Слова «провокатор» и «правозащитник» начинаются с одних и тех же букв. На этом сходство между ними кончается. Напротив, ни один провокатор не может быть правозащитником, и ни один правозащитник не может быть провокатором.
После того, как я и мой заместитель Андрей Маяков, главный редактор ГУЛАГ-ИНФО Денис Солдатов и руководитель Санкт-Петербургского отделения Комитета за гражданские права Борис Пантелеев посетили Т-2 г. Владимира и установили факт массовых издевательств над заключенными, группа людей, которых мы воспринимали как своих союзников (более того, когда им давали негативную оценку, мы, напротив, подчеркивали важность того, что они делают), начали разнузданную компанию «наезда» на нас, обвиняя нас в том, что, мол, мы ни много ни мало покрываем пытки в Т2.
Как мы их покрываем? За две недели нами был собран огромный объем доказательств нарушений прав человека, переданный первому заместителю директора ФСИН России и Советнику Президента РФ, частично переданный в СМИ. По этим материалам проводится служебная проверка. Осужденным, помещенным в ШИЗО, впервые стали выдаваться тапочки. В некоторых камерах сняты внешние стекла-экраны, из-за которых люди в камерах задыхались.
Признан факт того, что в голодовке участвовало не четыре человека, как утверждалось раньше, а не менее 20. Устранена одна из причин голодовки — осужденным со склада стали выдаваться личные вещи (ранее они не выдавались полтора года). По моему требованию сотрудниками наконец-то составлены рапорта об обнаружении признаков преступления.
Этого добились мы, правозащитники. Но все это не устраивает провокаторов. «Позор!» — такими словами на сайте «ГУЛАГу нет» провокаторы комментируют текст сокращенного отчета о посещении Владимирской тюрьмы. За что «позор»-то? Оказывается, в своем отчете мне не надо было хвалить надзирающего прокурора, которого назначили на Т-2, по-моему, за две недели до голодовки. Но мне действительно показалось, что после нашей совместной проверки он возьмется за прокурорский надзор по-настоящему. Настоящий шабаш развернулся на информационном ресурсе группы родственников заключенных Т-2. Отдельные здравые суждения утонули в возмущенных криках, умело подогреваемых провокаторами. Почему после приезда члена СПЧ в Т-2 не перестали бить?!
Почему член СПЧ Бабушкин не заклеймил Т-2 как пыточную?! Почему не сняли начальника Т-2 и сотрудника Гончарова, на которого имели массовые жалобы?!
Увы, если бы путем волшебных наездов и громких истерик можно было навести порядок в тюремных учреждениях, то мне не надо было бы сидеть над письмами заключенных со всей страны бессонными ночами, мотаться по стране и готовить объемные отчеты. Но опыт сотен протестных акций, с которыми я имел дело, показывает только одно: истерика вредит нормализации ситуации в учреждении ФСИН, а не помогает ей.
Нормализация ситуации и привлечение к ответственности виновных должностных лиц никогда не было результатом буйства в СМИ или интернете, а всегда было результатом большой и сложной работы. Иногда ситуацию надо было подтолкнуть за счет пиар-сопровождения. Иногда пиар-активность только мешала или даже, наоборот, работала на того, кто пытал. Приезжали сотрудники УСБ из Москвы, чтоб провести объективную проверку, а поднятый шум приводил к тому, что заключенные уже оказывались запуганными и не были готовы ничего говорить.
В группе родственников одна дама пишет: семь часов смотрела заседание СПЧ по правам человека в уголовно-исполнительной системе и только потеряла время. «Так, как поступили вы, — просто подло», — делает вывод женщина, адресуясь в мой адрес. Должен разочаровать чудесную женщину: мы и дальше будем так поступать и так работать, не впадать в истерики, не поднимать шумиху, а шаг за шагом менять систему, улучшая положение находящихся в ней людей: дальше уменьшать количество заключенных, уменьшать смертность в УИС, увеличивать количество средств, которые осужденные могут тратить. Проблема пыток здесь занимает центральное место, поэтому среди многочисленных предложений, как покончить с пытками, озвученных мною на заседании СПЧ, было и такое — создать специализированный отдел СКР из наиболее опытных следователей. Но всего этого уважаемая дама не поняла: ее восприятие включается только тогда, когда говорящий изъясняется в обвинительной интонации. А так как я уже лет 20 в такой интонации публично не говорю, то дама меня и не услышала.
Кстати, при посещении Т-2 именно ее родственнику мы уделили особое внимание, прокурор, Уполномоченный и помощник по правам человека лично взяли судьбу ее родственника на контроль, я внес его в реестр безопасности и т. д.
Сегодня его навестит Уполномоченный по правам человека. Вот такие «подлости» мы творим…
Почему родственники тех, кто находился в Т-2, в отличие от родственников других посещенных нами учреждений, не смогли воспользоваться нашим посещением и открытой частью нашей справки, чтобы помочь своим родным и защитить их от произвола? Даже открытая часть справки изобилует описанием множественных нарушений.
В правозащиту вмешались провокаторы. Один из них до сих пор пишет письма от нашей организации, но ответов из офиса не забирает; там уже скопилась пачка ответов, но «писателя» эти ответы не интересуют.
Другой провокатор опустился до того, чтобы снова вытащить на свет божий судимость моего заместителя А.В. Маякова. Две судимости Маякова у провокатора превратились в четыре.
Последняя судимость — провокация спецслужб при помощи НТВ, — подробно разобранная и оцененная правозащитным сообществом, вдохновила провокатора на то, чтобы написать: член Совета при Президенте РФ Бабушкин, как мошенник, окружает себя только мошенниками.
Написал этот провокатор и много других лживых вещей, из которых видно — ответственности за клевету и оскорбления провокатор не боится.
Родственники осужденных из Т-2 оказались между провокаторами и правозащитниками.
Правозащитники по привычке работают, не танцуя в публичном пространстве. Провокаторы шумят и обо всех достижениях правозащитников говорят: это мы добились! это мы сделали! Это мы смогли.
У каждого есть здравый смысл и жизненный опыт. Именно им и надо руководствоваться, решая, чего вы хотите добиться — громкого шума и последующих ухудшений или защиты прав близких и других людей, находящихся в тюремной системе.
