Книга, потрясающая своей достоверностью

Книга, потрясающая своей достоверностью

Вот передо мной лежит книга:

Невзоров Александр Глебович Отставка господа бога. Зачем России православие? / Александр Невзоров. – Москва: ЭКСМО, 2015. – 224с.

ISBN 978-5-699-77727-3

В этой книге Александр Невзоров, автор легендарной телепрограммы «600 секунд», бескомпромиссно вскрывает самые болезненные, актуальные проблемы современности в России и в своих очерках и публикациях пишет о том, что сегодня волнует как его самого, так и всех нас.

Приведу наиболее интересные, на мой взгляд, отрывки из этой замечательной книги:

«Клерикализация вызывает атеистическую реакцию, та провоцирует всплеск критицизма. Критицизм, остро нуждаясь в информационном питании, вызывает резкую генерацию знаний. А неизбежная поспешность этой генерации порождает те информационные взрывы, которые обрушивают любые идеологемы.

Огорчительно, но казенно-патриотические символы обычно становятся первой жертвой, на волю вырываются реальные факты и лопаются мыльные идеологические пузыри.

Первым лопнул Александр Невский.

Про первого «героя» Руси общество узнает, что он был кровником-побратимом сына Батыя, ярлыки на княжение (возможность власти) получал только в Орде. По татарской указке лично разгромил и поджег единственный свободный на тот момент от татарской дани Новгород. Узнает, что в «грандиозной» битве на Чудском озере было убито… 20 рыцарей, а Лаврентьевская летопись руководителем русского отряда в той небольшой стычке называет не Александра, а Андрея Ярославовича, его безвестного брата.

Примерно такая же малоприятная истории с Бородинской «победой». Желание церкви «потереться о ее ноги» обязывает нас вспомнить факты массового предательства духовенства в 1812 году: к примеру, то, что две трети служителей культа Могилевской епархии «учинили присягу на верность врагу», а православный клир Смоленска встречал Наполеона с образами и колоколами. С самой «победой» все обстоит еще печальнее: «с поля русской славы» наши отступали так позорно, что бросили в селе Можайском и на самом Бородинском поле около 10 тысяч своих раненых солдат. Главный хирург Наполеоновской армии Жан Ларей подробно описывает эту ситуацию. Как только победоносная русская армия перешла границу Франции, примерно четверть ее личного состава (около 40 тысяч человек) дезертировала, рассосавшись по французским провинциям и нанимаясь к фермерам Гиени, Пикардии и Монбельяра грести навоз из-под галльской скотины. А.М. Баранович, автор записок «Русские солдаты во Франции в 1813-1814 годах» оговаривает, что речь идет лишь о рядовых и унтерах, то есть о рабах системы, для которых вольное батрачество у врага было куда соблазнительней, чем роль воина-победоносца. Чуть смущенный этим фактом Александр I за счет казны намеревался возвратить дезертиров в Россию, всем пообещав прощение, и даже дважды обращался за помощью в этом вопросе к Людовику XVIII, но вернуть удалось около 10 человек.

Наивный миф о «дубине народной воны» развенчивается одной простой цифрой: специальной «крестьянской» медалью «За любовь к отечеству», учрежденной Александром I по итогам войны 1812 года, было награждено… 27 человек.

Специфическая русская военная традиция – при отступлении бросать на поле боя своих тяжелораненых – связана не с какой-то испорченностью или особой бесчеловечностью русских, а лишь с тем, что солдат всегда был лишь говорящим скотом, рабом, потери которого легко восполняются через рекрутчину. Это касается не только Бородинского позора, когда армия Александра I, отступая, побросала своих раненых на самом поле и в Можайске. В 1799 году красавец Александр Васильевич Суворов во время альпийского похода без малейших колебаний оставлял своих тяжелораненых «чудо-богатырей» замерзать меж заснеженных валунов Роштока и Сен-Готарда. Удивительная дешевизна русского солдатского мяса была не только залогом имперских побед, но и причиной тех славных традиций, отголоски которых мы видим и сегодня, например, в дедовщине.

Стоит кремлевцам козырнуть величавостью Кутузова, как коварные либералы, ухмыляясь, достают с архивных полок свидетельства о специфике этого персонажа, который прославился лишь тем, что, будучи фронтовым главнокомандующим, ухитрялся спать по 18 часов в сутки, а оставшееся время тратил на девочек-малолеток (переодетых в казачью униформу), которых он повсюду возил с собой. Кутузов (подло напоминают документы), имея колоссальное численное, фуражное, снабженческое преимущество, сумел проиграть все главные сражения «отечественной войны».

Важнейший миф о «всенародном подвиге» окончательно рассыпается, когда становится ясно, что формальная победа в той войне осталась за русскими благодаря лишь рыцарственности Наполеона, который пощадил Россию, не объявив «прекращение крепостного права». Он писал: «Я хотел избавить Россию от тех зол, которые она сама себе причиняла. Я мог бы вооружить против нее часть ее собственного населения, провозгласив освобождение крестьян. Множество деревень меня об этом просило. Но когда я узнал грубость нравов этого многочисленного класса русского народа, я отказался от этой меры, которая предала бы смерти, разграблению и самым страшным мукам много семейств». (Отмечу, что именно это произошло в нашей стране после Октябрьской революции – А.Р.).

Русская знать, которой петровские реформы дали некоторую свободу, немедленно ею воспользовалась. Как мы помним, дворянство (за небольшими исключениями) вовсю масонствовало, уходило в теософию, месмеризм, эзотерику, а затем вольтерьянство, толстовство, дарвинизм и атеизм.

Кумиры просвещенной молодежи, разночинцев и студенчества тоже сменялись очень занятным образом, но никогда среди них не оказывалась казенных мыслителей. Вольнодумщик и погромщик православия Чаадаев сменялся атеистом Писаревым, тот – Кропоткиным и так далее. Разумеется в культуре существовали группировки «охранителей» с их показным православием, но на любой их шаг прогрессисты отвечали залпами, подобными письму Белинского к Гоголю.

Умилительная сцена расцеловывания русским солдатами икон перед Бородинской битвой имеет простой подтекст: грамотных во всей русской армии было около 4%, а примерно 90% личного состава – крепостные, то есть обычные рабы, принужденные системой «веровать и исповедовать» то, что было комфортно для той самой системы, что держала их в рабстве. Так что никакого выбора «целовать не целовать» у них просто не было.

Предположение, что церковь может выступать неким «педагогом», вообще лишено оснований. Следует помнить, что насиловавшие поповских дочек в 1918 году матросы и солдаты, «прикалывавшие» штыками буржуйских детишек, - все в обязательном порядке прошли катехизацию, полное воцерковление, причастие, изучали «закон божий» как обязательный для всех православных жителей Российской империи. Толпы погромщиков, дезертиров, расстрельщиков, убийц и насильников воспитала именно русская церковь, в руках которой до 1917 года были все педагогические функции. И это исторический факт, спрятаться от которого не удастся.

Патриотизм на военных дрожжах всходит быстрее, выглядит наряднее, проще усваивается массами. Рецепт его возгонки крайне прост: пользуясь завалами вранья в истории, надо воспевать различных генералов, по большому счету бессмысленно водивших по Европе толпы крепостных в пудренных мукой париках и прокалывавших животы брюхатых бюргериц с кличем: «С нами бог, разумейте языцы». Несмотря на идиотизм и бесперспективность этой модели, в ней есть своя прелесть: она практичнее, чем «научная», ибо именно военный патриотизм является лучшим рецептом для приготовления пушечного мяса. Эта модель удобна и для администрации страны,  и вообще для любых исполнителей политических ритуалов: она требует лишь знания пары генеральских фамилий и умения вовремя блеснуть слезой из нужного глаза.

Патриотизм второго типа посложнее, и, что самое неприятное, он требует некоторых специальных знаний. Конечно, такая глубина познаний в истории науки почти недоступна для юристов-экономистов-филологов в правительстве, но вопрос можно решить, дав, наконец, право администрации выступать на ответственных мероприятиях под фонограмму. Второй рецепт, несомненно, хорош тем, что России, давшей миру образцы поразительного свободомыслия, гениальности в науке и технике, действительно есть чем гордиться. Но в этом варианте государственной идеологии нашим торговцам духовностью можно предложить совсем скромное место. А это опять оскорбит их чувства.

Совсем недавно стало понятно, что национальная словесность (как и все на свете) имеет свой срок годности, который, по всей видимости, подошел к концу. Его смыслы остались в далеком прошлом, а лишенная содержания форма выглядит нестерпимо пафосно и архаично. По этому поводу можно рыдать, угрожать, скандалить, продолжать морочить себе головы пафосной риторикой, но реальность от этого не поменяется. Нет силы на свете, которая была бы способна увлечь новые поколения нюансами межполовых игр дворянства XIX века или душным «богоискательством». Данная ремарка не имеет ничего общего с призывом сбросить русскую литературу с «корабля современности». В истечении срока годности русской литературы нет ничего загадочного. Время и полное изменение реальности всегда безжалостно к сочинениям, особенно к перегруженным идеологией.

Простой пример – Достоевский. Как мы помним, именно его черносотенцы упорно объявляли своим кумиром и вероучителем. Они оказались абсолютно правы – иной аудитории  у него практически не осталось. Правда, даже для них этот религиозный фанатик XIX века, крепко настоянный на эпилепсии и педофилии, чересчур «заборист». Это опять-таки не означает никаких «сбрасываний» Достоевского, но указывает настоящее его место – в свечных ларьках, рядышком с «Журналом Московской Патриархии» и двуглавыми матрешками. Бесполезно вспоминать маленьких крестьянских девочек, которых генератору православной духовности возили в баню для педофильских забав. (Об этом откровенно пишет в письме к Л.Н. Толстому личный биограф Достоевского Страхов).

Россия быстро забыла смысл и роль науки. У нее надо было бы отобрать мобильники, инсулин, лифты, самолеты и кардиостимуляторы. Лишить ее электричества и автомобилей. Тогда бы общество, мгновенно забыв про «духовность», вновь оказалось бы на коленях перед знанием. Но, к сожалению, это невозможно.

Исходя из всего этого, кончина РАН закономерна. Впрочем, и поделом. РАН была единственной силой в России, способной возглавить битву с наступающим мракобесием. Но она побросала знамена, зажмурилась и излакейничалась. Так пусть теперь и «огребет по полной». За малодушие и конформизм. За попов в президиумах научных конференций. За холуйские освящения лабораторий и библиотек. За церковную пропаганду в школах. За вышвырнутые музеи и планетарии. За МИФИ.

Пусть сегодня академики вкушают плоды своей покорности и давятся ими. Пусть ответят за преданный ими пепел Бруно, за «забытое» унижение Галилея и слезы Сеченова, за объятия с наследниками тех, кто давил по церковным темницам астрономов и палеонтологов.

Конечно, каждый народ имеет право выбирать свой вектор развития. Оставим и за Россией это право. Право громить науку, собирать стокилометровые крестные ходы, сажать девчонок за песенку и избирать в парламент фанатиков. Ничего страшного. Перед революциями это бывает».

Читатель найдет в этой книге много исключительно интересного для себя. Она поможет ему в понимании современных событий и заставит задуматься о будущем.

Александр Рашковский, краевед, 2 июня 2015 года.