Пропасть детского незнания

Когда стоишь перед ничем, то так легко все падет на эту почву как гениальное по глубине и смыслу. А потом начинаешь вчитываться, начинаешь находить и здесь и там. А потом, о Боже, но ведь это же оттуда, а это оттуда. И уже то ничто оборачивается стыдом, потому что стеб принимал за гениальное перед ничем. Вот и получается, что ничто делает из нас что-то глубокое. Так, может, и не надо стремиться наполнить, может быть, стоит остаться в этом детском неведении и восхищении, может, стоит оттянут эту встречу с собственным стыдом и бессилием перед всесилием ничего, всесилием пустоты, которую мы встречаем в начале как основу для восхищения гениальным.

Это я опять про Франсуа Рабле. Вчера с сыном дочитал «Гаргантюа и Пантагрюэля», когда Пантагрюэль со своими спутниками спустился к оракулу Большой Бутылки и Панург услышал «Триньк». А Рабле провел читателя за волшебницей к книге, которая расшифровала этот «Триньк», и эта расшифровка была завершающим восхвалением питию из источника знания. Всю книгу клясть бестолковых священников с их формами веры, чтобы восхвалить путь познания. Ну уж куда проще.

Сегодня наткнулся случайно в горе раздаваемой библиотеки приятеля на сборник старых Английских баллад о Робин Гуде, о том, как он спас трех стрелков, повесив шерифа Нотингема, и опять та же мысль о восхищении тем, что первым загорается перед пустотой ребенка. А потом вдруг понимаешь, что все эти восхитительные Вальтеры Скотты, эти восторженные режиссеры с их фильмами рождаются из полного отсутствия в детской голове именно этих баллад.

Мы должны воспеть пропасть детского незнания как огромную возможность для истинного переживания рождающего эпоху за эпохой. Воспеть и проклясть.

Оригинал