Страстный исследователь и пропагандист творчества М.Е. Салтыкова-Щедрина в переписке с Е.Д. Петряевым
Я видел Александра Михайловича Левенко (1) только один раз. Он приезжал в Киров-на-Вятке и выступал на нашем клубе «Вятские книголюбы» с сообщением «Забытые слова» по мотивам творчества Салтыкова-Щедрина. Забытыми были слова – честь, совесть…
Выступление его, это хорошо запомнил, оставило у всех слушателей неизгладимое впечатление.
Переписка Александра Михайловича с Е.Д. Петряевым показывает трудную жизнь страстного исследователя жизни и творчества М.Е. Салтыкова-Щедрина, в тонкостях которых он был совершенно уникальным знатоком. Много места в переписке занимают трудные вопросы комплектования и работы Кировского литературного музея созданного Евгением Дмитриевичем Петряевым.
И, самое главное, переписка содержит массу ИНТЕРЕСНЕЙШИХ сведений об исторических загадках для будущих исследователей…
Из переписки Евгения Дмитриевича Петряева и Александра Михайловича Левенко (Ленинград).
Из письма Е.Д. Петряева к А.М. Левенко от 5 апреля 1975 года.
«Наши потребности велики. У нас нет хороших рисунков и литографий Вятки 1840-х годов. Нет портретов вятских друзей и сослуживцев Михаила Евграфовича (наличных – Середы, Людевича, Ионина – мало). Весьма трудно найти «реалии»: аспидную доску с грифелем, песочницу, старинные шахматы, колоды карт для бостона, предметы домашнего и канцелярского обихода тех лет (перочинный нож, счеты, рамки для портретов, печатку для сургучной печати, зрительную трубу, портсигар и прочее).
В Стрельне живет моя добрая знакомая Нина Михайловна Романова, сотрудник нашего музея, бывшая учительница, литератор (родилась в 1909 году). Она вхожа в Пушкинский Дом» (2).
Из письма А.М. Левенко от 17 октября 1975 года.
«В заключение разрешите посвятить Вам несколько элегических строк.
И в Вятке, средь подлейшего бостона,
Вина, тоски, нелепейших бумаг,
Жеманного бомонда и бонтона
Без многих мнимых и немнимых благ,
Он постигал жестокую невзгоду
Жить точно в жирном кулебячьем сне,
Но и в запудренной до потрохов стране
В себе он развивал духовную свободу.
Тогда как многие досрочно скисли
От жестов Держиморды на посту,
Он глубину и ясность честной мысли
На Пушкинскую поднял высоту» (3).
Из письма Е.Д. Петряева к А.М. Левенко от 1 февраля 1976 года
«В Большом театре (на юбилейном заседании, посвященном Салтыкову-Щедрину – А.Р.), я оказался в ложе рядом с женой А.С. Бушмина(4) и узнал о питерских делах. Все это весьма странно и огорчительно. С.А. Макашин(5) говорил мне, что «провинция» откликнулась хорошо, даже сердечно, а столицы совсем по иному…
Беда в том, что Салтыкова мало знают, почти не читают (даже работники литературного музея!), отсюда и все качества»(6).
Из письма Е.Д. Петряева к А.М. Левенко от 3 декабря 1976 года.
«У нас кадров нет, а кустарщина нестерпима. Конечно, я рад содействовать музею целиком (он открылся почти целиком на собранных мною материалах), но надо заниматься основным – писать книгу. А мне скоро уже 64 года»(7).
Из письма Е.Д. Петряева к А.М. Левенко от 3 августа 1977 года.
«В музее не бываю. Далековато и много огорчительного. Самое главное в том, что теперь музей не закроют, а вот с остальным будет много терзаний. Беда в том, что никакой поисковой работы нет, «багаж» у Л.Н. (Лидии Никандровны – А.Р.) весьма скуден (семилетка и декадный «семинар»). Характер тоже трудный, как и у директора музея. Отсюда конфликты, слезы, ультиматумы и прочее. Дело явно страдает, порой из-за самой настоящей ерунды. Мне быть арбитром надоело»(8).
Из письма Е.Д. Петряева к А.М. Левенко от 13 августа 1977 года.
«Пробуем разобраться в связях Владимира Ивановича Даля с Вяткой (это салтыковские годы). А Михаил Евграфович хорошо знал Даля и позже»(9).
Из письма Е.Д. Петряева к А.М. Левенко от 25 мая 1979 года.
«Да, литературная работа редко приносит радости. Ведь и публикация редко обременяет душу. Постоянное ощущение неполноценности сделанного крайне тягостно. Это переживали всегда и корифеи. «Мастер никогда не кончает, – говорил Репин». Важно написать, а остальное сделает время»(10).
Из письма А.М. Левенко от 28 мая 1979 года.
«Повар правит ученые книги,
По обивке дверей – инженер,
Трубочист лечит нервные сдвиги,
А поэт, за кусочек ковриги,
Чертит гайки на разный манер»(11).
Из письма Е.Д. Петряева к А.М. Левенко от 29 июля 1979 года.
«Думаю, что пересылка рукописей в Оксфорд – шаг ненужный и не сулящий ничего хорошего. Он закроет Вам и остальные дороги. У каждого из нас стопы ненапечатанного. В архиве, например, Всеволода Иванова десятки романов и повестей. То же у В.Я. Шишкова и многих других. А ведь это признанные мастера. Самое главное – написать, об остальном скажет время.
С болью прочитал о Летнем Саде. Здесь тоже случается подобное. Издержки воспитания»(12).
Из письма Е.Д. Петряева к А.М. Левенко от 16 августа 1979 года.
«Относительно «Кости» Салтыкова(13) говорят плохо многие. Приводят в доказательство разные эпизоды, ругают его книжку и даже издателей, которым изрядно попало… Весьма негативно оценивает «Костю» и С.А.М. (Макашин – А.Р.). Только, кажется, Смирнов-Сокольский(14) поживился из котомки «Кости», отыскав его где-то в лиговском притоне… Об этом мне рассказала жена Смирнова-Сокольского»(15).
Из письма А.М. Левенко от 4 сентября 1979 года.
«Их способом можно зарезать и Пушкина, и Бетховена, не то, что меня … козявку»(16).
Из письма А.М. Левенко от 4 февраля 1981 года.
«Вчера мне удалось выписаться из той именно лечебницы в 5-й линии, где влачил душевнобольные дни и годы свои Глеб Иванович Успенский.
Навидался там предостаточно концентрированного человеческого горя»(17).
Из письма А.М. Левенко от 26/27 ноября 1981 года.
«Минул месяц с кремации Н.В. Яковлева, а меня все тяготит ощущение недооконченности его огромного века и недоговоренности моих с ним щедринистских отношений. Именно все эти десять последних лет, что я стал лично знаком с первым моим учителем по частной жизни Господ Салтыковых, - Николай Васильевич все сам собирался, и только с весны этого года со мной вместе – разобрать свои «хляби». Ревнивый старик ни разу не позволил (не предложил) мне запустить глаз в свои папки и рукописи, только карточки Справочной Щедринианы я пересмотрел. А там могут оказаться и документы, и автографы и Щедрина, и Салтыковых, и кого-либо из их круга, и из круга Пушкинского (пять папок «Пушкин и его современники») и так далее.
Вдова, Екатерина Григорьевна, на днях сказала мне, что через некоторое время, когда в ней все уляжется, она попросит меня начать разборку архива…
А покуда я консультируюсь со всеми нашими «историками» и консультирую внука Николая Васильевича, С.Г. Яковлева, как добиться дозволения присоединить урну с прахом к «Андреевским могилам» - могилам предков Николая Васильевича на опаскуженном Новодевичьем погосте.
Многое, очень многое, передал мне Николай Васильевич. Некоторая доля его информации использована мною в публикациях и машинописях, но большая часть содержится в голове.
Николай Васильевич как-то неохотно дозволял моему перу живописать уникальные его рассказы, но теперь я имею полное право это сделать.
Я, со смертью Николая Васильевича, стал единственным хранителем «изюминок», если не «тайн» Щедрина как человека, семьянина и друга в Петербурге и округе.
Николай Васильевич очень вникательно и критически обсудил мои и «филологические» наблюдения и выводы о Щедрине и одобрил их к разработке. Особенно две темы взволновали Николая Васильевича:
- Роль Бальзака в формировании художественного метода Салтыкова.
- Взлет поэзии Некрасова и вширь, и вглубь с приходом в «Отечественные записки» Щедрина.
Пять глав из девяти «Салтыкова в Петербурге» я прочел Николаю Васильевичу и он весьма их одобрил, сказавши, что именно в таком ключе он представлял «подачу живого Салтыкова» среднеобразованному читателю, но что простому читателю-трамвайщику это не по зубкам…
Не знаю, кто такой Иванов (а, может, Петров, который в «Неве» и которого Николай Васильевич, за невежество, спустил с лестницы лет 10 назад?), но даже если бы сам Г.В. Иванов согласился стать моим соавтором в 1976 году, все равно дело сорвалось бы. Именно потому и отказался…
А иметь дело с ворами и скупщиками краденого – нечета мне, сам Свифт не умел.
Над чем я сейчас работаю? А вот именно и занят с полгода Свифтовским делом: «выдаю» томик за томиком Собрание своих сочинений – сатирическую летопись нашей вдохновенной эпохи. Надо же как-то оформить единообразно, из рукописей разных фасонов, труд 20 лет моей жизни. Шесть «томиков» готовы, три параллельно наполняю. Еще остается материала – на двадцать.
Сильное впечатление на ряд читателей произвели первые 16 глав романа «Золушка хрустального льда» (1980-1981…). Именно этот «успех» заставил меня пристроить спереди к этому произведению, как ступеньки, все написанное ранее…
Пафос этого романа весьма схож с «И дольше века длится день…» Чингиза Айтматова, каковой я прочел этим летом… Внешнего сходства ни малейшего, конечно, но чувствуем мы трехслойность круговращения жизни – одинаково…
Действие моего романа – 1955-1964 годы, с экскурсами во времена Его Императорского Величества Елизаветы Алексеевны (1779-1826), Салтыкова и его сына. Задеты немного Макашин, Бушмин, Яковлев (в хорошем смысле)…
Один из моих читателей узнал даже директора школы. Тоже учился у него, но в другой школе…
Пока я рабочий котельной (сутки вахты, три дня свободных) – самое и есть это подходящее место для щедриниста. Следующая ступень – ночной сторож, точь-в-точь как в «Записках ночного сторожа» А.А. Зиновьева.
Слышали ли Вы о Р.А. Перове, внуке В.Г. Перова(18)? После двух свиданий с этим 93-летним бодрячком в беломорьей бороде – у меня так и летит голова!
Что за чудеса порассказал! Да и показал. Николай Васильевич, к сожалению, уже засыпал сном вечным, когда я передавал ему впечатления от первого свидания…»(19).
Из письма А.М. Левенко от 6 ноября 1981 года.
«Нет, Евгений Дмитриевич, Салтыкову да Щедрину в этом городе полный и безоговорочный мат. На днях, завиха краеведения в Лениздате, та мразь, что испепеляла мое авторство, выдавила в одном официальном разговоре, мне достоверно передали, «тайну» владык живота духовной культуры российской. «Дело, говорит, не в Левенке иль в другом авторе, а в том, что эта тема – Щедрин в Петербурге – у нас не идет (!) и не пойдет (!).
Ой, как провидчески был прав Н.В. Яковлев, когда, слушая главы моей машинописи на даче в Большой Ижоре, сказал: «Эту тему они (!) задушат»(20).
Из письма А.М. Левенко от 26 ноября 1981 года.
«Для «Салтыковских Чтений» я, разумеется, могу нечто прислать, но что?
Конкретно хочу предложить следующее из неопубликованных работ:
- Главки книги «Салтыков-Щедрин в Петербурге», обрамляющие высылку Михаила Евграфовича из Петербурга и возвращение из Вятки.
- Главки из книги «Господа Салтыковы», связанные с Вяткой, в частности, рассказ о том, как Дмитрий Евграфович «накидывал петли» из Петербурга на Ермолино и Вятку, на мать и брата, в хитроплетениях своих в борьбе за наследство – родовое «сокровище».
М.Д. Эльзон(21) желает, чтоб на основе двух этих «книг» я начал работу над романом, хотя бы под тем же названием «Господа Салтыковы».
Михаил Давидович же звонил Бабинцеву(22) и выяснил, что некто Иванов, пишущий о Салтыкове, - это «сатирик» Иванов. И пусть себе на здоровье пишет!
Мерзко мне соприкасаться с воровскими вертепами, но все-таки послал Лениздату уведомление, что жив и в курсе его упорства в намерении опошлить тему невежественной и примитивной «книгой».
А Хренков Д.Т. ноне невежествует в «Неве». Снял с декабрьского номера статью В.Г. Исаченко, тонкого знатока архитектуры Петербурга начала XX века, под тем предлогом, что такие зодчие, как Бутырь, Шишко, братья Косяковы – не интересны широкому петрушке. Заведующая новым краеведческим отделом в «Неве», близкая приятельница Исаченки, совершенно сникла и моих материалов больше не требует. Тоже, видать, поняла, что оригинальным авторам бессмысленно соваться в издание, у кормушки которого стоят такие деятели, как Зубов, со словарным запасом в несколько сот единиц.
В заключение вопрос: в какой книге XIX века о бурятах говорится о Василии Васильевиче Нарышкине, предке В.Г. Перова по линии матери, княжны Натальи Александровны Нарышкиной. Меня очень занимает эта удивительная история Монбелли – Нарышкиных – Перовых - Утиных…»(23)
Из письма А.М. Левенко от 8 декабря 1981 года.
«Меня, наконец, припомнили в Обществе книголюбцев, и Смольнинское родное отделение просит выступить на «празднике улицы» в 163 школе. Эта школа, некогда, до исторического солипсизма, относилась к ведомству Смольного благородного института. Вслед за мною выступит Олег Зорин с фрагментами из Салтыковской композиции своей по «Истории Глупова», что и определяет фабулу моей речи. Скажу и о том, что крестным отцом улицы Салтыкова был Николай Васильевич Яковлев в 1939 году.
Академик С.В. Аничков был товарищ Н.В. Яковлева по 1-му реальному училищу и покинул юдоль сию тремя месяцами раньше.
Карандашный портрет Николая Васильевича на даче в Большой Ижоре сделала Г.И. Шулепина. Работает она нынче в Кайркапе близ Норильска на Таймыре.
Спасибо за библиографическую справку о Василии Васильевиче Нарышкине. Но у меня нет допуска в Публичку. Она нонче надежно ограждает себя от «чуждых» дипломов!
20 ноября сего года я предупредил Лениздат, что если он будет упорствовать в намерении выпустить плагиатно-компилятивно-коллективную поделку Бунатян Г.Г. «Салтыков-Щедрин в Петербурге», то досье об этом гнусном деле передаю в партийные, профсоюзные, да и в судебные инстанции. И вот 4 декабря главный редактор Плющиков отвечает: «Лениздат в ближайшие годы издавать книгу «Салтыков-Щедрин в Петербурге» не предполагает. Перспективный план издательства (до 1990 года) сформирован из одобренных заявок и в нем эта тема также не значится и не может быть включена по причине портфеля.
Меж тем весною, когда эта крыса Бунатян заявилась в «Неву», то заведующая краеведческим отделом, по просьбе Эльзона, позвонила в Лениздат, и ей ответили, что да, указанной крысе, выдано «договорное письмо».
Так что же сей сон означает? Испугались малость и химичат новый ходок?
Меж тем, я делаю первые наброски «романа» о Михаил Графыче. Название: Хранитель Правды. Книга жизни и труда М.Е. Салтыкова (Щедрина). Первые заголовки: «К читателю-другу», «К широкому читателю», «Отброшенный»…
Вот такие новости»(24).
Из письма А.М. Левенко от 25 декабря 1981 года.
«В стране свихнутых норм, понятий и отношений нужный делу и желающий работать человек, лишен права на доверие»(25).
Из письма Е.Д. Петряева к А.М. Левенко от 24 февраля 1982 года.
«Похоже на то, что Вы отводите Бахусу роль «сопутника» неприятностей, но в жизни так не бывает. Это великий обманщик, дьявол в жидком виде. Сторонитесь его!»(26).
Из письма А.М. Левенко от 18 июня 1982 года.
«Меня и весь город постигла неожиданная потеря. В понедельник, 14 июня, в квартире на канале Грибоедова были обнаружены мертвыми Юрий Сергеевич Демидов и его жена. Это был разоблачитель бесчинств в отношении петербургских кладбищ и особенный оберегатель Новодевичьего кладбища у Московских ворот. Кончина его «зело загадочна и странна». Все обеспокоены судьбой ценнейшего собрания его документов. На душе ледяной камень…»(27).
Из письма А.М. Левенко от 29 июня 1982 года.
«Спасибо за памятку о В.С. Серебренникове(28). Когда-то, очень давно, читал и сего «бехтеревца».
Коллективное письмо «ленинградцев» пытался не раз организовать. И каждая попытка сплющивалась о высокую гражданскую зрелость писателей, музейщиков, архивистов, состоящую в том, чтобы не перечить. Бушмин же впал в такую ейтихиопатию, что больше не смешно надеяться на его помощь.
В последнее время я воспылал желанием продолжать работу над дилогией (Господа, и с 1917 года – «Товарищи» Салтыковы).
На днях перебелил впервые главу 15: «Свойственники Энгельгардты», куда входят главки о Н.П. Макарове, Александре Николаевне, Анне Николаевне, Михаиле, Вере и Николае Александровиче Энгельгардтах. Думаю прибавить 7-ю главку «Вне родства» - о княжеском семействе Оболенских («Золушка хрустального льда» - из этой семьи)»(29).
Из письма А.М. Левенко от 31 июля 1982 года.
«На моих выступлениях бывала внучка П.П. Семенова-Тян-Шанского, но ничего о Михаиле Евграфовиче в ее домашнем архиве нет»(30).
Из письма А.М. Левенко от 24 августа 1982 года.
«Завершил первичную перебелку глав 14 и 15 о господах Энгельгардтах, Болтиных и Турнье. И засим принимаюсь за 10-ю главу – «О Николае Евграфовиче», из трех глав состоящую:
- Постылый сын.
- Скитанья несчастного брата.
- Гроб! Гроб! Гроб!
Судьба этого несостоявшегося человека и гражданина, особенно меня мучает. Салтыковско-забелинские гены попробовали поначалу именно на Николае скомпоноваться в росток гениальности, а затем нашли видать, более подходящую почву в Мишухе!»(31).
Из письма А.М. Левенко от 31 января 1983 года.
«Был у меня вечор В.Г. Исаченко(32), поведал о последних мытарствах своих в редакциях нашего города и передал желание Н.В. Кузьмичевой из «Невы» все-таки очно увидеться с этим дурачком А.М. Левенко. И я наперед знаю, что ничего, кроме очередного сожаления, из сего свидания не произойдет. Ибо в «Неве» заправляет лучший мой дружище – господин Д.Т. Хренков, а у того – даже из ряду вон пришибеевские принципы.
Есть такая степень ОТЧАЯНИЯ, при которой логические и аналитические эволюции напрасны»(33).
Из письма А.М. Левенко от 14 марта 1983 года.
«Скелет» моей работы о господах Салтыковых давно, года с 1976, существует в форме четырех генеалогических таблиц (по материалам Макашина и Депармы, мною выверенных и дополненных). Эти таблицы – синекопии или уменьшенные фотокопии – я рассылал в музеи и заинтересованным лицам. Может и Вам послал? Во всяком случае, в Литературном музее сейчас составляется любопытная и острая книжечка «По страничкам записных книжечек 1955-1982 годов». А неологизмов и новословосочетаний у меня окозалось столько, что я отчаялся составлять картотеку и словарь «Неощедринизмов» - в 18 первых страницах стихотворных сборников, при самом придирчивом отборе, нашлось более 150!
Вот образчики:
- Очередяне.
- Широкие очереди.
- Благодарилия и благодарильщики.
- С распростертыми анкетами.
- После закрытого письма в четверг.
- Дивнопропойск.
- Воскресунск.
- Госиздеват.
- Играл Чацкого, играет Мычацкого»(34).
Из письма А.М. Левенко от 5 апреля 1983 года.
«Смерть Алексея Сергеевича (Бушмина) меня потрясла. Я лишился единственного друга в верхах здешней науки»(35).
Из письма А.М. Левенко от 29 апреля 1983 года.
«Перешел на кубинские сигареты сигарного табака, ибо наши мусорные вонючки перестали подстегивать мозг»(36).
Из письма А.М. Левенко от 10 июня 1983 года.
«В 1950-1960-х годах я усиленно и упоенно занимался языкознанием во всех его пластах и аспектах, но, в первую голову, так сказать, параболической и гиперболической фразеологией. И именно у Щедрина я учился и выучился вулканической словесности, создав в своих «сочинениях» невообразимую массу «неощедринизмов». Набрасывал я и фразеологический словарь Салтыкова: где-то в папках у меня должны быть таблицы и прочие черновики, а также блокноты с тематическими перечнями персонажей «департаментов», «обществ», «союзов», клубов и тому подобного. В тех же набросках определены все или почти все опорные термины Щедрина, например, «Теория ~ всероссийского возрождения посредством выведения улучшенной породы поросят». Но вся та работа обратилась как бы в заброшенный рудник, за множеством других занятий, а главное, как вечно у меня, «по причине отсутствия спроса».
Перечитываю Н.А. Белоголового (М., 1897). Он упоминает, среди прочих, Н.А. Нарышкину, мать В.Г. Перова и братьев Утиных… Любопытно, знал ли он сию тайну декабриста Момбелли?...
М.П. Погодин – личность прелюбопытная, постоянный раздражитель Щедрина. Но Барсуковского сочинения мне не приходилось видеть. Быть может Эльзон ведает как раздобыть 22-й том.
В Географическом обществе в нашей музейной комиссии – совершенно швах дело. Музейные кредиты заморожены, парк «Человек и среда» создавать никто не намерен…
Я уже перестал рыскать по дальним и ближним станциям и депо в поисках памятников железнодорожной техники: бессмысленно…»(37).
Из письма А.М. Левенко от 1 июля 1983 года.
«Над темой Вами предлагаемой: фразеологический «экстракт на материале вятского периода» начну мозговать. Я вообще пороюсь в этом «заброшенном руднике»: может выскочить и еще занимательная идея»(38).
Из письма А.М. Левенко от 13 августа 1983 года.
«Писать Саватееву(39) в Талдом, конечно, бессмысленно, хотя бы потому, что Владимир Павлович лишен пережитков обязательности и попросту не ответит»(40).
Из письма Е.Д. Петряева к А.М. Левенко от 16 января 1984 года.
«Меня заинтересовали Юшковы. Нет ли связи Болтиных с вятскими Юшковыми – родственниками Л.Н. Толстого? Здесь был помещик Константин Александрович Юшков (1831-1905). Его отец имел винокуренный завод около Малмыжа. Были еще Владимир Иванович и Осип Иванович. Не сестра ли их стала Болтиной? Пелагея Ильинична Толстая стала женой казанского помещика Владимира Ивановича Юшкова, родственника вятских. Надо бы разобраться»(41).
Из письма А.М. Левенко от 25 января 1984 года.
«От Е.В. Колегаева я знаю, что саранские и инсарские Юшковы, а также саратовские, коих отпрыском и была Екатерина Ивановна, теща Щедрина, были, несомненно, в родстве с малмыжскими Юшковыми, но степень этого родства, разумеется, можно установить только по генеалогической схеме, и вот ее-то у меня нет. Е.И. Юшкова-Болтина родилась около 1820 года и, как мне кажется, навряд ли могла быть сестрою Владимира Ивановича (1792-1869). Об Осипе Ивановиче сведений не имею»(42).
Из письма А.М. Левенко от 28 сентября 1984 года.
«О смерти В.Г. Шумихина(43) знаю от Эльзона. Эта потеря отозвалась во мне болью»(44).
Из письма А.М. Левенко от 27 октября 1984 года.
Не отрываясь, прочел Вашу книгу. Не сомневаюсь, что книга увлечет и «широкого читателя» серии ЖЗЛ. К сожалению, редакция этой серии не сумела малость не попортить и Ваш труд, одно из главных достоинств которого – обстоятельная точность.
Особенно попортил Издат явно ему непривычный указатель имен.
Вот некоторые замечания:
- Боткин В.П. выпал, и годы его жизни (1811-1869) приписаны Боткину С.П. (1832-1889).
- Дубельт, для сокращения видать, стал «шеф жандармов», но был «всего лишь» управляющим III Отделением.
- Пушкин окончил, а Салтыков поступил не в Александровский лицей, а в Царскосельский лицей. Лишь с 1844 года, по переезде в Петербург, лицей стал Александровским.
- В 1869 году у Салтыкова еще не было собрания сочинения (с.129). Он мог послать в Вятку лишь первые его отдельные четыре книги («Губернские очерки», «Сатиры в прозе», «невинные рассказы», «Признаки времени и письма из провинции»).
- На с.137 – П.П. Ланской в 1855 году почему-то генерал-майор…
У меня к Вам два вопроса:
1. Каковы намерения Пушкинского Дома в отношении последнего варианта «Дали свободного романа»? Я сейчас припомнил, что у меня «зачитали» издание 1959 года, и ту книгу, помнится, я читал и с мукой, и с отрицанием, и с приятием вместе…
2. Когда точно была начата постройкой и когда была пущена железная дорога Котлас-Воркута? Это нужно мне для некой повестушки из латышских воспоминаний, из коей первая глава набросана…»(45).
Из письма А.М. Левенко от 5 ноября 1984 года.
«30 октября состоялось погребение нашей музейной комиссии в Географическом обществе. Два с половиной часа я протоколировал гневные выкрики 40 участников, но в верхах дело решено. Обвинение сводится к трем позициям:
- Много заседаем.
- Мало толку.
- Темы носят развлекательный характер…
Ближайшим же поводом к формулировке этих нагло клеветнических пунктов послужило еще в мае запрещенное заседание, посвященное годовщине восстания в Пражском гетто. Уже давненько, с 1979 года, с того вечера, где дебатировался вопрос о Салтыковском мемориальном комплексе, где выступили Бушмин, Бухштаб, Аркадий Райкин, Я. Рабинович(46) – мудрые сферы толкуют о происках «сионизма» в Географическом обществе!!! Вдохновенная маразматика заветов!»(47).
Из письма А.М. Левенко от 20 декабря 1984 года.
«Макашину отослал, в ноябре, два свода замечаний. Мой вредный карандашик отчеркал до 100 ошибок и погрешностей, и Сергей Александрович написал, и при встрече 12 ноября в Пушкинском Доме на конференции памяти А.С. Бушмина повторил, что ни от кого не получил столь внимательной и конкретной критики. И что кается и ругает себя за то, что не прислал мне рукопись на просмотр.
Бурсов сказал, что его испугал почерк Макашина. Меня же испугал вид Сергея Александровича. Все же выступал он и говорил блистательно. Я неделю шатался в его рассказа-воспоминания о пути и путях щедриниста…
И это не только мое мнение. Минут сорок зал не дышал…
Главная задача Сергея Александровича – завершить тетралогию, выпустить 4-ю книгу и переиздать трехтомник»(48).
Из письма А.М. Левенко от 22 апреля 1985 года.
«В Дмитрове умер В.Н. Киселев, так и не успевший осуществить свои планы по Салтыковским местам Подмосковья»(49).
Из письма Е.Д. Петряева к А.М. Левенко от 18 мая 1985 года.
«Мы 30 мая устраивали IV Герценовские Чтения. Среди прочих мое мини-сообщение «Герцен о Салтыкове». Материала мало.
Есть нечто новое: каталог Ф. Шнейдера (1860). Этот господин из Берлина посылал издания Герцена в Россию, а западный читатель получал «Губернские очерки» на немецком языке. Герцен и Салтыков тут сошлись «вещественно»(50).
Из письма А.М. Левенко от 4 июня 1985 года.
«О Герцене и Салтыкове Н.В. Яковлев сказывал, что в 1939 году некто, в ту же ночь взятый, обнаружил в библиотеке И.И. Ясинского, что помещалась в Доме Книги, письма Салтыкова к Герцену. Розыски результатов не дали. Я же вообще сомневаюсь, была ли у Михаила Евграфовича надобность писать Искандеру. Фактов не имею, но чувствую и знаю только, что оба доктриноборца испытывали отвращение к «научным» социалистическим вывертам в освободительном движении мысли.
Закончил рассказ «Бессчастный случай», завершаю повестушку «Кафель поступи победной». Создавать словесность по сатирическому канону Щедрина есть для меня потребность неодолимая, но я не прочь послужить и самому Салтыкову – только, как и где?»(51).
Из письма А.М. Левенко от 8 августа 1985 года.
«Статья В.Г. Исаченко о Хомутецком должна была пойти в декабре, но ее сунули сейчас только бы отбиться от другой его работы. Работе, о доме на Офицерской улице (ул. Декабристов), где Салтыков жил короткое время у брата Дмитрия Евграфовича по выходе из лицея. Впрочем, может, еще дадут к 160-летию…»(52).
Из письма А.М. Левенко от 25 августа 1985 года.
«Очень печалит положение Макашина: так хочется, так надо, чтоб он завершил биографию Щедрина….
Возобновил контакт с Архивом литературы и искусства на Шпалерной (ЛГАГИ). Приступил к подготовке и аннотированию Салтыковской фототеки для передачи туда на хранение…»(53).
Из письма А.М. Левенко от 15 ноября 1985 года.
«Перебирая книги, напал на идею собрать воедино свой «корпус читательских полей» и начал 14-й том, коему присвоил наименование: Маргиналистика. Пока обработал Свифтову «полочку». Работаю помаленьку и над 15-м томом: Антипризнательная Словница (неологизменные образования) – отработал пока, корректируя, попутно, том 1-й. Выйдет что-то около 26.000 позиций… Вот, мои занятия для души…»(54).
Из письма А.М. Левенко от 26 ноября 1985 года.
«Завтра в «Эврике» хочу послушать Г.Б. Ильина «Скульптурные портреты Петра I».
9 октября, экспромтом, довелось «закинуть наживку» - сказать слово о «двойниках» трагической словесности России – Достоевском и Щедрине…»(55).
Из письма А.М. Левенко от 30 ноября 1985 года.
«27 ноября состоялся поучительный и страшный рассказ Глеба Борисовича Ильина о «ваяльных парсунах» с Государя Петра Алексеевича. Только в одном Петрограде солипсячьи морды истребили 11 скульптур Государя, в том числе работы М.М. Антокольского и Л.А. Берштама.
Н.М. (Романова – А.Р.) сказала, что Вас беспокоят данные о Макаровой и Халабаеве.
Просмотрел переписку с Евгением Николаевичем Никитиным, коему помогал по силе-безвозможности в работе его над указателем к Юбилейному Путеводителю Литературного Наследства (должен был выйти в 1983 году). О К.И. Халабаеве у нас речи не шло, а вот Екатерина Михайловна Макарова:
Родилась 4 декабря 1900 – умерла 17 ноября 1960 года»(56).
(ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.611).
Из письма А.М. Левенко от 18 декабря 1985 года.
«Екатерина Ивановна Болтина, рожденная Юшкова, родилась около 1820 года, умерла после 1890 года – вероятно, в Янове Сергачского уезда»(57).
Из письма А.М. Левенко от 30 января 1986 года.
«27 января в Публичке исполнил рассказ «Некоторая великая тайна писателя по имени Салтыков-Щедрин». Показал энергично отчего:
- Этот писатель, находясь в эпицентре политических и литературных бурь, занимая крайнюю позицию в борьбе с насилием и мраком, категорически держится вне доктрин, воспевающих светлое и единственно верное грядущее.
- Отчего этот писатель, изобличая ложь во всех ее ухищрениях, не может быть «своим» ни для власти, ни для ретроградов, ни для прогрессистов.
- Отчего этот писатель огнедышащий вулкан. Кислород, потребный только в экстремальную минуту, не может быть тем воздухом, коим дышишь постоянно. Человеку не свойственен столь пронзительный взгляд на происходящее. В кратере вулкана «прописаться постоянно» нельзя.
Говорил полтора часа, сорвал аплодисменты и, кажется, нарисовал вполне убедительный и горельефный образ сурового юбиляра.
Потом выступил В.Г. Исаченко и дал отличную картинку необыкновенности Салтыкова в вопросах искусства: живописи, музыки, архитектуры…
Слушателей хоть и не полон зал, но до полусотни собралось и внимало с тщанием.
День, однако же, был огажен звонком в дирекцию якобы «сотрудника Калиниского музея», каковая особа заявила о моем самочинстве. Та же гнусная ложь, да с приплетеньицами, оплела «Вечорку», и газета, это бабье изделие, не решилась даже на информацию.
Да, по поводу псевдонима.
Этот вопрос всегда задают, спросили и на сей раз, 27 января. Ответил тремя версиями.
Но особого «подтекста», связанного с Т.Т. Щедриным, не вижу. Старик этот, конечно, произвел впечатление на Михаила Евграфовича и как конспиратор, и как пропагатор, и оценка с этой точки зрения раскола в «Нашей общественной жизни», Вы правы, навеяна именно тем старичиной, - и все-таки дело, видимо, было проще и – случайнее. Ведь псевдоним возник от имени «героя» отставных, так сказать, собственных губернских записок-очерков. А само имя – могло прийти интуитивно, по слуху. Так мне кажется.
Душа моя совершенно погасла, сил жить – никаких. Точно сомнамбул под водою…»(58).
Из письма А.М. Левенко от 6 февраля 1986 года.
«Гнусный звонок в Публичку от измышленного «сотрудника Калининского музея» действия не взымел. И тогда Бунатян Г.Г., известная своей подлостью, швырнула дирекции и в Обком письмо, исполненное инсинуаций и злобы. И вот вместо того, чтобы готовиться к выступлению в «Эврике», я вынужден помочь Публичке обелиться перед Обкомом и пригвоздить клеветницу и сволочь.
Л.А. Мандрыкина(59) была на моем выступлении, оставила в книге высокий отзыв и даже хочет еще раз послушать меня в «Эврике»(60).
Из письма А.М. Левенко от 14 февраля 1986 года.
«Извините за задержку со сведениями о Летонове. Исаченко обещал все выяснить в ближайшее время. На меня же в Публичке теперь и вовсе глядят как на пса, цапнувшего за причинное место. Поразительно действие клеветы: она именно бьет по тому, кто оклеветан, и не отмыться уже никакими «синтетическими» средствами…
Эта мразь из ГЭБа испортила настроение и праздник Михаила Евграфовича.
В «Эврике», 12 февраля, был, вероятно, последний на многие годы вечер о Михаиле Евграфовиче в его милом Петербурге. Собралось до 25 человек всего. Студенческое равнодушие угнетает. Да и среде – день очень неудачный: Г.В. Иванов не мог даже и своих студентов направить – у них в университете спецсеминары по средам.
Это было и мое, вероятно, последнее публичное выступление. Говорил и показывал, и живописал Салтыкова почти три часа в упряжке с В.В. Лавровым, некогда сотрудником С. Вяземского, и В.Г. Исаченкой.
Удивительно, но молодежная аудитория прежде всего оценила во мне редкое владение изустным русским словом, ну, и доскональное знание Щедрина и его эпохи, конечно…
Душит безысходность в среде, где любая крыса в любой редакции и в любом музее способна вонзиться в меня поганой пастью за «самозванство»…
От С.А. Макашина давно ничего не имею, а между тем, по поручению Эльзона, сообщил ему о двух неизвестных письмах Михаила Евграфовича, что обнаружились в Москве, в Литературном музее»(61).
Из письма А.М. Левенко от 17 февраля 1986 года.
«Летонов Алексей Михайлович, фотограф. В 1900-1910 годы имел свое фотоателье в доме Воейковой на Невском проспекте, 72 (модерн). В этом же доме и жил. Кроме того, филиал ателье находился на Владимирском проспекте, 6. В 1908 году жил на 3-й Рождественской улице (3-я Советская).
Жена, преподавательница гимнастики, Елизавета Ивановна Летонова.
В 1917 году А.М. Летонова в СПБ уже нет. Жена живет где-то за городом (станция Графская).
Депарма пишет, что Саватеев, редактор талдомской «Зари», хочет напечатать мои «Несколько слов о Макашине. Дал бы в «Зарю» и репортаж о скудном Салтыковском юбилеешке в нашем змееносном граде, - да это ж мучительно общаться с безъязыкими»(62).
Из письма Е.Д. Петряева к А.М. Левенко от 9 марта 1986 года.
«Текст доклада и фрагмент главки из книги получил с отметкой «Поступило в поврежденном виде. Ваше «досье» существенно пополнится.
По поводу самого текста скажу, что читал не без усилий. Нарочитость языка, избыточность эпитетов и некорректность в оценках мешают выделить позитивное. Мне по душе спокойное и простое изложение того, что нас привлекает в Щедрине. Попытки подражать его стилю и полемической остроте никому не удавались.
По поводу того, что Михаил Евграфович держался «вне доктрин» Ваши аргументы недостаточны.
Поговорите с В.А. Мысляковым. Он Михаила Евграфовича знает основательно.
Возможно, что устное выступление, подкрепленное эмоциями, воодушевит аудиторию, но письменный вариант – совсем не то.
Во-первых, он без всякого ущербы для сути, может быть сильно сокращен, во-вторых, переведен на язык наших дней.
Не обижайтесь, но витиеватости делают Вашу работу уязвимой и с литературной стороны. Создается впечатление, что Вы намеренно выворачиваете фразу, стараясь огорошить читателя и показать ученость.
Я уже как-то писал Вам, что приемы «оживляжа» не для Щедрина»(63).
Из письма А.М. Левенко от 14-15 марта 1986 года.
«Основания Вашей критики понятны и не новы, и нимало не обижают. Аплодисментами не обольщаюсь: тщеславием давно переболел, да и само восприятие ладошами и подошвами – претит мне.
Но тогда вопрос: неужто из одного только психопатологического интересу слушают мои тексты безотрывно по два и по три часа? Причем люди моложе целым «умственным поколением», то есть на 14-15 лет? И требуют еще и еще? И это порывистая «многоформатная» молодежь?
Сегодня, 14 марта, иду читать 5-ю главу «Салтыкова в Петербурге», а им уже не терпится послушать и «Золушку хрустального льда», и еще груды моих сочинений…
Не знаю, не знаю. У каждого свое призвание, своя задача, свой стиль. Я тяготею к усложнено-скальпельной форме, нарочито Салтыкову не подражаю, а вырос из него и развиваю его метод.
Думал Вам прислать, для развлечения, этюд-элегию о моей любимой Императрице Елизавете Алексеевне, тоже пропитанную махровым кубинским «Монте-Кристо», да не хочу огорчать неисправимым язычищем. Эту элегию написал для «женского» вечера 12 марта в «Эврике», и опять же, не поверите, что она проникла в душу… троих слушателей.
Прочитал книжку Д.С. Лихачева «Память истории священна» (Библиотека «Огонек», 1986), и не то хохотал, не то плакал. На основе убийственной картины надругательств над прошлым и безродности самих устоев – воздвигать розовые надежды. Страшно»(64).
Из письма А.М. Левенко от 3 апреля 1986 года.
«Вы правы: учиться всегда полезно, особливо тому, чьи сочинения заживо погребены и никогда не займут места в литературном процессе времени.
Пытаемся создать документ о Литейной квартире Михаила Евграфовича для ГЛАВКА культурности, без чего оный ГАВ-ГАВК ничего делать не желает, да и с документом не пожелает, покуда не будет решения Совмина РСФСР.
ГАВК же Мособлисполкома названивал мне неделю, объясняясь в любви, по поводу Спасо-Угла, а на деле стремится, без договора и оплаты, опять «обсосать» дурачка…
Чувствую себя так, что завтра же последую за В.Э. Боградом, чья потеря действительно невосполнима.
Н.М. (Романова – А.Р.) послала Вам адрес Льва Николаевича Гумилева и мне его повторить не захотела…»(65).
Из письма Е.Д. Петряева к А.М. Левенко от 18 апреля 1986 года.
«Вчера получил весточку от С.А. Макашина. Пишет 14 апреля: «Два с половиной месяца назад судьба поставила меня на грань небытия и, лишь в результате трудной операции, врачам удалось меня спасти. Надо сказать, что почерк Сергея Александровича улучшился. Видимо, стал медленнее писать.
Не пора ли подумать о подготовке к столетию кончины М.Е. Салтыкова-Щедрина. Очень нужен словарь «Знакомые Салтыкова-Щедрина». Как подступиться? Кто возьмется? Вятское окружение (около 1000 имен) вчерне определено, хотя степень знакомства неясна. Отбор имен труден, так как критерии расплывчаты»(66).
Из письма А.М. Левенко от 23 апреля 1986 года.
«Рад хорошей почти весточке о Макашине.
Документ в нашенский «ГАВК» культуры согласны подписать Д.С. Лихачев, В.Г. Федоров и другие. Только все это ничего не стоит без решения Совмина. В вот добиться такового вряд ли удасться в истекающем тысячелетии. Тем паче, что дом наверняка снесут – испытанный способ излечения недобитков интеллигенции от «болячек души».
Была тут Г.В. Галицкая, начальница Московских областных искусств и музеев. Та, что в марте месяце изъяснялась мне из Москвы по телефону в любви, восхищении и намерении «не обойти» меня в попыхастом создании пока даже не музея, а выставки в церкви Спасо-Угла. Три дня энергичная и слишком энтузиазменная дама крутила меня в своем вихре, а теперь исчезла. И вот уже десять дней ни звука и от нее, ни от «творческой группы» в Истре, ни из Талдома, ни обещанного «мандата», ни еще более обязательно обещанного трудового соглашения.
Как живописатель режима миражей и как потребитель спиртуозного, знаю непреложно, что новейшие санкции в полтора-два раза усилили пьянство, спекуляцию, разоренье и воровство в Петрограде, так что уже прорезываются обратные шажки…
У меня нет записанного свода знакомцев Михаила Евграфовича, но мне ведомы, вероятно, почти все, кто с ним соприкасался, и в какой степени близости и дальности пребывал…»(67).
Из письма А.М. Левенко от 2 июня 1986 года.
«Шумихинская» книжка высокопрофессиональна, емка и точна во всех градациях и звеньях, даже читается не без увлечения, безупречна в полиграфическом отношении и, полагаю, может служить образцом справочно-научной литературы. И, разумеется, в каждом штрихе ощущается Ваша школа»(68).
Из письма А.М. Левенко от 10 июня 1986 года.
«В набросках определены все опорные термины Щедрина, например:
теория всероссийского вырождения посредством выведения улучшенной породы поросят»(69).
Из письма А.М. Левенко от 22 июня 1986 года.
«Абсурдистика ГЛАВКА против Литейного музея Михаила Евграфовича воспалила-таки во мне бойцовский азарт. Отправил в «ЛГ» копию этого лебезятно-непреклонного бреда и письмо, в коем потрудился эмоции сдержать и дать конкретно-деловой разбор предвзято-негативного анализа ГЛАВКА. Продублировал этот материал и в письме к Макашину.
Очень большое горе ударило 7 июня. Умер Владимир Николаевич Депарма(70), на 79 году жизни. Рана незаживающая. Владимир Николаевич был из малого числа тех, с кем светлее живется на этой сплюснутой планете»(71).
Из письма А.М. Левенко от 5 июля 1986 года.
«Я много лет тщетно предлагал В.Н. Депарма стать главным соавтором труда «Господа Салтыковы», но он возводил на себя напраслину, что лишен писательского дара. Однако, его ко мне письма – тонкие, сюжетно заостренные, логически выдержанные, - опровергают это «самомнение»…
У В.Н. Депарма весьма много напечатано о господах Салтыковых и родовом гнезде в талдомской «Заре», других московских и подмосковных изданий, в «Науке и жизни», «Культуре» и других изданиях. Высокие издания изрядно сокращали и портили его материал. Полные публикации только в «Заре».
Если нужно, то для иркутского «Исторического вестника» могу предложить сразу давний, но не утративший значения этюд «Забытые слова» (Салтыков и Чернышевский), читанный мной и в Вятке (16 страниц)»(72).
Из письма А.М. Левенко от 19 июля 1986 года.
«У меня в голове и отчасти в блокнотце вызревает 30-летней выдержки замысел, коему дано такое рабочее заглавие: «Эварист Галуа и «Луи Ламбер», повесть Бальзака. Философический этюд-элегия к 175-летию великого математика и бунтаря.
Меня предполагают выпустить пред микрофон в «Эврике» на вечере памяти Пушкина (150 лет со дня гибели) и хотят, чтобы я поведал о дуэльных и поддуэльных (под дуэль сделанных) формах политических убийств. Связка Пушкин-Лермонтов дает повод помянуть Галуа, чье убийство (трое на одного!) разыграно с абсолютной схожестью с гибелью Лермонтова десять лет спустя в 700 лье от Парижа по прямой.
Приступил к выработке новой редакции «Господ Салтыковых» и страшно тоскую, что не успел ознакомить В.Н. Депарма с рукописью в полном объеме (да и объем-то огромен!).
Надо и рукописи «Салтыков в Петербурге» пересочинить в книгу «Хранитель Правды»(73).
Из письма А.М. Левенко от 2 августа 1986 года.
«В Спас-Угле «дело» сварганили, а меня поминают в молитвах. Обещала Галицкая, что в печати хоть укажут, что именно я задал в свое время Талдому столь мощный толчок, что какой ни есть, а музей получился. Но, разумеется, самая-самая… в мире пресса о таких, как я, ни гу-гу: она признает, согласно дыролектике сосоализма, только «заданные» личности.
Я не в обиде, а в злобе и ненависти. С тем и умру, хоть вовсе не «атеист». А в злобе за то, что страдает дело Салтыкова.
Тут обо мне умолчали, там прикусили, - и в итоге уже в ИРЛИ кое-кто сомневается, а делал ли я вообще что-то.
«Лениздеват» же завсегда был убежден, что я вор и самозванец.
Спасибо Вам и Шумихину, что хоть в одном библиографическом издании, останусь я связанным с Салтыковым»(74).
Из письма А.М. Левенко от 17 сентября 1986 года.
«Передача «Минувшего хранители живые» состоялась и сделала впечатление. Едва ли не впервые по нашему городскому радио образ Салтыкова прозвучал столь лучисто и столь необычно – вперекор школячьему штампу.
Мои речения пришлись редакции по слуху и воздоминировали на протяжении 45 минут передачи.
Сделал, под копирку, запись своей «доли». Могу, если хотите, выслать для анналов «Салтыковского мартиролога».
Об отзывах «широкого слушателя» еще не донесли. О реакции властей тоже»(75).
Из письма А.М. Левенко от 18 сентября 1986 года.
«Перевод получил. Спасибо. О работах Клевера и Анненского буду еще узнавать.
Сборник с публикацией Н.М. (Романовой – А.Р.) не достал. Исчез мгновенно.
К 100-летию кончины Михаила Евграфовича думаю, необходим большой том со всеми публикациями на тему «Салтыков-Щедрин и Вятка» по Шумихинскому указателю»(76).
Из письма А.М. Левенко от 4 октября 1986 года.
«От Галицкой вдруг получаю полусумасшедшее письмище. Причем прямо с «коллегии». Высказывается в антиконструктивном слоге, подхрюкивая отчасти здешним «главгавковцам»: и средств-де Москва не дает, а, главное, в Литейной-де квартире не выйдет полноценного и самостоятельного музея, разве что филиал Некрасовского (а этот – сам филиал Всесоюзного Пушкинского!!!). И я-то еще Галицкую водил в квартиру и показал, что куда и как разместится и получится.
И еще сообщает о бешеном вихре в Москве по скоропалительным воплям прессы о неотложности музеев и там-то и тут-то. Как я понял, подлигачевцы подхватили идеи Лихачева со всей ретивостью реализмопсиховатости и непросыхаемости. Денег не платят, штаты сокращают, а не-дело и сверхдело требуют в безумные сроки. А сами себя-то, конечно, на обижают в пароксимизме транжирования госдолга.
О Д.И. Бельцеве обещал разузнать В.В. Лавров через специалистов по истории медицины Петербурга»(77).
Из выступления А.М. Левенко 14 октября 1986 года на клубе любителей истории Ленинграда «К 150-летию гибели А.С. Пушкина».
«Одолев Наполеоновскую Францию, царская Россия вступила в Священный Союз в роли «азиатского» пугала Европы. Но, вместе с тем, тайная полиция Александра «Благословенного» стала заимствоваться и западным опытом неспасибомыслия.
Тотальная система уловления душ была, на этом этапе «новой истории», учреждена робеспьерским Конвентом, возведена чуть ли не в степень искусства шефом полиции, мосье Фуше, при Бонапарте, а при Бурбонах-последышах Людовике XVIII и Карле X, - отошла в ведение иезуитской Конгрегации.
Превентивное скручивание умов весьма пришлось по ндраву российским блюстителям единолепия. Дотоле они казнили не за идеи, противные правящим установлениям. Теперь же этих Фотиев, да Фон-Фоков, и даже всеподлейшего безграмотного «графа» Аракчеева, - «захватила» и «понесла» методическая травля. Фон-Фоки, да Бенкендорфы создают всеохватную пасть, которая совершает подлое дело, но выходит пречистенькой из «праведной крови» поэтов и вольнодумцев. Фон-Фокщина да бенкендорфщина наносит чуждой им, независимой Родине – неисчислимый ряд незаживающих ран. Величайшее из их злодеяний – обдуманное убийство Пушкина. Это злодеяние – оттого тягчайшее, что дело идет о Пушкине, но сама метода его убийства, отработанная до автоматизма на огромном числе прецедентов, - логически проистекла из всеевропейского бешенства властителей против мыслителей, особливо против тех писателей, кто проникал в зловещие и гнусные тайны режима…
Одной из «подопечных» у ревнителей единопослушания, задолго до ДЕКАБРЯ оказалась и полуопальная царица, супруга Александра, Елизавета Алексеевна, в девичестве принцесса Луиза-Августа Баден-Баденская. На мартовском вечере я расскажу об этой светлой и трагической женщине, о «иемной» ее кончине в мае 1826 года на полпути из Таганрога в Петербург, - кончине, которая невольно сочленяется в одну цепь со смертью Карамзина, казнью вождей восстания и сожжением ее записок по манью Николая…
В одной из свои задумок по переустройству Государства Российского, именно Елизавету Алексеевну декабристы прочили на престол – вместо Александра, предавшего упования «вольности». Об умысле этом ведали «охранители» и не спускали с царицы гончих взоров.
К Елизавете Алексеевне обращены самые лучистые строки из всех, кои когда-либо посвящены «августейшим» особам России.
Всем памятны эти стихи Пушкина:
«… Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа».
Тайная полиция нанесла удар царице, подстроив убийство ее возлюбленного, офицера Охотникова, близкого к Союзу Благоденствия. Выстрел в Павловском парке был сродни другому выстрелу, и тоже из сумрака кустов. Тот, другой выстрел – лишил Францию Поля-Луи Курье, памфлетиста, изобличителя иезуитов, друга Стендаля. Эти два злодеяния схожи по методе: науськанным убийцам обеспечена непойманность и бездоказательность. В деле же Охотникова, post factum, иезуитски подпущена и «дуэльная версия».
Пушкин пал жертвою «чистой» дуэльной модели. Главная пружина злодеяния: устранение человека, владеющего, и в антипризнательном ключе – владеющего гнусными секретами современности, а также истории близкой и далекой.
Дуэльная модель выдерживалась в правилах ритуала и оставляла по себе бесчисленные документальные подтверждения. Разновидностью этой модели была дуэль «каскадная», когда жертву вынуждали «стреляться» или «рубиться» подряд и с убийцею, и с его свидетелями. Возможно, что и так, согласно пост-фактумской легенде, погиб возлюбленный Елизаветы Алексеевны.
Наконец, применялась модель «поддуэльная», то бишь, деланная под дуэль, которая подобно «каскадной», либо вовсе не оставляла по себе документов, либо оставляла сфальсифицированные и обрывочные данные.
Префект полиции при короле французов Луи-Филиппе Орлеанском, мосье Жиске, и шеф российских жандармов граф Бенкендорф, - сделали все, чтобы и поздние потомки не доискались до истины в двух «выдающихся» злодеяниях. По два выстрела прогремело: близ Парижа, в лесу Жантильи, а спустя девять лет, и на расстоянии в 700 лье, - близ Пятигорска, у подошвы Машука. Но оба погибших – не стреляли. Стреляли убийцы – в упор, а мнимые секунданты разрядили в воздух пистолет убиенных, дабы создать, согласно «сценарию» для непрошенных «ушей», - акустическую картину поединка. А засим скрылись с места злодеяния и, под диктовку «охранки», державшей их на крючке неких неблаговидных поступков, - стали лепить липу о содеянном…
Да, в первом случае погибший оставил накануне письма, казалось бы, несомненно преддуэльные: его-де «вызвали» два «патриота» и жизнь его «угаснет в лужице клеветы». Только в госпитале, куда его доставил какой-то крестьянин и где он умер на другой день – он успел шепнуть, что не стрелял, что его убила «королевская полиция»…
Да, и во втором случае будущие «свидетели» были взбудоражены преддуэльными толками, только толком никто ничего не знал, а друзья, кои-то и должны были быть секундантами, если бы дело шло о «чистой» дуэли, - метались и искали куда исчез товарищ… Не дуэль то была, а западня. Однако и доднесь над исследованиями этих горестных происшествий облыжное, полицейским внушением распространенное слово: дуэль!...
Один из погибших был совсем юноша, он не достиг и 21 года. Другой – совсем еще молодой человек, он не достиг и 27 лет. Но это по житейской мерке. По иной мерке – оба достигли такой высоты мысли, чувства и воли, что вечно ослепительно горят в поле духовного свечения Земли!
Математик и поэт.
Математика одного, взлетевшая над своим временем, провозвестившая космогонические свершения нашего века, - исполнена гармоничной поэзии.
Поэзия другого, воссоздавшая в точных и энергических строках зримую и незримую вселенную – исполнена математической гармонии.
Эварист Галуа и Михаил Лермонтов. Мятежники, бунтари.
Духовную сущность Галуа, после гибели его, молниеносно запечатлел Бальзак в философической повести «Луи Ламбер».
Духовная сущность Лермонтова отпечатлелась и в творениях последующих гениев русской словесности.
25 октября исполняется 175 лет со дня рождения Эвариста Галуа, и вот мы с вами почтили сейчас его немеркнущее имя»(78).
Из письма А.М. Левенко от 15 октября 1986 года.
«Разная сволочь, издательская да пригазетная, вовсю меня размарывает, но страдает-то, в сущности, Салтыков…
Наконец откликнулась «Сибирь» (Иркутск). Полторы строчки: работа-де ваша получена, будет на редколлегии рассмотрена, о результатах сообщим.
А-а…
Узнал, что следы того, куда подевались «Салтыковские» рисунки Клевера, - могут (!) обнаружиться в записях С.М. Вяземского (у него была папка О.Ю. Клевер!). Но надо сделать запрос в Архив литературы и искусства (ЛГАЛИ).
Если заинтересует этюд-элегия «Елизавета Алексеевна», - то пришлю.
Скорблю о Г.П. Макогоненко(79). Мне он люб оттого, что восстановил поруганное имя И.С. Баркова»(80).
Из письма А.М. Левенко от 1 ноября 1986 года.
«Труд Ваш прочел впивчиво, с наслаждением горестным. Сурово и просто рисуете Вы действительную жизнь, а наичаще, увы, недожизнь книги и ее рыцарей, оруженосцев, приверженцев.
Но духовные «кванты» преодолевают беспланиду и бессудьбишку, и поддерживают во мраке свечение интеллектуального поля Земли.
Ваши книги – это звездные атласы сотен и тысяч человеческих «точек» сгоревших и сгорающих во имя света…»(81).
Из письма Е.Д. Петряева к А.М. Левенко от 10 ноября 1986 года.
«Огромное Вам спасибо за поправки и дополнения. Конец квартала и смерть редактора сказались на вычитке листов книги. Теперь надо попытаться косметизировать рабочий экземпляр.
В декабре будут «Федоровские Чтения», но мой «мотор», видимо, не позволит ехать, а там бывает много интересного.
Читаю верстку «Записок» А. Черкасова (570 страниц). Дело нудное»(82).
Из письма А.М. Левенко от 2 декабря 1986 года.
«Конечно, я огорчил Вас своими замечаниями по книге, но уж я-то понимаю, что такое спешная полиграфия. Просто хотел именно помочь Вам «косметизировать рабочий экземпляр». А книга замечательная и это без всякой льстивки.
Я осмеливаюсь даже полагать, что в деле воспитания в читателе чувства «безъэпитетной» Родины Вы сделали больше, нежели новоявленный «пророк» Д.С. Лихачев, болтающий язычищем и вверх, и вкось, и вовнутрь. Какой-то буйный кретин сравнил его…с Герценом! Это все рано, что меня сравнить с Александром I.
С Н.М. (Романовой – А.Р.) перезваниваюсь регулярно. Она держится…
А вот со мной совсем плохо: уволили с работы.
«Древо» (М.Е. Салтыкова – А.Р.) весьма любопытное. Мир тесен. Михаил Евграфович был в свойстве и с Толстым, и с Лермонтовым. Жаль, что Коллеганов «пренебрег меня». Мы не успели с ним «доработать» пензенские свойства Салтыкова: Юшковы, Оболенские, Дьяковы»(83).
(ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.2-3).
Примечания:
(1)Левенко Александр Михайлович, инженер-технолог холодильного оборудования, родился 17 февраля 1937 года. Работал на крупных предприятиях Ленинграда. Исследователь жизни и творчества М.Е. Салтыкова-Щедрина, автор многочисленных публикаций о нем в периодической печати.
Сотрудничал с крупными исследователями жизни и творчества М.Е. Салтыкова-Щедрина и был ими признан как один из лучших знатоков его жизни и творчества.
Активный участник литературной жизни Ленинграда.
Умер в 1993 году.
Его рукописи хранятся в Архиве литературы и искусства (ЦГАЛИ) на Шпалерной улице, 32 в Петербурге, в частных собраниях С.А. Макашина (Москва), Е.Д. Петряева (Киров-на-Вятке) и других.
Сообщено Валерием Григорьевичем Исаченко (город Петербург).
(2) ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.93, л.23-24.
(3) ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.93, л.37.
(4) Бушмин Алексей Сергеевич, литературовед, академик АН СССР (1979), исследователь творческого наследия М.Е. Салтыкова-Щедрина, родился 2 (15) октября 1910 года в селе Левая Россошь Воронежской губернии.
С 1955 года директор Пушкинского Дома.
Умер 19 марта 1983 года в Ленинграде.
(5) Макашин Сергей Александрович, литературовед, родился 16 (29) января 1906 года в Казани в семье помещика. Доктор филологических наук.
Умер 21 октября 1989 года.
(6) ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.93, л.132.
(7) ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.93, л.75.
(8) ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.93, л.127.
(9) ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.93, л.149.
(10) ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.93, л.35.
(11) ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.93, л.38.
(12) ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.93, л.106.
(13) Салтыков Константин Михайлович, единственный сын великого сатирика, четверть века, от первой русской революции до коллективизации, жил в Пензе.
Здесь же он начал писать и свою единственную книгу «Интимный Щедрин» – воспоминания об отце. Книга вышла в 1923 году и сразу стала объектом жесткой критики.
«Домашний» Щедрин, любовно выведенный сыном, был далек от образа революционного демократа, требуемого временем. Отзыв на книгу пролетарского поэта Демьяна Бедного, дошедший до Константина Михайловича, поражал своей грубостью: «Воспоминания сына об отце, или дурака об умном».
(14) Смирнов-Сокольский Николай Павлович, артист эстрады, библиофил и библиограф, историк книги, родился 5 (17) марта 1898 года в Москве в семье типографского наборщика. Выступал с эстрады со злободневными монологами и куплетами. Основатель Московского театра эстрады. Собрал огромную уникальную коллекцию книг, которая сегодня находится в РГБ. Умер 13 января 1962 года в Москве.
(15) ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.93, л.101.
(16) ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.93, л.41.
(17) ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.93, л.44.
(18) Роман Алексеевич Перов (дед Роман), внук художника, романтик и гуманист старинной закваски, в 1898 году окончил Петришуле, жил во дворе Русского музея. В 90 с лишним лет читал наизусть поэмы Есенина.
Он и его супруга «баба Таня», служившая в Русском музее старшим научным сотрудником, были людьми с верными и старыми связями в академических кругах. Они могли зайти «на огонек» к влиятельным лицам советского искусства, академику И.Э.Грабарю или академику К.Ф.Юону, или главному инспектору всех советских театров, академику Федору Федоровскому...
(19) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.512-513.
(20) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.609.
(21) Эльзон Михаил Давидович, родился в 1945 году в Москве, историк русской литературы, библиограф. Сотрудник Публичной библиотеки (РНБ). Кандидат педагогических наук. Ученик Б. Я. Бухштаба. С1988 г. достаточно интенсивно публиковал произведения Н. С. Гумилева (некоторые — впервые). Член Союза писателей Санкт-Петербурга.
(22) БАБИНЦЕВ Серафим Матвеевич (псевдоним Сергей Дорогин) (1905-1992), литературовед.
(23) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.510-511.
(24) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.514-515.
(25) ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.93, л. 65.
(26) ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.93, л.87.
(27) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.269-270.
(28) СЕРЕБРЕНИКОВ ВИТАЛИЙ СТЕПАНОВИЧ, психолог, философ, историк философии, родился в селе Нижне-Ильинском Нолинского уезда Вятской губернии 18 (30) апреля 1862 года в семье дьячка.
В 1886 году окончил Петербургскую духовную академию.
30 марта 1892 года он получает степень магистра богословия за сочинение «Учение Локка о прирожденных началах знания и деятельности».
В мае 1892 года он отправляется в годичную научную командировку, где знакомится с институтами экспериментальной психологии в Лейпциге, Геттингене, Париже, Бонне, Гейдельберге и Берлине, где прослушал полный курс лекций профессора Вундта.
По возвращению на родину в 1893 году, Виталий Степанович основывает в духовной академии постоянный «психологический семинарий», который просуществовал много лет. По его инициативе в духовной академии была создана «психологическая библиотека», содержащая все значимые труды мировой науки. С 1897 года он начинает преподавать историю философии в Императорском Училище Правоведения. Вместе с В.М. Бехтеревым он редактировал журнал «Вестник психологии».
С 1936 по 1937 год работал консультантом по психотехническому обследованию подростков детской лечебно-профилактической амбулатории в городе Кирове (ул. Энгельса, 38 «б»).
С 15 апреля 1937 года работал библиографом местного отдела Герценки. Умер 28 января 1942 года.
(29) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.272-273.
(30) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.279.
(31) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.271.
(32) Исаченко Валерий Григорьевич, родился 7 октября 1939 года, художник, архитектор, историк искусства Санкт-Петербурга.
(33) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.280-281.
(34) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.397-398.
(35) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.252.
(36) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.250-251.
(37) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.244-245.
(38) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.246.
(39) Саватеев Владимир Павлович (1939-1990), краевед
(40) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.247-248.
(41) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.262.
(42) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.259.
(43) Шумихин Виктор Георгиевич (27 июля 1936 года – 7 июля 1984 года), выдающийся библиограф и книговед, сотрудник Герценки.
(44) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.265-266.
(45) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.263-264.
(46) Рабинович Яков Борисович, библиофил-маринист, капитан I ранга, родился 4 (27) августа в городке Каховка Таврической губернии.
Собрал уникальную морскую библиотеку в 18 тысяч томов, которая сейчас находится в РНБ.
Умер 11 июля 1997 года в Петербурге.
(47) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.267-268.
(48) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.283.
(49) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.289.
(50) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.507.
(51) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.505-506.
(52) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.603.
(53) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.599.
(54) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.608.
(55) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.612.
(56) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.611.
(57) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.613.
(58) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.10-11.
(59) Мандрыкина Людмила Алексеевна, историк, археограф, родилась 6 октября 1906 года в Тамбове в семье торговца.
С 1949 года работала в Отделе Рукописей ГПБ Ленинграда.
Умерла 6 апреля 1988 года в Ленинграде.
(60) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.7-8.
(61) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.5-6.
(62) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.9.
(63) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.14.
(64) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.12-13.
(65) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.89.
(66) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.90.
(67) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.91-92.
(68) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.414-415.
(69) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.244-245.
(70) Депарма Владимир Николаевич родился в 1907 году в семье Николая Ивановича Де Парма и Александры Васильевны Салтыковой.
Умер в 1986 году.
(71) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.416.
(72) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.418-419.
(73) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.471.
(74) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.473.
(75) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.465-466.
(76) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.467.
(77) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.476.
(78) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.477-479.
(79) Макогоненко Георгий Пантелеймонович, видный литературовед, родился 28 марта (10 апреля) 1912 года в городе Змиеве Харьковской губернии в семье лесничего.
В 1955 году защитил докторскую диссертацию «Радищев и его время».
С 1949 по 1962 год был женат на поэтессе Ольге Бергольц.
Умер 3 октября 1986 года в Ленинграде.
(80) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.480-481.
(81) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.483.
(82) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.484.
(83) ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.2-3.
Полная версия:
Александр Рашковский, краевед, 27 октября 2016 года.
