По радио мы старались уточнить их координаты на карте, испещренной разными значками. Несмотря на предосторожности, несметное число тюков и контейнеров попало в руки русской милиции, которая, надо отдать ей должное, справлялась со своей задачей. Но даже не это было нашей главной заботой. С каждой неделей количество горючего, выделяемого 200-й эскадрилье, неизменно сокращалось, тогда как наши потребности в нем отнюдь не уменьшались. Время от времени мне удавалось в виде исключения урвать дополнительно 45 тонн, но каждая новая просьба натыкалась на все большие трудности. Несмотря на отчаянные мольбы Шерхорна, пришлось сократить число вылетов самолетов снабжения. Думаю, ни Шерхорн, ни его солдаты, в невероятно сложных условиях пробивавшиеся через русские леса, не в состоянии были понять наши проблемы. Чтобы поддержать их дух, их веру в наше стремление помочь всеми имеющимися у нас средствами, я каждый радиосеанс старался выказывать неизменный оптимизм.

В феврале 1945 года мне самому пришлось командовать дивизией на Восточном фронте. Отбивая яростные атаки врага, я не упускал из вида наши «особые миссии». Сообщения, все еще регулярно приходившие от Шерхорна, были полны отчаяния: «Высылайте самолеты… Помогите нам… Не забывайте нас…». Единственная хорошая весть: Шерхорн встретил группу П., первую из четырех заброшенных групп, которую считали бесследно сгинувшей в августе 1944 года. В дальнейшем содержание радиосообщений стало для меня сплошной пыткой. Мы уже не в состоянии были посылать более одного самолета в неделю. Перелет туда-обратно превышал 800 километров. Да и количество отправляемых грузов таяло на глазах. День и ночь я ломал голову, изыскивая возможности помочь людям, которые не сломились, не сложили оружия. Но что было делать?

К концу февраля нам перестали выделять горючее. При одной лишь мысли об огромных его запасах, захваченных противником в ходе наступления, меня охватывало бешенство. На каждом из аэродромов Вартегау, занятых русскими, имелось по несколько сот тонн авиационного горючего!

Двадцать седьмого февраля аспирант С. прислал нам следующее сообщение: «Отряд прибыл в намеченный район возле озер. Без немедленной поддержки умрем от голода. Можете ли вы нас забрать?»

По мере расходования элементов питания передатчика призывы о помощи становились все более настойчивыми, а мы уже не в силах были помочь. В конце С просил доставить хотя бы батареи питания: «Мы больше ничего не просим.., только говорить с вами.., только слышать вас».

Крах и невероятный хаос, поразивший многие службы, окончательно добили нас. Не могло быть и речи о вылете самолета с помощью для несчастных, тем более о их эвакуации.

И все равно наши радисты ночи напролет не снимали наушников. Порой им удавалось засечь переговоры групп Шерхорна между собой, порой до нас долетали их отчаянные мольбы. Затем, после 8 мая, ничто долее не нарушало молчание в эфире. Шерхорн не отвечал. Операция «Браконьер» окончилась безрезультатно...».

Вполне трагическая история о забытой роте, прямо слёзы наворачиваются, «но не услышат нас на суше, наш СОС всё глуше, глуше, и ужас режет души напополам» (стихотворение В.Высоцкого «Спасите наши души»).

И вот как это выглядело с точки зрения радиста ОМСБОНа Алексея Крылова:

«...Я контролировал сеансы связи. В наушниках на голове стоял за спиной радиста с мазером-бесшумкой в руке, перед каждым выходом в эфир предупреждал: «Лишняя точка-полточки в радиограмме – мозги вылетят». Чтобы вражина не вздумал передать секретный знак, что работает под контролем. Они нам сбрасывали агентов, боеприпасы, продукты  – запомнился запечатанный в целлофан ржаной хлеб с клеймом «1936», абсолютно свежий..»

Потом, рассказывал Иваныч, к отцу попросился сын Шерхорна, романтик, «может и сын героем стать, если отец герой» (слова из песни «Если отец герой»). Шерхорн был, конечно, не в восторге от этой идеи, но он ничего не решал, наши сказали – «Почему бы и нет, давай к нам, энтузиаст, всем места хватит». И его сбросили, при приземлении сломал ногу, лечился уже в госпитале НКВД.

Ну и первыми о капитуляции Германии узнали не в штабах антигитлеровской коалиции, а Крылов: «…5 мая немцы передали последнюю шифровку. «Капитуляция неизбежна. Со слезами на глазах прекращаем с вами связь.  Пробирайтесь сами в родную Германию. С нами бог. Кейтель, Гудериан».

Наши радуются, а Шерхорн заплакал. Я у него спрашиваю – войне конец, чего плакать? Он ничего не ответил, и я понял – он думает, что теперь стал не нужен, и его расстреляют…».

Да, а Скорценни до самой смерти свято верил в «отряд полковника Шерхорна». Мемуары он написал в 60-х.

«Монастырь – Березино» - конечно, не самая значительная операция Великой Отечественной, но одна из самых прикольных шуток Иосифа Виссарионовича. С нашей, конечно, точки зрения.

Фото А.И. Крылова предоставлено Артуром Новиковым 

Авторы публикации: Артур Новиков, Дмитрий Пушкарь

Более подробная  информация в радиоверсии, которая готовится авторами к выходу в эфир 

Использованы отрывки из книг Отто Скорценни «Секретные задания РСХА», Павла Судоплатова Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля», Рейнхарда Гелена «Война разведок. Тайные операции».

Все данные получены из открытых источников