Мы можем понять друг друга

Это личный блог. Текст мог быть написан в интересах автора или сторонних лиц. Редакция 7x7 не причастна к его созданию и может не разделять мнение автора. Регистрация блогов на 7x7 открыта для авторов различных взглядов.

Это фрагмент текста, который мне прислали из Хабаровска для редактирования. В День памяти о жертвах ядерной бомбардировки Японии одна русская женщина побывала в Хиросиме. Ее зовут Юлия Юр, она живет в Швеции. Среди прочего Юлия записала и перевела рассказ Кэйджимо Мацушима, одного из выживших. Кэйджимо не нуждается в извинениях со стороны американцев, все чего он хочет, это чтобы люди поняли - так поступать друг с другом нельзя:

"Утро шестого августа было красивым и тихим. Объявляли ли в тот день воздушную тревогу? Я не уверен, что слышал вой сирены. Занятия начались ровно в 8. Если бы урок начинался в 8. 30, я был бы во время атаки в трамвае и наверняка погиб бы, как и все, кто там находились. Но занятия начались в 8.

День был таким прекрасным, что даже скучный урок математики, который мне никогда не нравилась, казался не таким ужасным. Я сидел в первом ряду неподалеку от окна. Учитель объяснял сложный пример с интегралами. Я слушал его и смотрел в окно. Вдруг я увидел два бомбардировщика В —29, летящих высоко в небе. Они переливались серебром на солнце и напоминали мне торт—мороженое. «Почему не объявили воздушную тревогу? Они разрушили уже столько городов, что мы привыкли и перестали бояться», — подумал я в тот момент.

В следующее мгновение яркая красно—оранжевая вспышка резанула мне глаза, и горячая волна обдала лицо. Я помню силуэт сосны за окном, выступающий на фоне этой красно—оранжевой молнии. Через секунду я бросился под парту и зажал глаза руками как нас учили в те дни. Затем я услышал ужасающий грохот. Я до сих пор не знаю, что это было: звук бомбы или шум рушащегося на нас здания. Вероятно, и то, и другое. Потом наступила темнота. Я выполз из—под парты и стал двигаться наугад, словно слепой, пытаясь найти выход. Мои брюки, рубашка, руки и лицо – все было в крови. Я был напуган до смерти.

Я не знаю, сколько времени прошло, прежде чем темнота начала рассеиваться. Может быть одна, две минуты? Мне посчастливилось – мое место находилось недалеко от выхода, и я смог выбраться из здания. Несколько порезов на лице все еще кровоточили, но я понимал, что в этом нет ничего серьезного. Я выжил.

Выбравшись из—под завалов, я оказался во дворе колледжа. Повсюду лежали раненые студенты. Практически все здания в окрестностях были разрушены до основания. Что—то щелкнуло в моей голове. Я не был шокирован видом всех этих несчастных людей, только удивлен тем, что всего одна бомба могла наделать такие разрушения. Что я мог знать об этом оружии? Все мои знания пришли много позже.

Я стоял и смотрел по сторонам, не в силах поверить в уведенное и в то, что я жив, когда один из моих школьных друзей опустился на мое плечо и попросил о помощи. На его лице было несколько серьезных порезов. Я точно не помню как они выглядели, но один из них, рассекший левое веко точно над глазом, надолго остался в моей памяти. Я перевязал его голову полотенцем и направился вместе с ним к Госпиталю Красного креста, который находился примерно в трехстах метрах от колледжа.

Мы все шли и шли.. Навстречу нам попадалось множество людей, чьи тела выглядели как тушки копченых свиней. Я не помню, чтобы кто—то из них плакал – их лица были обожжены так, что невозможно было понять – мужчина это или женщина. Все они держали перед собой вытянутые руки. Вероятно, любое прикосновение к телу причиняло им невыносимые страдания. Эти процессии, напоминающие шествие теней, в тот день можно было встретить в любом районе города. Среди них была шестнадцатилетняя девочка, чей образ врезался мне в память. Она работала кондукторов в трамвае. Ее одежда полностью сгорела, и только крошечная сумочка с билетами осталась висеть практически нетронутой вокруг талии.

Продолжая свой путь, я был потрясен зрелищем, которое мне пришлось увидеть в районе Дамбара. Среди развалин мой взгляд зацепился за что—то ужасающее, чему я сразу не нашел объяснения. Это было тело грязного и раздетого новорожденного ребенка, брошенного последи улицы. Даже сейчас, я не могу понять, почему никто даже не прикрыл его одеялом. Были ли люди в то время так заняты спасением собственных жизней, что забыли о других? Мне стыдно за них, мне стыдно за самого себя, утратившего в те дни чувство человеческого достоинства и не протянувшего руку помощи".

Господин Мацушима закончил свой рассказ. В аудитории стояла гробовая тишина. В который уже раз за эти дни я с трудом сдерживала слезы.

—Пожалуйста, задавайте ваши вопросы, сказал господин Мацушима

Несколько минут никто не решался прервать тишину, потом поднялся невысокого роста парень, судорожно сжимающий микрофон напряженными пальцами

—А что было с вами дальше? – спросил он

—Во время войны я собирался стать инженером. Однако, после, я изменил свое решение. В апреле 1949 года я стал преподавать английский язык в средней школе, женился.

—И что вы чувствуете, когда говорите на английском? – не выдержала я, задав вопрос с места, я хорошо помню свое чувство, когда начала учить немецкий.

— Мне нравится английский. Я считаю, что мы должны уметь оставлять прошлое позади. Не забывать о нем, нет, а именно оставлять в прошлом. Я до сих пор скорблю о жертвах этой трагедии, но во мне нет ненависти к англоговорящим людям, нет ярости по отношению к американцам.

—Вам приходилось когда—нибудь встречаться с кем—то из тех, кто причастен к бомбардировке? — задала вопрос испуганная девушка из второго ряда.

—Да, в 2005 году я встречал двух американских ветеранов. Один из них был членом экипажа В—29, сбросившего атомную бомбу.

Другой был моряком судна «Индианаполис», ее перевозившим. Позже судно было затоплено японской подводной лодкой, но экипажу удалось спастись. Тот моряк дрейфовал в открытом море много часов, прежде, чем пришла помощь. Это была драматическая встреча людей, чьи судьбы были связаны атомной бомбардировкой, и я пожал руки им обоим, выражая свое желание примириться.

Летчик В—29 сказал мне тогда слова, которые так часто можно услышать: «Это было необходимо, чтобы закончить войну скорее и спасти больше жизней. Мы были солдатами, мы выполняли приказ. Мы должны были провести эту операцию. Если бы мне сказали повторить то, что мы сделали, я был бы готов в любое время». После он добавил, что посещал музей Мира и считает, что то, что там представлено – это только одна сторона медали. «Почему в этом вашем музее не сказано ничего о японских преступлениях в Перл—Харборе»? — спрашивал он со злостью. Я ответил ему с улыбкой: «Да, вы были солдатом, и вы выполняли приказ. Я понимаю». Наше рукопожатие оказалось простой формальностью.

Позже другой ветеран, тот, что провел несколько часов в воде в ожидании помощи, обнял меня и проговорил сквозь слезы: «Я очень сожалею о том, что произошло в Хиросиме и Нагасаки. Мы должны сделать все возможное, для того, чтобы атомная бомба больше никогда не использовалась».

Я сказал ему: «Вы были солдатом, и вы должны были выполнять приказы, я это понимаю. И вам тоже пришлось нелегко. Мы можем друг друга понять. И отныне у нас есть общая цель». Наше рукопожатие было теплым и искренним.

Мы меняем регионы и вдохновляем людей на изменения. Поддержите «7x7» и независимую журналистику в России.Поддержать

Материалы по теме

Комментарии (94)

Мы решили временно отключить возможность комментариев на нашем сайте.