Сергианство не догма, а руководство к действию
Пятьдесят лет назад, 21 ноября 1965 г., два клирика Московской Патриархии священник Николай Эшлиман (г. Москва) и священник Глеб Якунин (г. Дмитров) отправили Святейшему Патриарху Алексию (Симанскому) «Открытое письмо».
Священники извещали Патриарха:
«Копии «Открытого письма Святейшему Патриарху» адресуются нами правящим Архиереям Русской Православной Церкви. Одновременно авторы «Открытого письма», как граждане СССР, направляют в высшие органы государственной власти и Генеральному Прокурору Советского Союза заявление с протестом против незаконных действий руководителей и уполномоченных Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР. (Копия заявления прилагается к настоящему письму)».
Ещё одно «Открытое письмо» также было послано тогдашнему формальному «президенту», номинальному главе СССР Н.В. Подгорному.
Письмо было неслыханной дерзостью: никогда в истории Русской Православной Церкви ни одни священник не дерзал так говорить с Патриархом, со Священным Синодом, с высшими государственными чиновниками.
Безошибочно осознавая, каким будет ответ Патриарха, священники закончили своё «Письмо» словами Иисуса Христа, сказанными две тысячи лет назад на допросе у первосвященника Анны:
«Ваше Святейшество! Предвидя, что некоторые недобросовестные советники Ваши будут побуждать Вас ответить на наше искреннее письмо Архипастырским прещением, мы хотим напомнить Вам величественные слова нашего Господа: «Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьёшь Меня?» (Ин.18:23).
Естественно, в 1965 г. никто в Московской Патриархии не удосужился показать, «что худо».
У письма было много недостатков: оно было избыточно высокопарным, слишком длинным, даже занудным, но факты были неоспоримы. Поэтому даже самые благожелательные архиереи били священников по лицу всё с теми же словами из Евангелия: «Ты как разговариваешь с первосвященником?!» (Ин.18:22).
Так, например, писал им архиепископ Феодосий:
«…считаю своим долгом все же указать на допущенные Вами серьёзные ошибки, заключающиеся в несправедливых упрёках в адрес нашей иерархии, в недопустимо дерзком и обличительном тоне Ваших письменных обращений, в оскорбительной и бестактной форме выражения своих мнений и в самомнении в деле отстаивания Правды Церковной.
Какую бы высшую правду Вы не защищали, как бы Вы не любили Церковь Божию и не заботились о её благе, о чём вы неоднократно упоминаете, Вы не имели ни нравственного, ни канонического права терять тон сыновней почтительности и сдержанной учтивости и впадать в бестактную запальчивость и обличительный тон по отношению к нашему первосвятителю, Святейшему Патриарху Алексию, к которому все мы относимся с искренней сыновней любовью и глубочайшим почтением.
Поэтому Вам необходимо принести покаяние и смиренно испросить прощения за свою горячность, несдержанность и неуместную дерзновенность, досадившую отеческому сердцу Святейшего Патриарха, ожидающего со скорбию Вашего сыновнего раскаяния в допущенных Вами ошибках» (Бычков С.С. Освобождение от иллюзий. – М.: Тэтис Паблишн, 2010. – С. 506).
Сам первосвященник Алексий (Симанский) тоже очень возмутился. Он направил циркулярное письмо всем правящим архиереями РПЦ МП, в котором говорилось: «Мы запретили их в священнослужении до раскаяния и прекращения ими вредной для Церкви деятельности…
В их действиях мы усматриваем и стремление возвести клевету на государственные органы. Попытка отдельных лиц выступить в роли непризванных судей Высшей Церковной Власти и желание их возвести клевету на государственные органы не служит интересам Церкви и имеет целью нарушить благожелательные отношения между государственными органами и нашей Церковью.
Клеветнические обвинения в адрес Высшей Церковной Власти могут быть использованы враждебно относящимися к нашей Церкви и Отечеству некоторыми зарубежными кругами во вред Церкви и нашей Родины…» (Русская Православная Церковь в советское время (1917 – 1991). Материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью. В 2 кн. / Сост. Г.Штриккер. – Книга 2. – М.: Пропилеи, 1995. – С. 68-69).
К великому сожалению Московская Патриархия по сей день остаётся сергианской, она за пятьдесят лет не опубликовала ни текст «Открытого письма», ни отзывы на него тогдашних епархиальных архиереев. Это была бы любопытнейшая и весьма объективная страница истории РПЦ МП. Излишне, думаю, повторять, что все ныне здравствующие официальные историки в объективности нашей истории заинтересованы меньше всего.
В учебнике по истории РПЦ МП 1917-1990 гг. для духовных семинарий главный историограф профессор-протоиерей Владислав Цыпин пишет:
«В ноябре 1965 года священники Николай Эшлиман из Москвы и Глеб Якунин из Дмитрова направили два открытых письма на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР Н.В. Подгорного и Патриарха Московского и всея Руси Алексия. В письме Патриарху речь шла о заслугах Русской Церкви перед русской государственностью и культурой, о насильственном закрытии храмов в 1959-1964 годах. Второе письмо переполнено развязными обвинениями Патриахии, епископата и духовенства в попустительстве закрытию храмов; священники Н.Эшлиман и Г.Якунин потребовали немедленно созвать Поместный Собор и отменить постановление Архиерейского Собора 1961 года о реформе приходского управления.
Письма были переведены на иностранные языки, получили мировую огласку, дали толчок для развязывания широкой кампании в зарубежных средствах массовой информации против нашего государства и против иерархии Русской Православной Церкви. Эти письма, в которых правда была перемешана с демагогией, угрожали внести раздор в среду духовенства.
24 декабря 1965 года Патриарх Алексий I подписал резолюцию: «Священники Московской епархии Н.Эшлиман и Г.Якунин обратились к нам с так называемым «Открытым письмом», в котором предприняли попытку осуждения деяний Архиерейского Собора 1961 года, а также действий и распоряжений церковной власти. Не дождавшись какого-либо ответа на письмо, они самовольно разослали его копию всем епархиальным архиереям, пытаясь нарушить церковный мир и произвести соблазн в Церкви. Тем самым составители письма не выполнили данное ими перед рукоположением обещание (присягу) «проходить служение согласно с правилами церковными и указаниями начальства». Получившие копию письма архиереи присылают в Патриархию свои отзывы, в которых выражают несогласие с содержанием письма и возмущаются действиями двух священников, посягающих на церковный мир. Ввиду изложенного, поручить Преосвященному митрополиту Крутицкому Пимену указать составителям на незаконность и порочность их действий…, направленных на соблазн Церкви, и на соответствующем докладе Преосвященного иметь о священниках Н.Эшлимане и Г.Якунине особое суждение. Резолюцию сообщить циркулярно всем Преосвященным».
В мае митрополит Пимен беседовал с авторами открытых писем, надеясь на их раскаяние. Но они по-прежнему стояли на своём. 13 мая 1966 года митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен запретил их в священном служении». (Цыпин В. История Русской Православной Церкви. 1917-1990. – С.166-167).
Даже сейчас, когда Патриархия, говорят, «свободна», профессор увидел в «Письме» лишь то, что видели советские епископы 50 лет назад, что оно «переполнено развязными обвинениями Патриархии, епископата и духовенства в попустительстве закрытию храмов», что «правда в этих письмах была перемешана с демагогией», что письма «угрожали внести раздор в среду духовенства». А по существу дела – ни слова. Именно так реагировали на любую критику советские чиновники брежневско-черненковской эпохи: «Демагогия!»
«Открытое письмо» священников Николая Эшлимана и Глеба Якунина критиковало решения так называемого Архиерейского собора 18 июля 1961 г. Сегодня в РПЦ МП кажется нет ни одного человека, который сказал бы одно доброе слово о том «соборе» и о его решениях. Но почему-то всю вину теперь сваливают на Н.С. Хрущёва. Он, безусловно, был одержим. Но он разрушал Церковь руками своих подельников – высших иерархов тех лет, в первую очередь – молодых энергичных постоянных членов Священного Синода Никодима (Ротова), Алексия (Ридигера), Пимена (Извекова).
Патриарх Кирилл так оценивает плоды Архиерейского собора 18 июля 1961 года:
«Положение Церкви сделалось при Хрущеве настолько удручающим, что некоторые священники, в частности мой отец, сравнивали этот период с временами сталинского гонения и говорили: «При Сталине было проще, тогда ставили к стенке или отправляли в лагеря. И всем все было ясно: вот друг, вот враг».
А здесь все делалось куда более изощренно, мерзко, Церковь начали подрывать изнутри. Государство решило, что священники не имеют права нести административную и финансовую ответственность. Все было передано в руки мирян – старост, которые назначались местными властями. Все деньги Церкви и вся административная власть находились в руках этих старост. А староста делал всё, чтобы разорить храм финансово. Все средства он старался сдать в так называемый Фонд мира либо в райисполком, где эти деньги втихую разворовывали чиновники. А ведь там были и добровольные от прихожан пожертвования, которые тоже до единой копейки проходили через руки старосты.
Помню, когда я приехал служить в город Вязьму, там вся местная власть питалась за счет собора. Увидел я в Вязьме, что роскошный храм в жутком состоянии, черный, как кузница, на клиросе стоят три ветхие старушки, поют, и больше никакого хора. Один священник ещё, убогий такой и еле живой. Я попросил, чтобы в храм явилась староста, а настоятель к вечеру отвечает: «Владыко, староста просила передать, что вы для нее не начальник».
Более того, были старосты, которые вмешивались и в богослужебную часть. Я никогда не забуду такого внешне невероятно благоговейного, по фамилии Людоговский, который напоминал Льва Толстого своей окладистой бородой. Он был старостой Троицкого собора Александро-Невской Лавры в Ленинграде. Он ездил за границу, и его везде принимали за такого русского интеллигента. На самом деле это была страшная, чудовищная личность. Под такой благоговейной внешностью скрывался гонитель Церкви, который строго выполнял указания местного уполномоченного Григория Семеновича Жаринова, а тот был принципиальным врагом Церкви, и дело доходило до того, что Людоговский, например, на праздник Крещения мог перекрыть воду. Вот заполнился чан воды, освящает воду настоятель или даже митрополит. Народу в Лавре 25-30 тысяч, поскольку другие-то храмы закрыты. Все стоят за водой. И вдруг… в трубах закончилась вода.
А ещё они пакостили так. Допустим, родители крестили дитя. Полагалось регистрировать паспорта родителей. А уж потом старосты выдавали эти записи местным властям. После тех родителей снимали с очереди на квартиру, увольняли с работы, урезали пенсии. А люди не понимали: что происходит? Мы пришли в церковь, а попы нас сдали?! Наверное, с тех времен и пошло в народе подозрение, дескать, у многих попов под рясами скрыты погоны офицеров КГБ». («Неизвестный» Патриарх Кирилл» / Ред.-сост. А.Добросоцких. – М.: Даниловский благовестник, 2009. – С. 30-32)
Сформулировано так умно, что вряд ли один читатель «Комсомольской правды» из ста тысяч ясно поймёт, кто же «начал подрывать Церковь изнутри». Миряне-старосты, которые «старались сдать все деньги в так называемый Фонд Мира»? В Президиуме Фонда Мира были всё те же шустрые члены Священного Синода. В каждом областном отделении Фонда – Его Высокопреосвященство, правящий архиерей, или, на худой конец, Высокопреподобие, отец секретарь епархии. Архиереев, которые успешнее других в тот Фонд гребли, храмы разоряли, государство награждало орденами и медалями, почётными грамотами. Уверен, ни одни кавалер тех советских орденов и медалей по сей день иудины награды в помойку не выкинул.
С первых дней священства, десять лет, мне приходилось тратить массу времени и сил на борьбу против того богомерзкого Фонда. Горжусь, что старосты храмов, где я служил, не смели сдавать деньги в Фонд Мира. (Об этом см. «Записки сельского священника»)
Может «Церковь подрывали изнутри» вяземская староста, для которой епископ «не начальник» и она говорить с ним не пожелала. Или незабвенный староста Людоговский, который «ездил за границу» (в советские-то годы?! С какой целью? Кто посылал? Кто валюту давал?)
Не вяземская староста и не Людоговский, который «напоминал Льва Толстого своей окладистой бородой», а Патриарх Алексий (Симанский), члены Священного Синода и все участники Архиерейского собора 18 июля 1961 г. – враги Церкви. Активные враги. Именно об этом и только об этом (правда, в более вежливой форме, «политкорректно»), писали в 1965 году священники Николай Эшлиман и Глеб Якунин. На Поместном сборе 1971 года главным защитником того губившего Церковь, «разрушавшего её изнутри» постановления 1961 г. был, естественно, митрополит Никодим (Ротов) – духовный отец, наставник, любимый герой ныне здравствующего Патриарха Кирилла.
Архиепископ Василий, участник того Собора, вспоминал:
«Сначала митрополит Никодим, как он обыкновенно поступает в подобных случаях, хотя и спросил «мимоходом», записался ли я выступать завтра, долго говорил на всевозможные прямо не относящиеся к делу темы. Наконец он всё же спросил меня, о чём я собираюсь выступать на Соборе. Я ответил, что исключительно о постановлениях 1961 года, так как это единственный действительно важный и серьёзный вопрос, и в нём у меня разногласие с предлагаемыми решениями. Я буду говорить почти исключительно о канонической стороне, о нарушении принципа единства церковного управления, сосредоточенного в лице епископа. Это единство нарушается постановлениями 1961 года, они производят недопустимое для православных рассечение (дихотомию) между духовным и телесным, материальным. Поэтому по совести я не могу одобрить эти постановления и выскажу это на Соборе.
«Вы, конечно, свободны, – сказал на это митрополит Никодим, – выступать, как Вам угодно, но я не советую Вам это делать. Вы только вызовете против Вас раздражение среди епископов. Каноны мы и сами хорошо знаем, скажут, чего Вы приехали учить нас канонам. Вы принесёте вред Церкви». «А как же Вы говорили, – возразил я, – что никакого вреда для Церкви от моего выступления не будет? Или, может быть, Вам лично моё выступление повредит?». «Мне? Нисколько! Наоборот, если Вы выступите, я в ответ выступлю против Вас с филиппикой, и это будет, где нужно, вменено мне в заслугу. И я скажу, что Вы требуете от нас строгого исполнения канонов, а сами их не соблюдаете, когда это для Вас удобнее. Получится спор, не полезный для Церкви. Вы повредите Церкви». – «Вы так считаете, а ряд архиереев, здешних архиереев, считают, что постановления 1961 года вредны для Церкви, и советуют мне выступать». – «Кто эти архиереи?» – «Я этого не могу сказать». – «Да и не надо, я и так их знаю. Я всех архиереев знаю, кто что думает. Они у меня все как на ладони». – «Может быть, но я их не назову. Все это здешние архиереи, не заграничные». – «Не называйте, я все равно их знаю. Один из дальней окраины, другой тоже, но несколько ближе. А третий из центральной России».
Я догадался, что митрополит Никодим имеет в виду архиепископов Вениамина и Павла, а кого он имел в виду под словами «из центральной России», я не мог тогда догадаться, узнал значительно позже. Во всяком случае я не назвал ни одного имени и никак не реагировал на намеки митрополита Никодима. Тот продолжал настаивать: «Если хотите принести вред Церкви, то выступайте. Никто кроме Вас не выступит. А Вы принесете вред Церкви». Я был поставлен в трудное положение: принести вред Церкви я не хотел, но и промолчать тоже не считал правильным. Я обратился тогда с вопросом к митрополиту Антонию, который присутствовал в этой части разговора, но все время молчал: «Владыко, как Ваше мнение?» «Я думаю, – ответил митрополит Антоний, – что если мы одни, заграничные, выступим против постановлений 1961 года, а все остальные будут молчать, то это будет иметь смысл: вот, мы герои, а все здешние трусы и предатели Церкви. Мы нашим выступлением бросим такое обвинение всем нашим собратьям, которые находятся в несравненно более трудных условиях, а себя выставим героями». Эта аргументация митрополита Антония меня психологически более обезоружила, чем все доводы митрополита Никодима. Лезть в герои я не хотел, и само подозрение, что я хочу быть героем, было для меня нравственно тяжким. (Сейчас я вижу, что аргументация митрополита Антония была неправильна). (Архиеп. Василий Кривошеин. Воспоминания. Письма. – Нижний Новгород, 1998. – С. 433-435).
В своём кругу воинствующие безбожники говорили тогда, в начале 60-х, при Н.С. Хрущёве, до всяких «перестроек» и «Гласностей», намного более честно и откровенно, чем сегодня Патриарх Кирилл в интервью «Комсомольской правде».
В закрытом докладе 19 февраля 1963 г. В. А. Куроедов признавался, что это решение Архиерейского собора 1961 г. – это новая форма борьбы с религией.
«Духовенство было отстранено от финансово-хозяйственных дел в религиозных обществах. Православное духовенство, а вслед за ним и некоторых других культов было переведено на твердые оклады, стал проводиться принцип крещения детей только с согласия обоих родителей. Эти мероприятия проводились не административным путем, а осуществлялись через религиозные центры, руками самих служителей культа» (Филиппов Б.А. Очерки по истории России ХХ век. – С. 476-477).
Хорошо бы Его Святейшеству Патриарху Кириллу учиться говорить правду хотя бы у коммунистов. Перечитывать их доклады, прежде чем давать интервью.
«Эти служители культа». Вы слышите, Ваше Святейшество? Вашими руками. Оставьте в покое Людоговского и вяземскую старосту.
Единственным правящим архиереем, который не побоялся во всеуслышание сказать, что Николаю Эшлиману и Глебу Якунину следует ответить по существу фактов их «Открытого письма», а не упрёком двухтысячелетней давности «тако ли отвещеваеши архиереови?», был Новосибирский архиепископ Павел (Голышев). В письме Управляющему делами РПЦ МП архиепископу Алексию (Ридигеру), одному из трёх главных разрушителей Церкви в годы хрущёвских и брежневских гонений, архиепископ Павел писал:
«Ваше Высокопреосвященство!
Представляя отзыв на апелляцию священников Николая Эшлимана и Глеба Якунина согласно Вашей телеграфной просьбе, считаю своим долгом заявить, что нахожу справедливым их первое замечание, выраженное словами Самого Пастыреначальника нашего Господа Иисуса Христа… «Если я сказал худо, покажи, что худо» (Ин.18,23).
Если считать, что вышеупомянутые священники были неправы в своем «открытом письме» Святейшему Патриарху, следовало, как они и пишут в апелляции, дать им исчерпывающий ответ, показав им их неправоту, в письменном виде. Это сделано не было. Нельзя не приветствовать желание Святейшего Патриарха видеть мир и согласие в церкви, но нельзя и закрывать глаза на те непорядки, которые существуют в настоящее время в нашей церкви, внутри ее самой.
В клире Новосибирской епархии уже имеются сторонники священников Эшлимана и Якунина и, несомненно, созыв Поместного собора Русской Православной Церкви не только желателен, но и совершенно необходим.
Считаю, что, направляя свое «открытое письмо» Святейшему Патриарху Алексию ко всем правящим архиереям Русской Православной Церкви священники Н.Эшлиман и Г.Якунин нисколько не нарушили церковные каноны, но поступили правильно согласно 6-го Правила 2-го Вселенского собора. Иной вопрос: следовало, может быть, как мною писалось уже ранее, не обращаться к Святейшему Патриарху Алексию с «открытым письмом», рассылая его в копии всем правящим архиереям Русской Православной Церкви, а обратиться к Святейшему Патриарху, как к милостивому Отцу, просто с личным письмом.
Но, как бы то ни было, «открытое письмо» подлежало рассмотрению на заседании Священного Синода, который и должен был его авторам дать письменный ответ.
При наличии проявленного послушания Святейшему Патриарху священниками Эшлиманом и Якуниным, смиренно принявшим наложенное на них Святейшим Патриархом прещение, считаю, что таковое, ради мира церковного, должно быть с них снято в самый кратчайший срок.
Управляющий Новосибирской епархией п/п Павел
архиепископ Новосибирский и Барнаульский
1966 г.» (Бычков С.С. Освобождение от иллюзий. – М.: Тэтис Паблишн, 2010. – С. 507-508).
Естественно, подобные вольности не остаются без последствий в РПЦ МП. Архиепископа Павла измазали грязью и дёгтем, вываляли в перьях, освободили от управления епархией и «отправили на покой». Разумеется, всё это творили его «собратья во Христе» епископы РПЦ МП. В первую очередь – митрополиты Пимен (Извеков), Алексий (Ридигер), Никодим (Ротов).
Секретарь Вологодского епархиального управления протоиерей Владимир Завальнюк несколько раз подробно рассказывал мне как архиепископы Антоний Минский и Дамиан Волынский и Ровенский собирали в Вологде компромат на архиепископа Павла. Настоятель кафедрального собора Константин Васильев, по словам о. Владимира, потратил огромные суммы на лжесвидетелей. Под синодальным приговором архиепископу Павлу стояли всё те же три зловещих имени: Пимен (Извеков), Никодим (Ротов), Алексий (Ридигер).
В беседе (разумеется, сугубо конфиденциальной) с полковником КГБ А.Плехановым (в те годы полковник занимал должность уполномоченного Совета по делам религий по Москве) 21 февраля 1967 г. митрополит Пимен говорил:
«Пимен говорит, что в связи с таким заявлением Шпиллера, он назвал его действия эшлимановскими и предупредил об ответственности. Шпиллер после этого сказал, что он подумает и уладит свои отношения с «двадцаткой».
Далее Пимен сказал, что вчера его посетила группа членов «двадцатки» и вручила жалобы о том, что Шпиллер и священник Тимаков оказывают на них давление, добиваясь, чтобы они вышли их состава «двадцатки». Тимаков во время исповедания настаивает написать в райисполком заявление о выходе из «двадцатки», спрашивает, кто уговорил о вступлении в последнюю и т.д. Жалобщики просят принять меры к Шпиллеру, избавить их от него и Тимакова.
Пимен заявил, что он решил внести предложение патриарху об отмене неканонических санкций Шпиллера по отношению к некоторым членам «двадцатки» и переводе его в другую церковь.
Какие явления наблюдаются в епархиях среди духовенства?
Пимен сказал, что каких-либо новых явлений он не замечает. Об Эшлимане и Якунине стали забывать, да среди Московского духовенства широкой поддержки их действия и не получили. О них, пожалуй, больше говорили верующие, которые знают их. Действия их, полагаю, дело рук других людей типа архиепископа Ермогена, Леонида (Полякова), Феодосия Пензенского, Павла Новосибирского и Вениамина Иркутского. (Были разговоры, что Якунин ездил в Иркутск, там он в своё время женился).
Сами они, пожалуй, не отважились бы на такой поступок, люди-то они мелкие и по существу никого не представляют.
На какой почве, по вашему мнению, возникли такие «идеи» у Эшлимана и Якунина, что побудило их?
Деньги, ответил Пимен. Изъятие из рук духовенства церковной кассы, лишение их возможности неограниченной наживы, я считаю, является главным мотивом. Возьмите, к примеру, того же Шпиллера. Как только новый староста воспрепятствовал ему набивать свой карман столько, сколько он хотел, Шпиллер взбунтовался, стал писать и распространять слухи о том, что райисполком в «двадцатку» включил неверующих людей и т.д. Хотя этот староста является, как говорят, его ставленником. Ещё патриарх Тихон говорил, заметил Пимен, что деньги портят московское духовенство, лиши его этого, оно взбунтуется.
Прошедшие годы ясно показали, подчеркнул Пимен, правильность постановления архиерейского собора об освобождении духовенства от денежных дел в церквах. Теперь спокойнее стало». (Гласность. – 1988. – №13. – С. 17-18)
Кому из двух Патриархов верить? Пимен (именно он делал на Соборе 1961 г. доклад о необходимости убрать священников из «двадцатки», превратить их в наёмников) говорит, что после июля 1961 г. священники потеряли возможность разворовывать церковные деньги, набивать карманы, например, настоятель храма Николы в Кузнецах Всеволод Шпиллер. Только поэтому они протестуют. А Патриарх Кирилл говорит, что это было самое страшное бедствие, разрушавшее Церковь. Кому же из двух верить?
Впрочем, оба Патриарха одинаково люто ненавидели Эшлимана и Якунина и их «Открытое письмо».
Совсем скоро, в 2017 г., мы будем праздновать сто лет со дня Великой Октябрьской Социалистической революции. Судя по тому, что говорит и пишет сегодня Патриарх и его ближайшее окружение, все мы, священнослужители РПЦ МП, – родные дети этой Великой Революции. Архиепископ Василий (Кривошеин) рассказывает о деяниях Поместного Собора 1971 г.:
«В общем все или почти все выступления были построены по следующему типу: «Мы с глубоким вниманием выслушали содержательные, всеобъемлющие, исчерпывающие доклады (подхалимы добавляли: «блестящие, талантливые, глубокомысленные») Высокопреосвященнейшего митрополита Пимена и Высокопреосвященнейших митрополитов Никодима и Алексия. И мы заявляем, что всецело и безоговорочно одобряем всё в них высказанное. Добавить к ним ничего невозможно. Мы также всецело и безоговорочно одобряем и поддерживаем деятельность Московской Патриархии и Священного Синода за всё время патриаршества Святейшего Патриарха Алексия и местоблюстительства митрополита Пимена. Мы выдвигаем его кандидатуру как достойнейшего и любимого всем православным народом. Мы особенно поддерживаем миротворческую деятельность Патриархии и, как патриоты нашего Великого Отечества, щедро жертвуем в фонд мира (подхалимы опять добавляли: «Благодаря Великой Октябрьской Революции Церковь наша пользуется полной свободой»)». И при этом ни малейшей критики каких-либо решений Синода, ни малейшего указания на какие-либо трудности в отношениях с государством, никаких новых фактов о подлинной жизни Церкви, как она протекает на самом деле. Слушать в течение целого дня такого рода повторения было тягостно, и неудивительно, что митрополит Алма-Атинский Иосиф сказал мне во время обеденного перерыва: «Весь день ещё нас будет тошнить от этих выступлений на Соборе». (Архиеп. Василий Кривошеин. Воспоминания. Письма. – С. 437-438.)
Не даром упорно трудилась все годы Коммунистическая партия и её компетентные органы.
Мысль написать Патриарху Алексию (Симанскому) открытое письмо появилась у о. Николая ещё в 1963 г. Он десятки раз обсуждал свой замысел с отцами Александром Менем, с Владимиром Рожковым, Николаем Ведерниковым, Георгием Кондратьевым, с епископом Леонидом (Поляковым), с любым, кто соглашался слушать. Даже с шофёрами такси по дороге в Монино, где он тогда служил, и с книжными барышниками.
Думаю, в органы постоянно поступала соответствующая информация, потому что потом много лет агенты в рясах (например, будущий Святейший Патриарх Алексий (Ридигер)) или в штатском неизменно употребляли термин «эшлимановцы», никогда какой-либо иной. Хотя практическое начало «Письму» положил о. Глеб Якунин, без него всё так бы и завершилось на стадии бесед с таксистами. Отец Николай никогда не был человеком дела, он – подлинный русский барин, прожектёр. Его любимейший герой русской литературы – Обломов.
Как-то Великим постом прибежал в Гребнево, где служил о. Николай, Глеб. Положил на диван свой огромный жёлтый портфель, сказал, не улыбнувшись: «Слово и дело Государево» и увёл о. Николая во двор на кладбище: мертвецы и подслушают – не выдадут, самые надёжные, мол, люди. Глеб всю жизнь был Великим Конспиратором.
Они гуляли часа три. Глеб схватил портфель, сказал, что опаздывает на последнюю электричку, и исчез. Отец Николай что-то негромко пел, читал «Правило», опять пел, потом позвал меня в свою комнату: «Вот, Юра, прочтите. Глеб предлагает быстренько собрать подписи шести-восьми священников и отправить письмо Патриарху». – «Дело Ваше, о. Николай, но любой человек с первой же страницы поймёт, что это текст А.Э. Краснова-Левитина. Зачем священникам в письме Патриарху цитировать Владимира Ленина, Карла Маркса и ещё каких-то сатанистов». – «Так вот Глеб говорит, что лучше Анатолия Эммануиловича всё равно никто не напишет. Нужно срочно, до Пасхи, врезать им по рогам, чтоб искры из глаз». – «Вы сами лучше напишете, о. Николай, если не будете никуда спешить. Мусульмане говорят, что торопливость (или поспешность) свойственна дьяволу. Да и Ваш любимый Илья Обломов не был торопыжкой. Уговорил.
Через несколько дней о. Николай купил в магазине недалеко от «Елисеева» немецкую машинку Optima и начал печатать «Открытое письмо». Работа шла очень медленно, за два месяца написали не больше половины. Раз в неделю прибегал Глеб и говорил, что так нельзя. Время от времени о. Николай зачитывал какие-то куски тем, кто, как договаривались, должны были подписать «Письмо».
Первым отказался мой кум, о. Георгий Кондратьев, он служил тогда много лет в Жигалове, неподалёку от Щёлково. Как-то он приехал к о. Николаю в Ново-Бутаково, рядом с МКАД, пил, пел, веселился и всех веселил, сунул за пазуху котёнка и убыл в свою Валентиновку. Все в доме искали общего рыжего любимца, баба Ганя (старая нянька) всю ночь не спала. На следующий день приходит телеграмма: «Рыжего отдам, а подпись не дам. Георгий». Отцу Николаю Ведерникову запретил подписывать отец – Анатолий Васильевич. Отцу Сергию Хохлову запретила жена Вера. Пригрозила разводом, если мужа со службы выгонят: чем детей кормить, которых сам настрогал? (это она про Буратино, полагаю, начиталась).
Сложнее всего было с о. Александром Менем: выше всего он ставил труд миссионера. Как мы узнали намного позже, на Лубянке ему даже кличку дали «Миссионер». Боюсь, до трагической смерти он так и не узнал присвоенное ему чекистами имя. Очень бы гордился. Это ведь не «Паук», не «Лиса», даже не «Аптекарь», а «Миссионер». Заслужить такую кликуху надо.
«Сегодня, – говорил о. Александр, – через почти полвека после Октябрьского переворота, после стольких лет гнусной атеистической пропаганды главная, даже единственная, обязанность священников – нести людям Благую Весть. Мы – пастыри, наша задача – собрать овец и пасти стадо. Ваше письмо – как камень в озеро. Плюх! Брызги! Волны! А потом всё успокоится и все о нём и о вас забудут. А Церковь потеряет двух хороших священников. Вас обоих непременно запретят, а скорее извергнут из сана. Совету по делам религий только подарок. Вот и всё. Сам не подпишу и вам не советую».
Глеб огрызался, даже говорил, что Алик – трус, прежде храбрился, а теперь – в кусты. Отец Николай молчал, но просил меня писать дальше. А у меня последний год аспирантуры, итоговый отчёт на кафедре, отчёт на Совете, сдавай статьи, сдавай диссертацию, давай, давай! А я у Эшлиманов днюю и ночую.
Внезапно выручил о.Глеб: он испугался, что о. Александр Мень переубедит о. Николая, а Юрка (это я, значит) ещё два месяца будет возиться, уточнять да переделывать. Привёл Глеб двух «очень надёжных и деловых ребят», которые, де, за две недели всё сделают в лучшем виде. Это были Феликс Карелин и Лев Регельсон, потом пришёл Виктор Капитанчук. Феликс от «Мукузани» отказался, объяснил, что в лагере привык только к сиводёру. Рассказал, что в лагере порешил стукача: «То ли задушил, то ли зарезал – не помню, как в бреду был». Хотел сам повеситься, но спасла вера.
Готовый текст «Письма» был прочитан вслух и раскритикован. Мне был устроен публичный экзамен и порка: оказалось, что я довольно прохладно отношусь к о. Павлу Флоренскому и Н. Бердяеву. Люблю И.А. Ильина и (о, ужас!) В.С. Соловьёва. Теперь всё понятно: благословения на «Письмо» не было, В. Соловьёв ведь тайный католик, почище Никодима (Ротова). Я, дурачок, обиделся, словно в детском саду, не так за себя и за В. Соловьёва, как за архиепископа Ермогена (Голубева), которого анафематствовали вместе со мной.
Через несколько лет в «Докладе Христианскому Комитету защиты прав верующих в СССР» Глеб почти дословно повторил то, что было сказано в Ново-Бутакове в доме о.Николая Эшлимана:
«Считаю уместным здесь сказать немного об архиепископе Ермогене Голубеве, который умер в прошлом году.
До и во время написания «Открытого письма» Патриарху Алексию мы, авторы, близко общались с Владыкой.
Относясь к Владыке Ермогену с большой любовью и глубоко почитая его память, тем не менее, оценивая его роль в церковной жизни 60-х годов, мы приходим к печальному выводу. Объективная роль его в движении за свободу Церкви драматична и весьма двойственна. Владыка искренне верил, что в наступивший период «восстановления социалистической законности» можно восстановить права Церкви, лишь указывая властям на факты нарушения этих прав и разъясняя им, каковы именно законные права Церкви и верующих.
Без достаточных оснований поверив, что Патриарх Алексий его поддержит, он начал собирать подписи архиереев под знаменитым «Обращением 10-ти», ссылаясь при этом на келейное благословение Патриарха. Я помню, как, встретив меня в стенах Троице-Сергиевой лавры, Владыка стал радоваться, что обращение неожиданно подписал архиепископ Григорий Закляк и расценивал это Владыка как большой успех. Произошёл следующий диалог:
Я: Владыко, – вы говорили ему о том, что Патриарх благословил вас на это?
Владыка: Да.
Я: А не думаете ли вы, что он подписал обращение лишь по конъюнктурным соображениям, не разобравшись в ситуации, предположив, что благословение Патриарха означает благословение властей?
Владыка не дал определённого ответа, и я тогда оказался прав.
Дальнейшее известно: Патриарх Алексий отказался подтвердить, что он дал благословение на сбор подписей. Владыка Ермоген обманным путём был отправлен заштат с Калужской кафедры. Подписавших обращение архиереев вызывали по одному в Совет и требовали письменного отречения. Архиепископ Григорий Закляк заявил ещё раньше, что его обманным путём втянули в авантюру и провокацию. Некоторые другие отреклись в более мягкой форме, но были и такие, кто держался мужественно, например, архиепископы Павел Новосибирский и Вениамин Иркутский.
«Полководец был убит, а войско рассеялось, не успев вступить в сражение» – так, фигурально выражаясь, можно было дать сводку происшедших тогда событий.
Робко начав движение за права Церкви, Владыка Ермоген не видел перед собой ясных перспектив и конечных целей пути, на который он вступил.
Начав и возглавив движение за свободу Церкви и права верующих, он отказался от дальнейшей борьбы при первом же испытании (увольнение на покой).
Обладая огромным авторитетом в Церкви, Владыка своим самоустранением и затянувшимся молчанием, затормозил начинающееся движение. Если бы Владыка не выступил вовсе, возможно эту миссию взял бы на себя другой архиерей (Владыка Павел Голышев говорил, например, что готов идти за Владыкой Ермогеном до конца, такую готовность выражали и многие священники и миряне).
Долгие годы многие ждали призывного голоса Владыки Ермогена, как в своё время был слышен на всю Россию призывной голос его небесного покровителя, но так и не дождались.
«Взявшийся за плуг и оглядывающийся назад – неблагонадёжен для царства Божия». Неудачное выступление архиепископа Ермогена и «Письмо 10-ти» – последняя скромная попытка епископата официально протестовать против сложившихся отношений Церкви и государства. Умолкнувший голос архиепископа Ермогена – умолкнувший голос Русской Церкви». (Священник Глеб Якунин. О современном положении Русской Православной Церкви и перспективах религиозного возрождения России. – Посев, 1979. – С. 18-21).
Время от времени историки нашей Церкви пишут и говорят, что архиепископ Ермоген намеревался подписать «Открытое письмо» Эшлимана-Якунина, но потом почему-то передумал. Это сущий вздор. Любой человек, встречавший архиепископа Ермогена, знает, как он говорил о сане епископа. Он и в бреду не мог себе представить, что он, архиерей, подпишет неведомо кем сочинённое письмо Патриарху.
В очень интересной книге С.С. Бычкова об архиепископе Ермогене «Освобождение от иллюзий» (М., 2010.) есть несколько весьма досадных ошибок об о. Николае (и не только). На стр. 37 говорится, что о.Николай был рукоположен целибатом. Но он жил со своей женой Ириной Дмитриевной, у них двое детей – Александр и Мария. Мы с Ириной кумовья. Там же говорится, что «Владыка Пимен помог ему получить приход в Химках, неподалёку от Москвы, когда был епископом Дмитровский». После Костромы о. Николай служил в храме Петра и Павла на Яузе. Потом в Пречистом (Монино). В Куркино (неподалёку от Химок) был назначен, когда жил в Ново-Бутакове, неподалёку. Пимен не «помог», а сам рукоположил о. Николая во дьяконы в Костроме. Они еженедельно ездили из Москвы в Кострому и обратно в одном купе. На стр. 36 говорится, что «Н. Подгорный возглавлял тогда советское правительство». На той же стр. 36 написано, что «Открытое письмо» было отправлено в ноябре 1964 г., – вскоре «после снятия Хрущёва», а на стр. 10 это же письмо датируется 1965-м годом и т.д. Таких «блох» легко наловить в книге не одну дюжину.
Один из популярнейших анекдотов советского времени – графа в анкете: «Были ли колебания в проведении генеральной линии Партии? – Личных колебаний не было. Колебался вместе с генеральной линией Партии».
Такой ответ – незыблемое Credo сергианства, приковавшего Церковь Божию к суетной государственной телеге. Отсюда панегирики Богоизбранному Вождю генералиссимусу И.В. Сталину. Отсюда ангажированная борьба за мир и миллионные пожертвования в Фонд Мира. Отсюда требование недавнего прошлого «вернуться к ленинским принципам свободы совести». Отсюда нынешнее творческое переосмысление и перетолкование бессмертного уваровского триединства «православие-самодержавие-народность».
В 1927 г., когда Л.Д. Троцкий ещё не был выслан из Совдепии («Республики Труда»), когда России уже не было, как не было царя и Бога.
Хорошо, что нет царя,
хорошо, что нет России,
хорошо, что Бога нет.
Г.Иванов
Уваровская формула звучала в сергианской «Декларации о радостях»: «Мы, церковные деятели, (т.е. РПЦ МП) с нашим народом и с нашим правительством». Всё то же триединство, но в редакции чекиста-гепеушника Евгения Тучкова – соавтора «Декларации».
Вот уже больше года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл пытается убедить депутатов Государственной Думы и всех нас, что все годы коммунистической диктатуры Партия и народ были едины. Это гнусная клевета на всех Новомучеников и Исповедников российских. Соловецкие епископы-исповедники свидетельствовали в 1927 г., что они отвергают ложь красных попов обновленцев, что христианство и коммунизм не имеют и не могут иметь ничего общего, как бы их ни перевирали и не перетолковывали.
Священномученики Кирилл (Смирнов), Иосиф (Петровых), Агафангел (Преображенский), Дмитрий (Любимов), Андрей (Ухтомский), Анатолий Жураковский никогда не были в единстве с народом-строителем Утопии или с его Партией и Правительством, они не были в единстве с митрополитом Сергием (Страгородским), но они неизменно пребывали в нерушимом единстве со Христом.
Излишне, думаю, напоминать, что Государь Император Николай Александрович в 1918 г. не был ни с предавшим его народом, ни с уничтожившим всю его семью правительством.
Пятьдесят лет назад, когда два мужественных московских священника отправили Патриарху своё «Открытое письмо», они засвидетельствовали ныне здравствующему Патриарху Кириллу, что его повествования «о единстве советского народа» – это коммунистическая пропаганда. Были те, кто убивали, арестовывали, допрашивали, лишали сана, и были те, кого убивали, арестовывали, допрашивали, лишали сана.
Боюсь ошибиться, пусть меня поправят, но мне кажется, когда я слушаю наше Священноначалие, когда включаю наши православные телеканалы, когда читаю труды историографов, что мы неизменно с первыми.
Иисус Христос никогда не говорил о нерушимом единстве еврейского народа.
Никто из святых Апостолов не заявлял в своих Посланиях: «Мы с нашим народ и нашим правительством».
