Кулаки. 5. Голод

5. Голод.

Оставшиеся в поселке дети и старики, согласно предписаниям сверху, должны были получать иждивенческий паек. Но большинство ичетдинцев говорят, что хлеб и крупу со складов давали только работавшим. Смертность в поселке, пока взрослые на лесосеке, была очень высокой.

Одной из основных причин голода было слабое руководство Комилеса снабжением отдаленных районов хлебом и крупой. На 27 июля 1933 года эти продукты получили полностью районы Вычегодского бассейна, к 1 июля завоз был закончен. В результате бездеятельности руководства ОРСа Комилеса "особенно тяжелое положение создалось с завозом хлеба и крупы в районы Печорского бассейна". (ЦГА РК, ф. 3, оп.1, ех. 2408, л. 36) Продукты были, но они просто не были доставлены до места.      

Эпидемии.

Заболевания, в основном, были связаны с недоеданием: цинга, куриная слепота, сыпной и брюшной тиф.   

В феврале - марте месяце 1932 года произошла вспышка сыпного тифа в Трицко-Печорском районе. Видимо сыпняк был занесен из Усть-Куломского района, где в этом время эпидемия сыпняка пошла на убыль.  

Количество больных сыпным тифом по районам. (ЦГА РК, ф.3, оп.1, ех. 2376, л.33.)

В апреле в спецпоселках Троицко-Печорского района зарегистрировано 612 “цинговых больных” среди спецпереселенцев.  

В Троицко-Печорске - 10,

в Куздибоже (Ичет-ди)- 412, (!)

в Сой-ю - 62,  

в Войгоре - 127.  

В конце 1932 года вспышка эпидемии скарлатины - 35 больных. (ЦГА РК, ф. 3, оп.1, ех. 2394, л.23)

В январе 1933 года новая вспышка сыпного тифа. В декабре в поселке Сой-ю заболел фельдшер. Для обследования эпидемиологического состояния в пос. был направлен врач Жирнов. В Сой-ю он вылечил 2-х больных и выехал в поселок Ичет-ди поскольку врачей в поселках не было - один фельдшер. Здесь он заболел и оказался в январе 1933 года единственным больным тифом во всем Трицко-Печорском районе. На 19 января количество заболевших достигло 19 человек. Для ликвидации этой вспышки в район были направлены фельдшеры и дизинфекторы. В Ичет-ди уже наученные горьким опытом предыдущих эпидемий были построены и работали 1 типовая баня (со пропускной скоростью 30 человек в час), прачечная и 2 типовых вошебойки. Созданная санпятерка для борьбы с эпидемией за 32 год провела 11 заседаний. В 1932 году через санобработку пропущено 720 человек, бараков продезинфицировано 14, вещей  - 300 комплектов. Новая вспышка эпидемии заставила принять экстренные меры. Произведена санобработка населения поселка 3 раза, бараков - 3 раза, острижено 120 человек.  

По оперативному плану решено было направить для прохождения курсов дезинфекторов в Троицко-Печорском районе - 2 человека, построить и оборудовать 4 вошебойки, пропустить через бани по 3 помывки на каждого поселенца - 6000 человек, остричь 300 человек, продезинфицировать одежды в вошебойках - 3000 комплектов, продезинфицировать бараков (комнат) кипятком - 120, сольвентом - 40.

Безусловно, что не все эти действия выполнялись, но результатом все таки стало, то что все больные выздоровели, а новая вспышка не распространилась дальше. (ЦГА РК, ф. 3, оп.1, ех. 2394, лл.17-56)    

Власть постепенно научилась бороться с болезнями, и останавливать эпидемии. Но как отмечается в докладе Облздравотдела о санитарно-эпидемиологическом состоянии коми области за период с 1 января по 1 мая 1932 года.  

"… эпидемия сыпного тифа последнего зимнего периода нашла себе благоприятные условия, главным образом, среди спецпереселенцев, где первое время их пребывание санитарно бытовые условия были особенно тяжелы". (ЦГА РК, ф.3, оп.1, ех. 2376, л.36)

Неклюдов С.С. вспоминает: “У меня шатались зубы и болели ноги, лечились хвойным отваром, который медичка раздавала. У нее был огромный котел наварен. Горький он был и ведь помогало”.

Карнюшина Е.И. рассказала, что болели все, здоровыми были лишь “моя мама и один мужчина, они ходили между куренями и кому давали попить, кого переворачивали, умирерших мыли. О смерти говорили как-то просто, когда я заболела и уже даже не могла говорить, то мама мне показывала платье, в котором меня похоронят. Но кому-то прислали в посылке груши, я съела две и понос прошел и я выздоровела”. Брат заболел цингой, при которой ноги сводило судорогой и люди просто не могли ходить, а если ходили то скрюченные, брата я заставляла каждый день собирать щепочки для печки и только так он выздоровел.  

Первой в семье умерла жена брата, который был на лесоповале, “когда он приехал и узнал об этом , то обнимал и целовал детей, а мама плакала.  

Потом умер отец, на сочельник он держал пост, не ел целый день, мама его ругала, а когда получили хлеба и селедки на 5 дней на всю семью, он наелся, а утром не проснулся.  

Сват задохнулся, когда обжигал кирпичи.  

В нашей семье остались только я с младшим братом. Умерло 9 человек: мама, папа, два старших брата, невестка, ее дети, сват.

Грязева Е.А. "Цинга нас косила, кажется еще страшнее, чем цинга, была «куриная слепота». Как только начинает смеркаться ничего не видишь, и мы друг от друга это скрывали, считали за позор болеть «куриной слепотой». Особенно стеснялись мальчики, все таки как никак – сильный пол, а становился в сумерках совершенно беспомощным".  

Кульченкова М.Е. "И пошла болезнь цинга. Болели ноги, во рту все пухло и выпадали зубы. Помирали на ходу".

Мамонова Е.И. "Была цинга, ноги сводило, зубы падали, к климату долго привыкали".  

Чудинова К.П. "Вот тут и началось: голод, простудные заболевания, вшивость, а блохи не давали покоя и начала косить цинга. За 2,5 года ушло из жизни нашей семьи 5 человек, в том числе и папа, то же самое было и в других семьях".    

Бороться с эпидемиями должны были силы фельдшеров и врачей направленные в каждый спецпоселок. Хоть в первый год не удалось создать более менее сильную сеть медицинской помощи. Тем не менее, уже к 1932 году почти в каждом поселке были либо фельдшерские пункты, либо больницы.  

Сведения о функционировании лечсети по обслуживанию спецпоселков, о медперсонале по состоянию на 1-е июня 1923 г. по Коми области. (ЦГА РК, ф. 3, оп.1, ех. 2376, л.86(об), л.87.)

VII. Троицко-Печорский район.

КЗО - крайздравотдел

ОЗО - облздравотдел

Такая сложная ситуация с заболеваниями вызвала обеспокоенность властных структур. На заседании областной чрезвычайной тройки по борьбе с эпидемиями 15.февраля 1933 года было отмечено: "Что положение с обеспечением спецпоселков продуктами противоцингового значения (овощи, ягоды) обстоят явно не благополучно. Принятые в этом направлении меры по линии обл. лесосеки (по выполнению плана самозаготовок), переброски по зимней дороге на спецпоселки продуктов, налаживание учета районных спецпоселковых фондов, степени обеспеченности отдельных спецпоселков овощами и ягодами и т.д.) является совершенно недостаточным . Обл. тройка также отмечает бездействие в данном вопросе со стороны обл. союза (не выполнение директив края о бронировании овощных фондов для спецпоселков, невыполнение договора с Обл. лесосекцией о передаче овощей из фондов самозаготовки и т.д.) Обл. эпид. тройка считает, что дальнейшая преступная медлительность бездеятельность и недооценка этого участка снабжения со стороны обл. лесосекции и обл. союза может привести к исключительно серьезным последствиям в смысле развития на спецпоселках цинговых заболеваний". (ЦГА РК, ф. 3, оп.1, ех. 2394, л. 66) Но истинной причиной такого состояния с заболеваниями была одна - голод. Это подтверждают многочисленные документы. Вот заявления весьма компетентного в этом отношении лица. Письменный доклад врача Гиммельмана в сообщении инспектора Райздравотдела Усть-Куломского района Жеребцова. "Если в данное время нет эпидемии , то ее необходимо ожидать изо дня на день, т.к. уменьшенная норма гражданского пайка не удовлетворяет минимума организма в следствии чего население поселка чрезвычайно истощено - наблюдается много случаев голодного отека. Рабочие на лесозаготовке из спецпереселенцев так же недоедают. Так как леспромхоза не выплачивает зарплату за проработанное - отсюда чрезвычайно низкая производительность труда и врач не решается, истощенным  рабочим производить противобрюшно-тифозную прививку, чем срывает план предусмотренной прививки против брюшного тифа. Представленные сведения по форме №7 о смертности спецпереселенцев за январь месяц свидетельствуют о значительном росте смертности, обусловленной на почве голода. В одном только пос. Сапыч 11 случаев, что составляет около 10 %. При дальнейшем таком положении смертность возрастет. Недостаточное снабжение продуктами питания  отразилось и на посещаемости школы школьниками, всего 47%. Детплощадки и детясли закрылись, спецпоселенцы не имеют даже средств на выкуп своего пайка, особенно плохое положение в пос. Сапыч и Вуктыме и Певк, в последнем поселке Вуктыме развивается  в значительной мере трахома - пищей переселенцам служит березовая кора, мякина и листья, в следствии этого масса заболеваний кищечного тракта. В пос. Веж едят мох и опилки. Предвидя возможные эпидемии их врач требует высылки дезосредств. Особенно недостаток средств питания отражается на детском организме - требует дополнительного питания. Имея такую картину состояния поселков необходимо теперь же забить тревогу об усиленном питании, в противном случае - с развитием эпидемических вспышек даст еще значительную смертность и затребует средств больше чем теперь. Кроме того необходимо для переброски продуктов воспользоваться  зимним путем - перебросить продукты на период весенней распутицы.  

Аналогичные сигнализирующие о тяжелом состоянии поселков получается и из других поселков от медперсонала. В связи со слабостью от недоедания - уборка в помещениях, уборных - производится плохо - санминимум не проводится, что еще раз подтверждает возможность эпидемий. Необходимо через соответствующие областные учреждения принять решительные меры, обеспечить поселки продуктами питания - заставить поселенцев выплачивать зарплату по лесозаготовке. Заготовить и выслать дезсредства".  (ЦГА РК, ф. 3, оп.1, ех. 2394, л. 71)       

Отношение же администрации к спецпереселенцам было не человеческим. От них требовалась только работать. Хозяева к своему рабочему скоту относились гораздо лучше.

Мерзлякова А.С. вспоминает, что в поселке был врач Жирнов, который погубил очень многих, не давая освобождения от работы, каким бы больным поселенец не был. Безусловно, что он действовал по установке коменданта.

Медицинское обслуживание в поселке сразу было весьма спецефичным: долгое время не было врача. Но после, когда он все-таки появился, выяснилось, что большая часть медицинских услуг доступная для остальных граждан была недоступна для спецпереселенцев.

Грязнова Е.А. "Из нашей семьи на кладбище покоятся мои дедушка и бабушка (умерли в 1932г.): Межов Аким Никитович и Межова Анастасия Ивановна и сестра Валя (умерла в 1940 году от туберкулеза кости, в возрасте 14 лет. Папа очень долго добивался что бы отправили ее на лечение в Сыктывкар (целых 4 года!!!) Нельзя. Переселенцы. Враги. И вот, когда, наконец-то сообщение: "Готовьте больную, завтра, т.е. 19 декабря прилетает сан. самолет". А в ночь на 19 Валя умерла. Была очень талантливая девочка, мечтала быть садоводом и выращивать сады на суровом севере…

…первым врачом, который был прислан в наш поселок был Жирнов Алексей Павлович. Красивый, молодой, веселый, торопливый и очень желанный и сердечный. В поселке его сразу полюбили все. Сколько он жизней спас от произвола. Шел в лоб с властями, не боялся ничего. Вынудили уехать, а его место занял умный, талантливый фельдшер Ульянов Федор Михайлович. Ас в своем деле, была у него большая слабость к алкоголю.   

Голод.

Взрослые и дети ходили как тени, почерневшие, еле передвигались от истощения.  

Мерзлякова А.С. сообщил, что отец их сразу сделал весы и старался весь получаемый хлеб делит поровну. Младшая Галя все жаловалась, что ей доставались куски меньше остальных. Но в некоторых семьях голодные главы семейств съедали всю пайку целиком. Дело доходило до ссор и драк за хлеб, в итоге за жизнь.

Карнюшина Е.И. упомянула, что когда их поселили в барак, то в одной комнате ютились 4 семьи, в некоторых постоянно шли ссоры за паек, голод лишал людей разума.

Кулаков А.Е. "Голод помню хорошо, до пяти лет у меня голова не держалась. Упадет на плечо - я хожу, кто-нибудь поднимет, на другое плечо перевалится. Помню как и по помойкам ходил собирал кожуру картофельную.

А нас в период отсутствия (родителей на лесоповале) не кормили, еду мы должны были сами добывать. Я уж не помню как и еду-то добывали. Бабушка побиралась. У своих нечего взять, все такие же голодные. Ходили в соседние коми деревни меняли что-нибудь. Они, спасибо, выручали. Был еще лагерь  Кылым выше Ичет-ди, километров 9 к д. Возино. У них там лошади были, кормили их, овес от туда доставали, меняли  

Тогда еще огородов-то не было, а раскорчевывали лишь те у кого взрослые в семье. Они что-то сажали. Потом уже у нас огород появился, это я 4-5 классе был. Раскорчевали и что-то сажали.  

Нас еще рыба выручала. Дедушка рыбачил. Нечем, правда, было, но он что-то там плел из ниток. За счет рыбы-то и выехали. Не охотились. Ружей-то не было. Комендант запрещал".  

Грязнова Е.А. "В поселке жила семья Бокаревых. Они очень рано лишились матери. У них  трое или четверо детей. Младшему Алешке было 6 лет. Все тяготы жизни легли на плечи отца. С ним жили дочери-подростки Феклуша и Саня. Что бы не умереть с голода мы, подростки самодельными бреднями ловили мелкую рыбешку. И ели ее с кишками и костями. И Бокаревы девочки тоже наловили такой рыбки, сварили и начали есть. А отец (его  звали «Дедом», он был молодой, но носил бороду), разделил хлеб и сказал: не дам хлеба, пока не съедите эту рыбу. А Алеше так захотелось хлебца, что он переел эту рыбу и умер за столом. Хоронил мальчика весь поселок и все ругали  Деда".

Грязнова Е.А. "Много наших людей умерло от цинги. Она свирепствовала немилосердно. Опухшие синюшные лица, кровоточащие десна, опухшие ноги с лиловыми пятнами и глубокая безысходность глаз. Голод. Холод. Ели мышей, летом ловили мелкую рыбу, собирали и сушили олений мох-ягель, пихтовую кору, все толкли (кто в силах), смешивали с отрубями и эту серую горькую массу превращали в подобие хлеба (хуже блокадного качества), я этот хлеб хорошо помню".

Иванова Н.П. "По весне приходили баржи с продуктами. Сельпо нанимало людей для разгрузки за плату. Нам детям было интересно торчать на берегу".

Кульченкова М.Е. "А в 1932 году моей тетке пришлось (отбывать наказание) в 5 доме, недостроенном, холодном, за кишки от лошади. Лошадь сдохнет, ее обольют бензином и на кладбище (везут) зарывать, как довезут до 3-4 дома, тут выходят люди с ножами, топорами и всю растерзают, а тетке достались кишки и требуха. Она ее вытряхнула и в сумку, домой принесла и в чугунку, да варить поставила. И, вот тебе, приходит старший дома Жигулин Андрей Иванович. Чугунку в сумку, тетку за рукав и к коменданту, трое суток просидела в холодной. Так потом Гуляев Петр Емельянович стыдил Жигулина, как мол тебе не стыдно над своими людьми издеваться, не от добра она взяла…

Пихту ели, мох, сено ели, а крапива и щавель не управлялись расти".

Чудинова К.П. "Ох и досталось маме после смерти отца. Работала она день и ночь. Днем пилила дрова, ночью сторожила. Позже работала на скотном дворе свинаркой. Запомнился мне большой котел, где варилась гнилая и мороженная картошка. Мы после школы заходили к маме на свиноферму, она находила более-менее хорошую картофелину и мы ее ели и были довольны. Мама работала без отказа на разных работах. Поздно вечером мама приходила проверять нас. И, не дай бог, кого-то из нас не досчитается на месте где мы спали, тогда она начинала голосить и приговаривала: "Не уберегла, не уберегла", а так продолжалось постоянно. Летом жить было легче, ели всякую траву, поспевали ягоды, грибы, ловили рыбу мелюзгу".

Коми и переселенцы.

Во многом благодаря коми многим из спецпереселенцев удалось выжить, их доброму отношению. Но и спецпереселенцы в долгу не остались и много нового привезли в Коми край.  

Колтавская Е.С. вспоминает, что когда она впервые увидела колхозных коров в д. Куздибож, то поразилась их не ухоженности. "Мы их помыли и учили, как надо за коровой ходить, что бы она давала больше молока".  

Грязнова Е.А. "Были и сверчки, мы их, видимо, привезли из России с собой. У коми их не было. К нам несколько раз приходили коми из Кузьбожа и просили, что бы мы им наловили сверчков. Им очень нравилось, как они "поют". Цокали языком и приговаривали: "Сверкляй, сверкляй"".

Иванова Н.П. "Помогала нам коми семья Юдины - староверы. Бабка Августа дружила с нашей бабушкой. Давали иногда рыбы, моченой черемухи. После, как подросли, бегали с Настей Самодуровой мыть ей полы. Она угощала".  

Кладбище.

Умирали в основном самые слабые. В день по несколько человек. С начало хоронили прямо возле землянок на высоком берегу. Но потом запретили это делать. Рост кладбища у всех на виду производил угнетающее впечатление, а с общей слабостью жителей поселка могилы рыть перестали, - просто расширяли одну, братскую, и не закапывали, это угрожало эпидемиями. Хоронить стали в глубине леса, к югу от поселка.  

Калачев С.Н. "Кладбище в Ичет-ди было с начало на бугре, где пеньки от листвянок, там раньше было в плане больницу построить. Там было несколько захоронок, а потом стали хоронить за поселком, за болотом. Там даже братская могила есть, погибали каждый день, копать для каждого тяжело, вырыли яму и всех туда. Укладывали без гробов. Наполняли и закопали. Такие могилы копали в 1932 году".

Кулаков А.Е. "Дед возил по двадцать человек в яму. Ни гробов, ни чего. Яма ни закрывалась, вот так мерли. Яма находилась на (новом) кладбище. На санки бросит и возил так, лошадей-то не было. Сам впряжется, тряпьем накроет каким-то. Гробы то некому и не из чего было делать".  2-3 человека лежало на санях, которые старик тащил по снегу в лес. Иногда он отвозил в день до 20 человек".

Грязнова Е.А. "Помню как в первые годы хоронили умерших от голода и цинги, без гробов. Были у нас два деда Телегин и Новолокин. Они расстилали кусок рогожи, клали на нее покойника, завязывали концы рогожи узлами, продевали кол или палку, поднимали на плечи и уносили в общую яму, на погост. Зимой часто закапывали просто в снег, а весной оттаявшие трупы закапывали в землю".

Кульченкова М.Е. "…где нас высадили на высокой скале первым был похоронен дедушка Базюков. Он был самым первым и три или четыре человека. А потом кладбище перенесли в лес".

Чудинова К.П. " В начале хоронили в гробах, а позже не успевали делать гробы, заворачивали труп во что-нибудь, так и прощались со своими родными. То время было не лучше ленинградской блокады".

Что бы не умереть многие ходили побираться по соседним коми деревням. Многие вспоминают местных жителей с благодарностью, подавали. Но побиравшихся было слишком много, а жителей мало, да и не всегда могли подать.   

Калачев С.Н. вспоминает, что первое слово, которое он заучил на коми языке, было “мун”, идите. “Зайдешь в избу попросить что-нибудь поесть, а тебе кричат: “мун, мун”. Однажды на столе увидел хлеб, который после печки отстаивался, и, пока хозяева ушли, схватил и деру дал. Стыдно, но жить хотелось...”  

Мамонова П.И. упомянула, что местные дети за кражи обзывали их: “ей”(дурак), а “мы ничего не понимали”.

Мерзлякова А.С. сообщила, что мать собирала для обмена все лучшие вещи. “У меня была большая юбка, она взяла ее и стеганое одеяло и пошла в Возино, там все обменяла на два ведра овсяного жмыха вперемешку с овсом. Этим и выживали, мать бросала горсть жмыха в горячую воду и делала суп”.

Карнюшина Е.И. вспоминает, что когда они еще были дома, под Воронежем, у них сослали на север одну семью, но они убежали и мать ходила к ним, они присоветовали, что при высылке берите больше ярких, цветастых платков, для обмена на еду. Перед смертью мать рассказала дочери, что всю зиму 1931-1932 гг. они прожили на те продукты, которые меняли на 20 взятых из дома платков.    

Кулаков А.Е. "Родители весной с лесоповала возвращались и привозили иногда с собой привозили, то что заработают. Не деньгами, а крупой, мукой, в основном из еды».  

Смертность.

В конце 1932 года на одном из заседаний Троицко-Печорского райисполкома прозвучали такие факты, что в спецпоселках Троицко-Печорска 50% состава больны, а  на 66 рождений приходится 195 случаев смерти. То есть за одну зиму в поселке умер каждый десятый человек. И это притом, что многие из переселенцев самой страшной называли зиму 1933-1934 годов.

В архиве республиканского ЗАГСа сохранились свидетельства о смерти в спецпоселке Ичет-ди за 1933, 1935 и 1936 годы. За 33 год засвидетельствовано 78 смертей. Не везде указывалась причина смерти, но там где это отмечено, читаем: “общие отеки”, “общая слабость”, что можно читать как смерть от голода. Возраст умерших в основном старше 60-ти и младше 5 лет. С момента заселения и до конца 1933 года вымерла 1/5 поселка.  

Еще одной причиной смертности было незнакомство с жизнью в тайге. Пригнанные из Донских степей люди не видели в тайге ничего страшного и легко уходили далеко от дома, а вот вернуться многим не пришлось. Плутали всего в нескольких километрах от Печоры не умея выйти к людям. Для таких случаев в поселке быстро появилось особое средство. На колокол возле "второго дома" повесили колокол. И если обнаруживали пропажу, то били в колокол, что бы заплутавший смог возвратится в поселок на звук. Но и это иногда не помогало. Колокол, вместе с этим, извещал о начале и окончании работы, об обеде и пожаре.   

Грязнова Е.А. "В первые годы, очень много плутали в тайге, умирали от отравлений грибами незнакомыми.  

Вот однажды пошла в лес за ягодами тетя Феклуша Люкова, она была на месяце беременности и заблудилась. Искали ее две недели. Звонили в колокол… Ходили по лесу целыми отрядами, но ее нигде не было. И только через две недели она сама вышла на берег Печоры около Кабла-ю, это в 35 км. вниз по течению. Вся ободранная, худая до неузнаваемости, покусанная комарами и мошкарой. Пригрели ее коми, сообщили в поселок, а на следующий день она родила мальчика Васю Люкова".  

Кульченкова М.Е. "Дядя Илюша приходит с работы и говорит Мане, вашу тетку Лексу привезли, из под Дутова с поля, чуть живую в больницу. Она поела на лугу недоспелой черемухи и видно на голодный желудок и вот такие последствия. Это уже 33 год. Мы с сестрой в больницу. Пришли, а она уже на кровати действительно чуть живая, было 18 августа. Она мне говорит: "Там в узелку, на нарах лежит рубаха и юбка, потом на меня наденете".  

Теперь дядя Илюша  говорит Мане: "Вот свечереет и вы с Нюрой натаскаете досок, что лежат в место тротуара по болоту до туалета, пооботрем и я сделаю гробок". Хоронили уже всех без гробов. Так мы и сделали, а 20-го я пошла на конюшню, там конюх был дядя Вася Попов, он мне запряг двуколку-телегу. Подъехала я к дому, лошадь за повод веду. Положили гроб и поехали в больницу, там тетя Варя Кузнецова, материна сестра тетя Аксютка  Хабарова, тетя Шура Елумеева и все мне помогли. Я везу на могилку, а в детдоме у тетки был мальчик 5 лет, он мне на встречу бежит и плачет, я как обняла его и как начала голосить, как начала причитать и родных зову. И отца, мать зову своих. Все сбежались кто слышал, все плачут навзрыд.  

Ее, мою тетку, выслали со свекровью, без мужа, у нее было два мальчика, и две недели прошло как она родила девочку. Среднего мальчика она оставила со своими отцом и матерью, а с двумя поехала в Ичет-ди, а мужа и свекра забрали в какую-то трудколонию. Свекор потом, зимой, приехал в Ичет-ди, а мужа - так по ныне не слыхать.  

Дядя Илюша выкопал могилу и схоронили мы ее не в братской могиле, а около дорожки на обочине. Мне дали полтора килограмма муки и мы ее поминали оладьями на плите печеными, на воде умешаными, потому что пихта, да крапива  с щавелем все скулы проела.  

А потом мы опять с сестрой в Дутово, там уж мы как приписаны побираемся и в школу нас опять пришли забрали…  

А …под горой стал лесопильный стан. Там стоял сторож Плотников старичок, чтобы ни кого не пускать в деревню побираться. А потом нету, нету его. Хватились, а он занесен в снегу и по этому ручейку ушел Акатов дедушка, и отец Дашки Акатовой, за грибами. Через некоторое время его нашли мертвым… А сколько было их таких несчастных может не сосчитать. Кого-то с поля или с работы привезли мертвым. А тетка Дунька Лукошкина умерла. Ее обмыли и убрали, а тут муж умер. И положили их рядом как под венец, всем на удивление. Да если все написать бумаги не хватит… Застыл на Дутовском поле от голода и холода Кульченков Яков Иванович".

Пузакова М.А. "Осенью (в ноябре) умер от дизентерии Иван Ефимович, за тем двое его детей (Костя и Дуня), 9 января 1932 года умер Андрей Ефимович, жена его умерла 17 апреля 1932 года, дочь Мария - 17 мая, сын Алексей - 17 июня 1932 года. Алексей Ефимович погиб под деревом на лесозаготовках в лесопункте Кочель. Егора Ефимовича застрелили в Дутово".

Оригинал