Боря

Мы когда-то давно спорили о Янке, и он говорил, что Янку просто «съели» ее поклонники, жадно питавшиеся ее эмоциями, ее надрывом, хотевшие от нее именно этого. Ели-ели и съели. Меня, конечно, бесили такие представления о людях и вообще его тяга к смерти, к кладбищам. Мне казалось, что он немного зациклен на ранних смертях своих друзей, некоторые были довольно близкими, некоторые были самоубийцами. Наши общие друзья быстро сгорали, и он старался их не забывать. Его тянула смерть, меня — жизнь, он часто оборачивался назад, я упрямо таращусь вперед и сейчас, и мы разъезжались в разные стороны. Встречались на могиле у Шопши, ну и еще в паре мест, почти не общались в последнее время. В то же время, он казался мне ужасно живучим, не раз была ситуация, когда он почти доходил до края и, пошатываясь, зависал над пропастью. А потом все равно выскакивал, шел куда-нибудь на Приполярный Урал, вел здоровый образ жизни. Моща была в человеке.

Целые годы мы общались много и близко. С середины 90-х, шутка ли. Пересекались на каких-то доморощенных рок-концертах, ближе познакомились уже в театре «Фантастическая реальность», за что отдельное спасибо Ларисе Ивановой. Потом много всего было. Слышали бы вы как мы собачились, громы и молнии друг в друга метали. Однажды я не разговаривала с ним год, на это была причина. Говорить о нем только хорошее я не могу, потому что он сложный был человек с кучей недостатков. Но мы давно перешли какую-то черту, за которой стали принимать друг друга целиком, как есть, это дорогого стоит. Не со всеми такую черту переходишь. Слишком много у нас было всего, что не затрется никогда, слишком много всего,что связывает так, что не развяжешься, слишком много прочных разноцветных нитей.

Летов посвятил Янке песню «Офелия», в которой было про «невидимый лифт на запредельный этаж». Вот Боря уехал на этом лифте, и где он теперь? Мне кажется, что сидит у отца на коленях, как на одной из его детских фотографий. И в голове все время крутятся строчки из романса Веры Холодной (он говорил, что это ее любимый): «Сердце мое, не стучи, глупое сердце, молчи». Это он пел, всякий раз.

Господи, ребята, как больно-то...