Поселок оленеводов в ЯНАО: желтый снег, холодный чум и наряд на сто оленей

Начинаются настоящие приключения. Выдвигаюсь в тундру вот на такой штуке (колесо размером с меня, мужики меня внутрь затаскивали волоком). Дальше только холод, мрак и олени.

***

Вместо обещанных четырех часов я ехала в поселок оленеводов девять. Внутри все обито коврами, набито людьми, коробками и пакетами. Первые часа два даже мило, потом люди начинают скучать и разговаривать. Напротив мужчина с двухлетней дочкой, едут туда же, куда и я. Девочка не разговаривает, но выразительно смотрит раскосыми карими глазами. Дальше две женщины, едут из города с добычей в разные поселки. Рядом мужики из Иркутска — приехали в командировку. Один очень разговорчивый. Можно, говорит, я этой красивой девочке (не мне) дам пирожок? Отец разрешает. Девочка молча берет пирожок и ест. Эмоций на лице при этом ноль, а у меня много. Прошло четыре часа, я хочу пить и писать. И пирожок я бы тоже хотела. В ночи ничего не видно, да и что там в тундре смотреть. По треску под колесами понимаем, что едем по льду.

Водитель пугает рассказом о том, что недавно где-то тут провалилась машина, поэтому и едем медленно и аккуратно. Впереди фары — это встал такой же трэкол, как и наш, — отвалилось колесо. Наш водитель сообщает нам, что своих в тундре не бросают, останавливается, врубает шансон, чтобы пассажиры не скучали, и идет в ночь помогать.

Через полчаса обнаруживаю себя на улице, писающей за рыбацкой лодкой. Если делать все быстро, то, оказывается, норм. Через час я смогла заснуть среди коробок. А когда открыла глаза, мы все еще не бросали своих. Наконец, колесо прикрутили, и мы поехали. В гостинице меня ждали к девяти, но девять было уже. Водитель сказал: к двум привезу. Я прикинула, как умру от холода под дверью. Стало совсем грустно. Мужик из Иркутска, тем временем, продолжал проявлять активность в сторону девочки. «А давайте раскидаем коробки, пусть уставший ребенок нормально ляжет». Раскидали. Ребенок лег головой на колени благодарного отца. А через 20 минут тихо обблевал себя. «Девочку стошнило, стойте, дайте свет!» — заголосила женщина, сидевшая рядом. Милое раскосое создание была вся в пирожке и удивленно его рассматривала (только что я его съела, и вот он опять). «Это потому что лежа ее укачало», — буркнула я очевидное и очень недобро посмотрела на доброго иркутянина. Он, кажется, смутился. Нашел пакет, девочка доблевала остатки, а потом мы ее все дружно обтерли салфетками. И снова двинулись в путь. В час ночи мне мерещилась рысь. Чуть позже — олени. А в два я уже шагала по поселку в поисках гостиницы вместе с местным мужиком и собакой. Мой билайн тут не ловил, кто-то кому-то позвонил, прибежала сонная пожилая женщина. Привела меня в ледяной барак с двумя кроватями, тумбочкой и телевизором. «А вай-фай у вас есть?» — спросила я. «Что?» — удивилась она. Я исправилась и сказала: «Интернет». «Зачем тебе интернет? Смотри телевизор!» Еще я спросила, где тут едят. «У себя дома в Москве», — сказала она. И добавила: «Ты куда приехала хоть, знаешь? Ты на севере, на краю земли. Интернет! Едят!» Увидев, что я сейчас заплачу, ушла и вернулась с дошираком и конфеткой. А утром обещала раздобыть мне симку с интернетом. Я попила водички и легла спать в три одеяла, решив, что завтра будет точно лучше. Кстати, пакет, в который тошнило девочку (большой такой, с ручками), водитель выбросил прямо из окна машины на ходу. Ничего, тундра все стерпит. Надеюсь, я тоже.

***

Попробовала замороженную рыбу, напиленную к столу пилой. Норм. Хрустит. Солененькая. Сегодня была звана на обед. Оленеводы любезно предложили присоединиться к своей трапезе. На столе лежали кости с мясом оленя (сырым), нарезанная кусками печень (тоже сырая) и стояла миска с кровью.

Они макали печень в кровь и ели. Срезали мясо с костей — и тоже туда же. Говорят, вкусно.

Хорошо, что накануне я купила лапшичку «Роллтон» и бутылочку коньяка.

***

А почему ты приехала зимой, а не летом, спросила Зоя, когда мы мчались в ледяную ночь на снегоходе. Точнее, мчался ее муж Роберт, а мы с ребенком бултыхались в санях. «Хотела, — ору ей сквозь закостеневший от мороза бафф, — рассказать о вашей самой тяжелой части жизни». А сама думаю: «Куда вот мне вперлось это геройство»? Я укутана в трое штанов, все свитера, теплую куртку и меховой гусь. И у меня все равно все застыло на ветру. Сквозь щель между бровями и переносицей вижу снег, тьму и звезды россыпью. Холодная красота, от которой больно. Нижние ресницы примерзают к верхним, разлепить глаза нечем — руки вцепились в сани.

Через час доезжаем до чума. Внутри температура минус 40, как на улице, и пять покрытых инеем чумовых собак.

Зоя снимает ягушку и голыми руками бросает ледяные дрова в печь. Отдирает бересту, ранит пальцы. Я стою у печки и не могу пошевелиться. Скоро вспотеешь, — улыбается она. Через полчаса я недоверчиво раздеваюсь до свитера и двух штанов. В чуме пахнет дровишками, оленями, оттаявшими собаками и выжившими людьми. Собаки ложатся вокруг печки, я нагло впихиваюсь между ними. Зоя достает из угла стол, разливает чай, режет замороженную рыбу. Я с собой привезла паршивый коньяк и крабовые палочки — Зоя и Роберт никогда их раньше не пробовали. Едят и удивляются. Коньяк с палочками в мороз, оказывается, тема. После ужина Зоя убирает со стола и готовит кровать (это целый процесс). Мы ложимся на оленьи шкуры рядком. У меня на ногах чижики для тепла, сверху плед, ватное одеяло и куртка. Пока греет печь, засыпаю. А в три часа ночи просыпаюсь от невыносимого холода. Такого, что мысль о том, чтобы выйти пописать, кажется бредовой. Промучившись до рассвета, все-таки выползаю на улицу. И каменею: со всех сторон, медленно, словно призраки, на меня надвигаются северные олени. Описать этот космос мне сейчас не под силу. Но я постараюсь лучше на «Такие дела».

***

Так, ладно, всем интересно про туалет (удивительно, что никто не спрашивает про секс). Я напишу, это будет последний пост — все остальное интересное приберегу для репортажа. А то ведь не будете его читать. Писать и какать тундровики ходят под кустики и в сугробы. Если ночь или раннее утро, когда мрак — присаживаются недалеко от чума.

Когда я отважилась спустить штаны на морозе первый раз, подняв глаза, увидела, что на меня надвигается олень. А за ним второй. А сбоку третий. Я тогда еще ничего не понимала и решила, что это не лучшее время для знакомства.

Вообще, не вежливо как-то. И отпихнула первого рукой, едва удержавшись, чтобы не рухнуть попой в снег. Потом надо мной, конечно, ржали все оленеводы и объяснили, что знакомство со мной оленям нафиг не сдалось. Они просто любят жрать желтый соленый снег и караулят каждого, кто присаживается на корты. В следующие разы с утра я выходила из чума с палкой, чтобы отмахиваться и давать по рогам. Это, конечно, то еще веселье. Мало того, что адский холод, так еще и от оленей фиг укроешься. Предупреждая очередные вопросы. Нет, не отморозила. Нет, шкурами и берестой никто не вытирается, а, представьте себе, в чумах есть туалетная бумага. Да, закапывала. Так глубоко, как могла. Олени все равно милые и одного я даже поцеловала в замороженный нос. А на фото я красивая в ягушке возле своего чума. Мужики за меня в таком наряде давали сто голов оленей. Отказалась, пусть еще побегают.

Оригинал