Перед вами — кусок интервью, которое я записал с руководителем еврейской общины Петрозаводска Дмитрием Цвибелем примерно неделю назад. Этот кусок не влез в основную часть, но он, как мне показалось, весьма интересен не только для тех, кто интересуется еврейским вопросом, но и вообще — советской историей. Кроме того, эта история отчасти комична, отчасти — трагична, поэтому ее просто интересно почитать. Весь текст — это прямая речь Дмитрия Цвибеля, поэтому повествование ведется от первого лица.
«Такие, как Цвибель, не имеют права учиться»
— 1970 год, тогда было 50 лет Карелии. После окончания музучилища я поступал в Ленинградскую консерваторию. Сдал специальность очень хорошо, и профессор сказал, что остальные оценки уже не так важны, и он берет меня в свой класс. Ну вот, сидим у него в кабинете, я доволен: поступил! Вдруг в кабинет забегает секретарь приемной комиссии, который документы принимает: кто, говорит, здесь из Петрозаводска?
А нас было двое, я и еще один, из известной семьи Х., отец работал в театре, дирижером был. А с сыном его мы вместе учились и теперь поступали в консерваторию. И держит секретарь бумагу из Карельского обкома комсомола, где написано, что такие, как Цвибель и Х., не имеют право учиться в советских высших учебных заведениях. Комсомольцем я, действительно, не был, причем не был идейным: когда всех готовили к комсомолу, я вставал и выходил. Все мне завидовали.
Но с поступлением — это был, в общем-то, большой удар. Бумага эта была за подписью некоего Шарапова*. Шарапова я, конечно, не знал и впервые увидел его, наверное, лет через десять: тогда я работал в театре, а его одно время сделали министром культуры, и он пришел в театр, чтобы познакомиться с труппой.
*Шарапов Виктор Петрович, в 1970-х — первый секретарь Областного комитета Коммунистического Союза молодежи Карельской АССР, в 1980-х — начальник Управления по охране тайн в печати, председатель Комитета по печати, министр культуры Карельской АССР, — Г.Я.
«Мне показалось, я понял, что такое советская власть»
— Потом, когда открыли консерваторию в Петрозаводске, я собирался поступать сюда. С Лапчинским, первым директором, я жил на одной лестничной клетке; он и папа были знакомы. Он мне: «Дима, ты что! Ты не пройдешь идеологическую комиссию, все же знают твое отношение, и ты и не скрываешь, что ты не комсомолец. И тебя просто не допустят к экзамену. Давай я оформлю тебя как вольнослушателя». А «идеологическую комиссию» сделали после того, как кто-то [из консерватории] уехал и попался на границе [имеется в виду отъезд евреев из СССР, — Г.Я.]. И я занялся тогда образованием [как вольнослушатель].
Но кроме музыкальной части, я много читал и ходил в публичную библиотеку. Там был такой общий зал, где стояли 55 томов Ленина, 13 томов Сталина, и там заказывают книги. У меня мозги были уже несколько «повернуты»: мне покоя не давала советская власть. Я хотел разобраться, что это! Я читал Ленина. По письмам его многое можно было понять. Заказывал такой журнал «Коммунист», тогда назывался «Большевик». Я думаю, что я единственный в городе, кто прочитывал этот журнал.
Газету «Правда» можно было читать «до войны» и «после», а номера «во время войны» не выдавали, это был «спецхран». И там было много интересного. Я был настырный, упорный. И мне показалось, я понял, что такое советская власть, чем они занимались, и все эти антисемитские кампании.
«В театре работает, пианист, чего ему Ленин сдался?»
Ходил я [в библиотеку] достаточно долго, пока меня не заприметили. Лет пять я точно туда ходил. И обратили внимание, что ходит такой, в театре работает, пианист, чего ему Ленин сдался? И меня вызвали [в КГБ], да!
Но интересно, что перед тем, как меня вызвали, вызывали моих друзей, предупредили: если проговоритесь, плохо будет. Тут друзья «проверились». Большинство мне сразу же сказали, но часть промолчала, естественно. Последней вызвали жену. Она притворилась дурочкой: «Да, вы ему — как следует!.. Чем он там занимается? Пусть занимается лучше делом!». Юра Нивин, был такой врач, художник, кстати, он автор герба [Карелии]. Он был уже врачом, к нему пришли, на месте, там [опрашивали]. А моя подруга по театру, она подошла ко мне, в сторонку отвела: «Дима, ты знаешь, что? Тобой интересуются КГБ, вот, меня вчера вызывали». Но! Ее вызвали в гостинцу «Северная». КГБ там бронировал номер, триста какой-то на третьем этаже. То есть когда в КГБ вызывают — это видно, а так — гостиница.
Номер в гостинице «Северной» и четверо на одного
— И тоже, вот, опять судьба! Это было еще до того [как случилась история с КГБ]. Жена еще училась. Мы поженились с ней. С ней училась одна женщина, у которой муж работал в КГБ. И поскольку мы жили в общежитии, ну, хотелось как-то вместе побыть, и, значит, мы хотели снять номер в гостинице «Северная». А тогда это была единственная гостиница, и снять номер было невозможно. И как-то разговаривали, девушка та и говорит: «Так, у меня муж в КГБ, а у них там...», — и через КГБ нам устроили вот этот номер! Нарочно не придумаешь! Мы в этом номере неделю жили...
И вот — меня вызвали в КГБ. А тогда по радио «Свобода» — я слушал все эти «голоса», радио «Свобода», я вообще был радиолюбителем, собирал приемники. «Голос Америки» я слушал на своем приемнике. И там читали те, кто прошел тот путь: как надо отвечать на вопросы, которые задают в КГБ. Ну, чтобы не попасться и чтобы не придраться было. Я прослушал курс этот, но, конечно, я не ожидал того вопроса, который мне задали.
Там было четыре человека, у каждого была своя роль. Один был интеллигентный. Он меня впервые назвал Дмитрием Григорьевичем. [cмеется]. А так [обычно]: Димочка-Димочка, Дима-Дима. Ладно. Другой меня все время пугал. И говорил: «Мы тебя для чего вызвали? Мы не воспитывать тебя пригласили. Ты видишь только четыре этажа, ты не знаешь, сколько их там [в подвалах]». Тут я узнал, что «там» тоже есть. Основное, очевидно, там. Другой, такой, прислушивался, вопросы задавал. Но был один, который сидел в углу и ни слова не сказал. Пострижен коротко. Он только смотрел. Но взгляд, такой, страшный. У каждого своя роль.
И вот один, стриженый, спросил: «Скажите, пожалуйста, для чего вы читаете Ленина?». Я начал «плести»: «Вот, так получилось, что я не получил высшего образования, а там основной предмет какой? — марксизм-ленинизм! Вот, я...» Но там [в КГБ] тоже не дураки работают. Говорит: «Наши враги тоже изучают Ленина, и, вообще, мы вам советуем, не надо вам Ленина читать, вы можете там не так что-то понять». А тогда был Дом политпросвещения. «Туда сходите. Там у нас есть люди, которые на все вопросы правильно ответят...».
«Малая земля» и кто еврей в Карелии
— Когда был Брежнев, он написал три книжки: «Малая земля», «Целина» и «Возрождение». Не он писал, но неважно. У нас же как история пишется? Под очередного начальника! Вот и оказалось, что основные бои-то [Великой Отечественной войны] были где? На «Малой Земле» [плацдарм под г. Новороссийском]. Почему мы выиграли войну? Не Курская дуга, не Сталинград, а «Малая земля». А почему? А потому что там был Брежнев. Он там был политруком в какой-то команде.
Но так случилось, что у меня было два [знакомых] человека, которые там воевали. Так их вызывали в обком партии [Областной комитет Коммунистической партии] и им рассказывали, как все было «на самом деле». Я спрашиваю: «Семен Матвеевич, как вам?». Он, — [у него] глаза такие! — «Дима, ну как же так? Я же там воевал, мы про Брежнева не слышали и не видели».
Ну, вот [вернемся в КГБ]. Меня долго там, часа три [занимали допросом]. Он [сотрудник КГБ], тоже психолог, говорит: «Дмитрий Григорьевич, чем вы занимаетесь, зачем вам это надо? Вы работаете в театре, в балете, там много красивых молоденьких девушек». Вот. Что ему ответишь?
И тогда он сказал, что еще мне «вменили»: «Вот вы ходите и говорите, что антисемитизм в Советском Союзе был, да и сейчас, вот. А как же антисемитизм, если...» — и начиналось. Вот там я и узнал, кто еврей в Карелии. Оказывается, министр (речь, очевидно, идет о Моносове, известном журналисте и деятеле культуры Карелии, заместителе министра) был евреем. А мне и в голову не приходило, что он еврей. Генделев был редактором издательства «Карелия». И он стал мне называть евреев...
Я ему благодарен, хоть узнал, кто есть кто. Ну, врачи, — тут вообще! Улица, которая ведет к больнице республиканской от вокзала, ее так и называли: «еврейская горка». Там есть дома для работников Республиканской больницы.
«А сионисты — это кто?»
— «Так что вот [говорит]: не надо, нехорошо!». Я говорю: «А как нехорошо?». Я тоже подготовился, достаю газету «Комсомольская правда», а там статья, название под сих пор помню, «Фашизм под голубой звездой». Мы, дескать, думали, что Израиль будет нашей республикой, но не получилось. Там война как раз прошла в 1956 году. Тогда [уже] не писали «евреи», а появилось новое — «сионисты». То есть не евреев ругают, а «сионистов»! Евреи — хорошие, сионисты — плохие. Сионисты захватили весь мир, в Америке, вообще, в прессе там только сионисты, 97% прессы в руках сионистов.
Я им: «Можно вопрос?» — «Да». — «А сионисты — это кто?» — «Вот, [говорит], еврейской национальности, но нехорошие». — [Спрашиваю:] «А остальные 3% — это хорошие евреи?». Он так зло посмотрел на меня.
Редакция «7x7» рассказывает весьма популярный в КГБ 1970-х годов анекдот, возможно, говорящий об их истинном отношении к явлению «сионизма»:
Опровержение в городской газете: «Обнаружены опечатки в заметке „Известный сионист Пердюк гастролирует у нас“. Следует читать: вместо „сионист Пердюк“ — „пианист Сердюк“».
