ВОЗМУТИТЕЛЬНЫЙ НЕВЗОРОВ
http://lebed.com/2015/art6696.htm
14-05-2015
В Петербурге прошел творческий вечер писателя, журналиста и колумниста «Сноба» Александра Невзорова, во время которого он ответил на множество опросов из зала. Сокращенная стенограмма встречи.
А. Г. Невзоров: Добрый день! Тут естественно есть вопросы: нет ли у меня желания пойти в Думу? Не является ли этот вечер началом выборной кампании?
Нет. И думаю, что все сокровища Карибского моря не заставили бы меня снова вернуться ни в какое из структурных подразделений Российского государства. Никогда и не при каких условиях. Столь же часто на многих других встречах меня спрашивают про то, каким волшебным образом я четыре раза избирался и был всего один раз за четыре срока. Ну, во-первых, не один раз. Я был раза четыре как раз. Надо было приезжать, оформлять какие-то документы. Было, конечно, очень интересно разобраться в механизме и очень интересно было посмотреть на все это изнутри, увидеть и исследовать. В первый раз, когда я исследовал, меня поразила простота механизма, хотя тогда это еще было заводным, веселым, яростным.
Еще был 93-й год, все еще были искренними, еще ни у кого не было помышлений ни о каком использовании Думы в качестве лоббистской площадки и возможности шалить по-мелкому или по-крупному. Но уже вторая-третья Дума — там три или четыре шестеренки, анкерок, все это заводится из правительства и из Кремля, и потом Дума звенит очередным законом. Механизм настолько незатейливый, что говорить о нем всерьез даже не стоит и даже было бы странно. Могу сказать, что после нынешнего состава я думаю, что грязнее ругательства, чем слово «депутат», вообще не существует. И даже для меня, для абсолютно бесчувственной рептилии, которая никогда не озадачивалась какими-то проблемами имиджа или репутации, даже для меня слово «депутат» как-то грязновато. Посему нет. Не пойду. Ни в коем случае.
«Донбасс. Кому верить?»
Вы знаете, очень сложный для меня вопрос, но когда нам с уверенностью говорят, что там нет Российской армии, давайте сделаем вид, что мы в это верим. Давайте сделаем вид, что мы верим во многие вещи. И все равно останется безусловным то, что Донбасс — это не столько и не только какая-то проекция, аннексия и русская идея или Руси, или уже откровенного имперского фашизма. Нет. Я думаю, все гораздо гаже, проще и примитивнее. Судя по тому, что я знаю, а я могу оперировать только тем, что я знаю в реальности и на самом деле, это все-таки на 95% абсолютно чистая и примитивная уголовщина. Это настолько криминализованный, настолько блатной, распальцованный и тупо отбирающий, отжимающий, насилующий контингент, что говорить о какой-то политической структуре, о политической подноготной я, например, не могу.
У меня там довольно много воюет моих бывших товарищей, с которыми я, будучи наемником, прошел различные войны. Кто-то не выдержал этого, не выдержал накала матерой уголовщины и того, что, кроме уголовщины, нет просто ничего. И что под всеми речами, под всеми криками, под всем изображением страстей политического и геополитического характера лежит очень простенькое желание: убить хозяина дома, забрать дом, отжать машину, изнасиловать девок, подержать их в подвале, поделиться с товарищами, забрать движимое и недвижимое имущество и бизнес. И больше практически ничего. Посему, если мы говорим о каком-то сходстве Донбасса и Приднестровья — да нет тут никакого сходства.
О приднестровских событиях, как награжденный всеми орденами Приднестровья, я могу говорить как абсолютный очевидец. Там не было этого уголовного душка ни на ангстрем. Просто вообще. И я помню, нам довелось, причем по какой-то ложной тревоге, прятать собственный БТР. То ли это было в Тирасполе, то ли в Бендерах. Водитель был неважный, он просто нашел ближайшие ворота и высадил их БТРовским задом, порвав цепь и прогремев железными листами, и мы вкатились задницей во двор, и вкатились очень удачно: во-первых, там было очень много красного вина, это же Приднестровье. Там красным вином мылись и охлаждали двигатели БТР, и водитель был тоже в «хорошем состоянии», поэтому он еще примерно метра полтора задницы БТРа вколотил в дом, а там не очень капитальные постройки, все посыпалось.
Я спрыгнул с брони и увидел брошенный дом. На столе какие-то тонюсенькие позолоченные фарфоровые чашки, ложечки, где-то стояло маленькое хрустальное блюдце с какими-то колечками и сережками, как будто бы только что вынутыми из ушей. У меня даже пленка эта где-то есть. За мной зашел кто-то из ребят из батальона «Днестр» и сказал: «О, да это какой-то молдавский фашист, который бежал в Кишинев и бросил здесь все свое имущество». Офигев от этого зрелища, офигев от этих чашек, от золота, от нетронутого дома, я спросил: «А когда сбежал?» — «Да как началось. Как побили арматурой, когда все это начиналось еще в Дубоссарах, тогда и сбежал». И этот дом стоял никем не тронутый. То есть проводить аналогию было бы и некорректно, и абсолютно неуместно. Вот разница.
Хороший вопрос, наверное, следующий. Я надеюсь, что он будет хорошим. Вот что следует воспитывать в ребенке и чего не следует воспитывать?
Жертвенность, смирение, подчинение голосу совести, патриотизм — это то, что воспитывать ни в коем случае не следует, особенно в России. Почему? Потому что, воспитывая, внушая ребенку это, вы, по сути дела, приделываете к нему рычажки управления, и кто воспользуется этими рычажками? Красноносый, обдолбанный коньяком полковник в какой-нибудь очередной Чечне? Какой-нибудь просто идиот, который в очередной момент скажет: «Это надо, потому что у меня золотые звезды на погонах и это надо». Этого ни в коем случае воспитывать нельзя.
И патриотическую гражданскую позицию ни в коем случае воспитывать нельзя, потому что она работает как фактор управляемости человека. Воспитывать, вероятно, надо прежде всего свободу и понимание того, что личные интересы, если они будут здравыми и неприступными, — это лучшая основа, это лучший кирпичик, в том числе и для любого социума. Это гораздо более справедливая, точная и всегда находящая себе предназначение конструкционная деталь, нежели все эти жертвенности, подчинение голосу совести и так далее, и так далее. То есть, не надо делать ребенка безоружным перед очень варварским, очень свирепым и очень тупым государством.
Еще один вопрос замечательный: «Как воспитывать любовь к Родине?»
Знаете, прежде чем воспитывать любовь к Родине, давайте подумаем на одну простую тему: а как бы нам у нее воспитать любовь к нам? Потому что пока все ее материнские обязанности и материнские потребности сводятся к тому, чтобы унизить, разорить, обобрать, посадить, убить, затоптать или просто не обратить внимания. Вот где для нее эти курсы, которые она могла бы пройти? Это замечательно, но вся эта безответная любовь, которой нас учат все идеологии, начиная с Петра Алексеевича Первого, весь этот онанизм под балконом, что мы должны любить безответно, тупо, постоянно жертвуя собой. А нам, возможно, обеспечат место в переходе метро, если нам оторвет на какой-нибудь войне руку, и, может быть, нас не будут сильно бить дубинками милиционеры. Поэтому сперва хотелось бы научить Родину любить нас, и тогда, возможно, имеет смысл подумать о какой-то взаимности.
Мне интересно посмотреть, под воздействием всего кошмара и маразма, насколько у меня будут слабеть условные рефлексы в отношении 9 Мая. Я ведь только прикидываюсь таким абсолютно независимым, как и прикидываемся, вероятно, мы все. Мы понимаем, что «колорадская полосатая лента» — это уже во многом символ биндюжников и бандитов с Донбасса. Мы понимаем, что участием государства и насильственным вдавливанием этого праздника в мозги каждого скомпрометирована эта дата. Мы понимаем, что эта победа уже замазана таким слоем вранья. Почему все это происходит? Почему запрещаются фильмы? Почему свирепствует симпатичный, но очень неразвитый Мединский? Почему? Да все очень просто: очень много вранья.
Вранье штука хорошая, я очень люблю вранье, но у него есть масса недостатков. Это очень хрупкая вещь. Это вещь, которую надо с особой тщательностью оберегать от любого сквознячка, от любого воздействия, от любого взгляда и от любого ветерка. Вранье, при всем его очаровании, при том, что из вранья строятся великолепные, восхитительные конструкции, — оно, к сожалению, ни на что серьезное не пригодно. Потому что, если бы постоянная Больцмана была бы враньем, или законы слабого или сильного ядерного взаимодействия были бы враньем, или расчеты Резерфорда были бы враньем, у нас не звонили бы телефоны, не светили бы лампочки, у меня не работал бы микрофон, мы бы здесь не собрались. К сожалению, базироваться что-то может только на правде. Я сам не большой любитель правды, но здесь вынужден признать, что, кроме нее, ничего не остается.
В том числе это касается и всяких идеологий и всего того, что составляет очень важную часть нашей жизни. И защита факта и всех обстоятельств участия Советского Союза во Второй мировой войне, это злобное, агрессивное недопускание любого мнения, любого косого взгляда говорит только о том, что они знают пропорцию вранья. Они знают, что практически все в государственном казенном мифе, который заменил собой кровоточивый, странный, страшный и безумно интересный феномен победного участия Советского Союза во Второй мировой войне, они знают, что этот миф — вранье, они знают, что вранье — все, начиная от установки флага над Рейхстагом, который на самом деле установил тоже русский, тоже мальчишка по фамилии Булатов, который имел только один недостаток: он не был одновременно русским и грузином, он не символизировал интернационал, который был необходим. Поэтому мальчика через некоторое время, героического мальчика, который сделал это, по-моему, еще седьмого числа, просто отправляют по облыжному обвинению в изнасиловании в тюрьму, затем он спивается и вешается.
Это и тридцать четыре ящика с фарфором Георгия Константиновича Жукова, это и разговор о потерях, который мы так любим вести. На самом деле о чем свидетельствуют гигантские потери? Только об исключительной бездарности тех, кто руководил боевыми действиями и эвакуациями. Только об этом. Никому никогда в голову не приходило хвастаться потерями. Если мы начнем каким-то образом исследовать вопрос, если мы посмотрим тот же самый Невский пятачок — двести шестьдесят тысяч трупов, четверть миллиона. Вообще ни за что. Вообще ни почему. Никому не нужный клочишка земли, который ничего не защищал, ничего не обеспечивал. Только потому, что усатый, тупой семинарист, который ни единого дня не был на фронте, который понятия не имел ни о стратегии, ни о тактике, он воткнул здесь флажок, ему понравилась на карте эта конфигурация: «Вот это неплохо было бы отстоять». И двести шестьдесят тысяч человек последовательно, слой за слоем, пока стена из их тел не достигла четырех метров в высоту, укладывались на Невском пятачке. Можно скорбеть об этих потерях, но я не знаю, можно ли ими гордиться и преподносить как нечто сверхсущественное и сверхрешающее.
Что такое правда? Мы говорили уже сегодня о правде, и говорили о том, что правда, к сожалению, несмотря на ее все недостатки, на то, что она в эффектности проигрывает лжи, — единственный строительный материал для развития. А что такое правда? Это то, что можно проверить. Такое простое, циничное и абсолютно понятное определение того, что такое правда. Говоря об истории, мы говорим о том, что проверить невозможно. Более того, мы видим, что история, по крайней мере в России, используется исключительно, я бы сказал, во зло. Потому что с ее помощью создается очень агрессивный, очень примитивный и абсолютно лживый миф. А ложь, помимо своей хрупкости, еще и не годится как строительный материал ни для чего нормального.
История — это предельно важный вопрос. Другое дело, что мы обречены, если мы не имеем возможности проверить, априорно считать многие факторы безусловной ложью. Нам иногда помогает большое количество артефактов, как в случае с египетской историей, которая ухитрилась запечатлеть себя в мумиях и разворованных гробницах. Мы иногда имеем дело с историей, которая вообще не оставила никакого следа, кроме документов, и вынуждены здесь говорить, что история — это ссылка одних фантазеров на других фантазеров. Вероятно, нам нужно знать правду о многих исторических событиях, чертовски нужно. Потому что если физика, химия, биология постоянно приносят свои ощутимые и четкие плоды в виде прогресса, мобильных телефонов, автомобилей, адронных коллайдеров, то в истории мы видим бесконечное повторение одной и той же ситуации. Мы видим, как небольшое количество прохвостов, используя запугивания, охмуреж и другие способы, успешно дурит население своей страны, и это повторяется из раза в раз. Так было в Древнем Египте, так было в царской России, так происходит сейчас в Российской Федерации. То есть мы не видим прогресса общественных отношений, по крайней мере такого же существенного, как тот, что возникает благодаря естественным наукам.
«Дьякон Кураев подловил вас на подтасовке биографии Геракла. Есть что ответить?».
Дьякон Кураев очаровательный человек, храбрый и умный. Имеется в виду история, когда, общаясь с каким-то попом в эфире, я спросил: «Поскольку ваши чувства все время что-то оскорбляет, давайте я быстренько набросаю словесный портрет, а вы скажете, корректен он или некорректен». И я набросал словесный портрет божества, которое непорочно зачато, предано, вознеслось. Поп кивает: «Да, да, все замечательно». Я говорю: «Я говорил о Геракле». Действительно так. И вот где-то дьякон Кураев подловил на подтасовке биографии, что на самом деле Алкмена, мать Геракла, не была девственницей. У дьякона Кураева, несмотря на его огромные достоинства, та же самая проблема, что у многих советских детей: он с древнегреческими мифами знакомился по изданиям «Детгиза». Если бы он взял оксфордский курс Питера Грейвса — есть перевод на русский язык, это монументальнейший кирпичара. Если он посмотрит главу про Геракла, он увидит, что девственность Алкмены была назначена в награду Амфитриону за то, что Амфитрион отомстит за убийство восьмерых братьев Алкмены.
Но все сказанное мной не надо воспринимать как наезд на дьякона Кураева, перед храбростью которого я преклоняюсь и который мне чертовски симпатичен. Потому что взять самую болезненную, самую страшную для РПЦ тему — тему педерастии — и начать высказываться так отважно, так безоглядно, хотя не очень безоглядно, он все равно останавливается у определенной черты. Вероятно, потому, что помнит судьбу патриарха Алексия и не хочет ее повторить в скором времени. Он останавливается, но даже того, что он вытаскивает на свет, даже тех данных, которые он предлагает, вполне достаточно для того, чтобы составить представление о том, что же такое РПЦ в этом аспекте. При этом официально заявляю, не считайте мои колючие реплики демонстрацией неприязни к Кураеву. Как раз наоборот. Я как раз большой его поклонник.
Я никак не могу называться русским, я в русские не прохожу: я не пьющий, не верующий, на балалайке не играю. Поэтому точно не русский. Ладно, значит не русский, что ж поделаешь. В евреи я просился, меня не взяли. Просто никак. Говорят: «Глебыч, при всем уважении, мы не можем взять человека, от которого неизвестно что ожидать завтра». Я пытался найти оправдание своим желаниям. Я говорил: «Я почти целый год покупал еврейский творог в магазине “Ленд”», — но это не было принято во внимание. Меня не взяли эвенки, сказав, что я рожей не вышел. Но здесь, по крайней мере, какое-то четкое объяснение. И у меня есть единственная надежда приобрести какую-нибудь национальность — это снова ехать в Техас, где когда-то я был на съемках и где меня приголубили команчи в резервации. Если будет заходить речь о моей национальности, я теперь всюду буду смело писать: команчи. Но мне надо сперва съездить и уладить этот маленький национальный вопросик. А пока я чудесно себя чувствую и без всякой национальности. И для меня вообще ее не существует, как для физиолога и для анатома.
Про скандальный «танец пчелок»
Насколько я понимаю, «танец пчелок» заключается в таких особых движениях зада. Но если мы посмотрим, например, заседание Государственной думы, если мы посмотрим на журналистов первого, второго, третьего каналов, которые сегодня подходили к президенту, мы увидим тот же самый танец, только задницы страшные, такие, я бы сказал, «прошедшие все». Надо бы изобретателя этого танца каким-то образом вызвать в Россию и приветствовать его, потому что он изобрел подлинно национальный вид взаимоотношений с начальством и реализации российского имперского характера. У нас есть государственный гимн, но у нас нет государственного танца. Этот танец должен стать государственным, да еще и в «колорадских ленточках». Это все чудесно.
Я не отвечаю на некоторые вопросы, например, по поводу своих идеалов. Понятно, что у меня идеалов нет, потому что я, по общему мнению, совершенно справедливо, очень плохой, и я чуждый всяким высоким материям. Вообще наемник. Все про меня говорят правду.
Вот вопрос опасный, я бы сказал. Просят оценить такую зловещую, всесильную и грандиозную фигуру, как Володин.
На самом деле, я бы сказал, необыкновенно эффективный человек. Человек, которому было поручено создать идеологическую машину, работающую так, чтобы 84% населения узнавало бы, что оно думает, только из телевизора. И он создал эту машину. То есть говорить о том… Ох, сильно не дурак. Кстати говоря, в общении он очаровательный и умеющий общаться человек. И совершенно не фанатик. Тем не менее заслуга идеологического обеспечения режима — это целиком его рук дело.
Про цинизм меня спрашивают.
Цинизм — это искусство называть вещи своими именами. Плюс мы все до такой степени, вероятно, устали от фразеологических, смысловых танцев вокруг, что о многих вещах хочется говорить прямо, просто и сразу. И как только ты о них говоришь прямо, просто и сразу, тебя немедленно называют циником, и ты немедленно портишь себе репутацию. Я не очень боюсь это делать. Примеров цинизма множество, но на самом деле прелестным, с моей точки зрения, образчиком цинизма служит выражение… Был такой Виктор Мориц Гольдшмидт, замечательный ученый. Когда он оказался в концлагере, у него, естественно, были какие-то еврейские крови, а там много было таких людей науки, он с гордостью показал остальным профессорам ампулу с каким-то очень быстро работающим цианидом, все, конечно, раззавидовались и стали говорить, что они тоже хотят. На что Гольдшмидт сказал: «Это для профессоров химии, а вот профессорам механики достаточно веревки».
Про Наполеона.
Действительно, редкий дурак. Он очень симпатичный, он очень красивый образ, но это ж надо было ухитриться, выиграв почти все сражения во время войны 1812 года, захватив ключевой город, проиграть войну. Это ж надо такое было сморозить. Мы действительно понимаем, что есть очень ловкая подмена, когда Бородинскую битву, бывшую позорным поражением… Почему я говорю: «позорным поражением русской армии», потому что на поле и в окрестных деревнях было брошено более тридцати тысяч раненых. Опять-таки, помним, что это история, делим все на 775, либо просто не верим, но в данном случае есть документация и с французской, и с русской стороны. И французские хирурги-медики это описывают, и русские военачальники честно в этом признаются. То есть мы видим цепочку поражений: ключевые города, битвы при ключевых городах, что при Смоленске, что при Москве, и вместе с тем войну он ухитряется проиграть. Как это можно было сделать? Для того чтобы понять, читайте его письма Жозефине. Из этих писем становится понятно, что это ужасно симпатичный парень, но набитый дурак, и что один солдафон, даже самый романтичный, ничем не отличается от другого солдафона, и война была проиграна им совершенно заслуженно.
«Предполагаете ли вы, что есть верующие, способные переубедить вас в ваших взглядах?»
Понимаете ли, мы вообще не имеем права ничего исключать. Но я действительно не испытываю никакой необходимости в этой гипотезе, поскольку довольно ясно представляю себе картину мироздания, по крайней мере от первых фазовых переходов до зала перед собой. Я имею в виду и всю доэволюционную цепочку, скажем так: неорганической эволюции, химической эволюции и эволюции органической, и мне там совершенно не нужен Бог, он в любом случае не ответит мне ни на один вопрос, а если он когда-нибудь откуда-нибудь появится, то поверьте, я честно скажу: «Я здесь, ребята, напоролся на Бога или, по крайней мере, на какой-то отпечаток пальца его. И не могу объяснить это ничем иначе». Но тогда вся история повторится, потому что возникнет необходимость объяснять: а кто же создал Бога? Простой, естественный и практически смертельный вопрос.
Очень трогательная записка. «Опять собираются запустить адронный коллайдер. Я очень боюсь этой минуты».
Вы знаете, тогда имело смысл начинать бояться гораздо раньше, надо было бы бояться — был такой релятивистский коллайдер тяжелых ионов, по-моему, в лаборатории в Брукхейвене. Там фокусы творились гораздо более интереснее, даже чем в БАКе. Чтобы вас полностью успокоить, я совершенно не намерен вас пугать, я могу сказать, что все микрочастицы, с которыми может оперировать Большой адронный коллайдер в ЦЕРНе, в любом случае не дотягивают до массы Планка. Масса Планка — это то минимальное значение, которое требуется для образования черной дыры. Не буду вас тут пугать цифрами. Грубо говоря, масса Планка на квадриллион больше, чем любая частица, которая работает в коллайдере, и создать черную дыру, которую, судя по всему, вы боитесь, что они сольются, сольются, сольются и поглотят землю. На эту тему был целый судебный процесс.
Когда запускали Большой адронный коллайдер, возникли, по-моему, два спасителя человечества Санчо и Вагнер, которые в судебном порядке пытались воздействовать на запуск адронного коллайдера, с тем чтобы этого не произошло, чтобы черная дыра не поглотила бы Землю и человечество. Но вообще объяснять необходимость коллайдеров в столь просвещенной аудитории совершенно бессмысленно. Это великолепная, невероятная по своей убедительности штука, потому что мы даже и в ядерной энергетике пока остаемся такими неандертальцами, дикарями, мы выбрали самый уязвимый, самый уродливый атом 235 урана и колошматим по нему нейтроном, пытаясь выбить из него энергию, которая нам так необходима. Но получаем энергию в весьма малых, скудных количествах, потому что, как известно, 235 уран разваливается на ядро бария, криптон и, по-моему, еще на несколько электронов. Поэтому мы не получаем всей той колоссальной энергии, которая нам так нужна и которая закапсулирована в маленьких удивительных штучках под названием атомы.
Конечно же, спрашивают об отношении к закону «Об оскорблении чувств верующих».
Я очень рад, что я живу в эпоху, когда появился этот закон. Я очень рад, что у меня есть необыкновенная возможность наблюдать своими глазами и испытывать на себе все, что с этим связано. Потому что этот закон делает борьбу с одуревшим клерикализмом не только гораздо увлекательней, он предоставляет возможность о древнюю каменную шкуру отточить клинок атеизма и заодно отомстить за очень-очень многих хороших людей. Ведь никому из нас в голову не приходило, что мы когда-нибудь нос к носу, глаза в глаза встретимся с этой, возникшей из недр самого дремучего средневековья гадиной. И это поразительная возможность, за которую я благодарен всем, чьи фамилии вы хорошо знаете. При самом критичном и самом скептичном отношении к христианству надо признать, что РПЦ изобрела какую-то совершенно параллельную свою религию. Религию злобы, роскоши, войны, патриотизма. Это практически ничего общего с тем традиционным христианством, конечно, не имеет.
Китайцы делают полимерное бальзамирование любых трупов в любых количествах, и в любое состояние эти трупы приведут. То есть мы мощей могли бы накидать альтернативникам. Причем китайцы необыкновенно угодливые, говорят: «Какие угодно. Мы сделаем даже подмигивающие. И датчики установим сенсорные. В ответ на прикосновение он будет подмигивать». Я смотрю, у епископа глазки как-то вот так. Он говорит: «Не надо подмигивать».
Религия удивительная штука, она очень сильно напоминает ртуть. Из ртути, как известно, можно делать гвозди, ковать всякие нужные предметы, но только в особых условиях при температуре ниже минус 40. При этой температуре ртуть становится нормальным ковким металлом, с ней можно работать. Главное, что она, даже при температуре минус 40 и ниже, не теряет своих ядовитых свойств. Этих условий для нее все равно нет. Поэтому, когда мы говорим о какой-то религиозной вере, вероятно, мы говорим об игре в религиозную веру, потому что очень многие существенные факторы указывают на то, что полураспад и распад этого явления уже произошел. Когда мы имеем дело с 238 ураном, мы знаем, что примерно пятнадцать трансмутаций, пятнадцать превращений отделяют этот 238 уран от вульгарного 206 свинца, из которого делаются рыболовные грузила. Он должен пройти стадию висмутов, тоже с определенным изотопным номером, должен пройти определенную стадию тора, протактиния. И примерно такая же история с религией. Все-таки она пережила уже период и распада, и полураспада.
Эти выводы можно делать на основании, например, истории инквизиции.
Инквизиция здесь выступала не против общества, она выступала от имени общества. Надо понимать, в тот период все было до такой степени пропитано религиозностью, до такой степени ею гудело и звенело, когда человек даже воду пил исключительно тремя глотками в честь Троицы. Если, не дай Бог, на вас были нашиты желтые круги или звезды — это не признак евреев, это был признак людей, повинных в легкой ереси, это разновидность епитимьи на тот момент, начиная где-то с XIV до XVII века в Европе, — то вы уже как заклейменный никогда бы не нашли себе работу, не выдали дочь замуж, у вас не было бы никакого социального будущего. Некрещеному человеку невозможно было социализироваться, войти в любое общество. Когда мы говорим о каких-то идиотах, которые нескончаемо носили, как, по-моему, Симеон Вырицкий носил огромную каменную шапку или Пелагея Дивеевская, которая никогда не стригла ногтей и умерла, судя по всему, от невозможности почесаться, мы говорим совершенно о другом градусе религиозности.
Трудно представить себе, что Владимир Михайлович Гундяев по примеру блаженного Франциска Ассизского будет вынимать у себя вшей из шевелюры, целовать и запускать их обратно. Тем не менее, когда мы читаем «Житие Святого Франциска», мы видим этот эпизод, мы понимаем, скорее всего, — поскольку мы имеем дело с историей, мы обязаны сказать «скорее всего», — что мы имеем дело с непроверяемым. Смотрите, Гундяев подает блистательный пример настоящего атеизма. Мне такое и не снилось. Когда Гундяев требует увеличить ему охрану ФСО, это значит, что он точно знает, что никакие архангелы не прилетят, что никакие ангелы-хранители не сработают, что никто не отклонит там, предположим, пулю или стрелу, если вдруг она по какой-то глупой случайности направится в его сторону. Это абсолютная уверенность в том, что ни на какие силы, кроме официальных, нельзя воздействовать.
Кстати говоря, к вопросу о том, как выглядели бы расправы. Эта мерзкая организация под названием инквизиция в общем была нормализована и кого-то ухитрялась даже спасать из лап разгневанного христианского народа людей с другим градусом религиозности, нежели сейчас. Тогда христианство еще не вступило в эпоху полураспада и даже распада, оно еще не превратилось в один из элементов ближних к 206 свинцу в окончании этой цепочки от 238 урана. Мы посмотрим и увидим, что в XIX веке, в 1895 году, когда уже открыты рентгеновские лучи, когда уже понятна радиоактивность, когда отработал свое Беккер, уже понятно наличие стволовых клеток, электрона, антител, изобретены вакуумные сосуды, Сантьяго Рамон-и-Кахаль еще не перевел на английский, на французский, на немецкий, но уже на испанском написал свою нейронную теорию, тут же мы видим, что Кашинский окружной суд в России разбирает дело о закопанных живьем ведьмах.
Закопанных, потому что в жертву холере надо было принести живую старуху. И выманивали старух. Это Кашин, совсем недалеко от Москвы, Ярославская губерния, если я не ошибаюсь. И прямо в Москве, возле часовни Святителя Пантелеймона была забита другая ведьма в том самом 1895 году. Причем, по дикой иронии судьбы, ее, издыхающую, тащили под одним из первых электрических фонарей и мимо открытых дверей свежеоснованного Политехнического музея, где в этот момент собирали выставку, посвященную Эдисону. Представьте себе, как все это выглядело в глубокой древности и как все это выглядело в Средневековье. Это народное желание расправы над инакомыслием.
В основном цивилизованный мир следует решениям Венецианской комиссии при Совете Европы, давно рекомендовавшей «исключить кощунство из числа правонарушений».
Кощунство — существенная компонента свободомыслия, позволяющая лаконично выразить свое отношение к набору тех архаичных нелепостей, что лежат в основе любой религии. Более того, публичное кощунство является прекрасным способом напомнить верующим, что они не единоличные владельцы мира, культуры и информационных пространств. Что помимо их воззрений существуют и диаметрально противоположные.
Предположим, что «чувства верующих», т. е. некие неведомые науке и недоступные другим людям ощущения действительно существуют. В таком случае мы имеем дело с феноменом. С паранормальным явлением, достойным тщательного изучения. Практически каждый «верующий» утверждает, что наличие таких «чувств» радикально отличает его от всех остальных людей. Это серьезное заявление. Отметим, что сегодня оно является претензией на целый набор существенных привилегий.
Какова же природа этих «чувств»? По логике вещей они должны быть приложением к тому комплекту догматов, с исповедания которых начинается всякий верующий. Но если это так, то они должны быть неизменны точно так же, как само христианство. И иметь столь же древнее происхождение. В этом случае оскорбительное для верующих IV века должно столь же сильно оскорблять поклонников Иисуса и в семнадцатом столетии. А то, что было нестерпимо для христиан Х века — непременно должно «сработать» и в XXI. Так ли это? Посмотрим.
Начиная с III века христиан смертельно оскорбляли Гомер, Эврипид, Софокл, Эсхил, а также вся античная классика. Почему? Да потому что эти авторы в своих сочинениях упоминали или прославляли языческих богов. Посему Гомера и прочих Софоклов запретили преподавать в школах, а их сочинения сжигались, закапывались в землю или соскребались с пергаментов. Тех, кто осмеливался их декламировать или просто читать, убивали. Бесконечное количество книг, содержащих имена Озириса, Зевса, Гермеса, Марса и других конкурентов Иеговы-Иисуса были уничтожены.
Афиней Навкратисский в своем «Пире философов» называет относительно точные цифры: он пишет, что примерно 800 имен античных писателей и ученых и около 1500 их произведений были утрачены навсегда в период расправы последователей Иисуса с античной литературой.
В 391 году епископ Феофил дожег Александрийскую библиотеку. Там оставалось порядка 26 000 томов «оскорбительной» литературы. Благочестивейший Валент приказал специально собрать по всей Антиохии книги дохристианского периода и уничтожить «без всякого следа». Папа Григорий I в 590 году издал декреталию, обязывающую покончить с «мерзостью» Гомеров, Апулеев и Демокритов. В ворохах сжигаемых книг частенько находилось местечко и для ученых того времени.
Хотя надо отдать должное христианам: в ту пору они еще любили разглядывать мучения своих оскорбителей и предпочитали убивать их каким-нибудь бездымным способом. Например, срезая с них мясо острыми ракушками. С живых. Именно так им удалось покончить с первой женщиной-астрономом Гипатией, убитой по распоряжению св. Кирилла Александрийского.
Надо сказать, что не только книги, но и вся античная культура «оскорбляла чувства верующих во Христа». Последователи «пресладкого бога» сносили храмы, дробили статуи, смывали фрески, крошили камеи и скалывали мозаики.
Спустя всего несколько веков мы видим представителей этой же веры, любовно коллекционирующих древнеримское и греческое искусство. Они уже мастерят стеклянные капсулы для камей с Аполлоном и сдувают пылинки с мраморных глаз Афины. По какой-то загадочной причине, то, что так сильно терзало верующих и причиняло им «душевные муки», становится объектом их же восхищения, изучения и торговли.
Здесь становится правомерным первое сомнение в наличии неких особых «чувств», остро и напрямую связанных с верой.
Дальше все развивается еще любопытнее. Наступает минута, когда самым сильным оскорблением чувств верующих становятся… иконы. На секундочку заглянем в православную Византию VIII века. Гомер уже никого не волнует. Зато мы видим огромные костры из икон. Видим иконописцев, которым в наказание за их творчество отрубили пальцы или сварили руки в кипятке. 338 православных епископов на соборе 754 года (во Влахернской церкви) объявляют иконы самым страшным оскорблением религии и требуют их полного уничтожения. Православные толпы рыщут по всей Византии, выискивая повод оскорбиться посильнее. Они его легко находят, так как иконы есть в каждом доме. Тому, у кого в доме обнаруживают живописное изображение Иисуса Иосифовича или его мамы, эту икону разбивают об голову. После разбития крупные фрагменты некогда священных досок заколачивают в зад их владельцев. Или в глотку. Ставится на поток и глумление над образами. Поверх ликов на иконах рисуются свинособачьи или «иные демонские рыльца».
338 православных епископов потирают лапки и еще усерднее зажигают верующие толпы, в красках расписывая нюансы той душевной боли, которую должна причинять истинно верующим иконопись. Но через несколько лет все меняется волшебным образом. 338 православных епископов, пошушукавшись, вновь берутся за дело — и по всей Византии начинается облава на тех, кто колол иконы и варил в кипятке руки живых иконописцев. В результате тех же самых православных, которых оскорблял факт существования икон, начинает оскорблять даже мысль об их сожжении или раскалывании. Начинается новый поиск виновных. Их находят без всякого труда и поят свинцовыми расплавами. Византийский пейзаж украшается трупами с выжженными ртами и внутренностями. Это — кощунники-иконоборцы. Теперь именно они вызывают ненависть христиан. Ровно такую же, как несколько лет назад вызывали иконописцы и иконостасы. 338 православных епископов светятся счастьем, а иконы вновь объявляются особо почитаемыми предметами. Наигравшись в иконоборчество, верующие устремляются на поиски новых поводов оскорбиться.
А дальше было еще интереснее. Христиане начали оскорбляться вообще на все, что попадалось им под руку: на астрономию, химию, книгопечатание, палеонтологию и ботанику. На открытие аптек, электричества и рентгеновских лучей. Опустим хрестоматийные и всем известные примеры Де Доминиса, Бруно, Бюффона, Мигеля Сервета, Шарля Эстьена, Ивана Федорова, et cetera. Рассмотрим менее известные, совсем недавние скандалы.
Самое начало XIX века. Оскорбленные анатомией русские семинаристы под водительством Казанского епископа Амвросия врываются на анатомическую кафедру Казанского университета, громят учебные коллекции, а все, что остается не расколотого и не затоптанного, сбрасывают в специально заготовленные гробы, отпевают и хоронят под колокольный звон и пение.
Середина XIX века. Верующим нанесено новое страшное оскорбление: огромные кости, которые, по их мнению, служат доказательством существования описанных Библией великанов (Быт. 6-4, Числ. 13 -34), наукой объявлены останками древних ящеров. Ученых прямо обвиняют в кощунстве, умалении авторитета «священного писания» и посягательстве на «основы благочестия».
Много столетий верующие имели возможность решать любые вопросы с помощью костров. Когда у них отобрали спички, они ринулись в юридические бездны, требуя защиты своих особых «чувств» особыми законами. Перечислить все, что на протяжении двадцати веков вызывало их истерики, практически невозможно. Это изобретение железных дорог, радио, авиации, бурение скважин и объяснение происхождения видов. Сегодня мы можем с уверенностью утверждать: все, что когда-то оскорбляло религиозные чувства, обязательно становилось гордостью человечества.
Три копролита
Отрадно видеть, что служители культа и добровольная обслуга идеи «православие, самодержавие, народность» наконец-то подвели под все творимые ими дикости хоть какую-то базу. База незатейлива и заключается в паре-тройке заклинаний, смысл которых в том, что тот, кто против «православия, тот против России».
Известный лауреат премии «Серебряная калоша-2012» блеснул еще более изощренной формулировкой, сообщив миру, что разглядывание его часиков вообще «подбивает Россию на взлете»(имеется в виду патриарх Гундяев — ред.).
(Красивый приемчик декларативного увязывания себя с чем-то очень значительным был изобретен еще О. Бендером, но в принципе работает до сих пор.)
Неприятие церкви и церковников в сегодняшнем контексте трактуется как русофобство и нечто крайне антипатриотичное, так как, по мысли служителей культа и их воцерковленышей, весь смысл существования России заключается только в содержании РПЦ.
Такой взгляд на вещи экзотичен, но возможен.
Но и у позиции, что именно церковь, для собственного удобства и бесконкурентности глобально изолировавшая Россию от всякого европейского развития на 700 лет, была главной причиной большинства трагедий страны, – не меньше прав на существование. И клейма «русофобства» здесь мало уместны. Напротив.
Приведу пример: заметив на близком человеке, предположим, кепочку в горошек и с невообразимыми ушками, вы честно сообщаете, что кепочка придает ему сходство с полным идиотом, и предлагаете ее снять.
Это действие отнюдь не означает антипатии к ее носителю, скорее, наоборот, желание убрать обыдиочивающий аксессуар есть искреннее и реалистичное действие во благо этого персонажа. Возможны, конечно, аналогии и с чашей отравы, с миной, капканом или с протухшими шпротами, но они излишне пафосны, и пока для них нет особых оснований, так как события «вокруг кепочки» развиваются скорее забавно, чем трагически.
Топорная клерикализация дает свои первые плоды. Мягко говоря, они иные, чем те, что ожидались кремлевскими садоводами. Церковь становится посмешищем.
Но ладно – церковь, поиграли и забыли; грустные попы удалятся в тень своих приходиков, чтобы заняться привычным делом: тихо высасывать у старушек пенсии, а у впечатлительных бизнесменов – джипы. Но жертвой клерикального разгула, увы, стала и сама госидеология в целом, и тщательно взращиваемый последние 20 лет казенный патриотизм.
О госидеологии стоит упомянуть особо.
Кремлевские сизифы уже который год пытаются сложить три ее компонента (то есть православие, самодержавие, народность) то башенкой, то калачиком,то змейкой. Эти игры с тем, что недоброжелатели системы могли бы назвать «копролитами», имели определенный успех.
Трехсоставную игрушку удалось скомбинировать и отполировать так, что ею вполне можно было дурить школьников 4-х – 6-х классов и умилять до слез администрацию государства. Усилием центральных телеканалов и всего сотни газет госидеологии даже удалось обеспечить на информационном рынке почетное 225-е место. Немножко портили картину бородатые маргиналы, которые использовали идеологическую конструкцию для актов публичного самоудовлетворения, вводя ее себе на опасную (по меркам проктологии) глубину, но позже выработалось общественное привыкание и к глубине, и к публичности, и даже к тому сладострастному мычанию, которым эти акты всегда сопровождались. Основное население РФ созерцало жизнь кремлевской идеологемы по ТВ-каналам, воспринимая ее даже с некоторым интересом и умилением, то есть примерно как лося, забредшего в супермаркет.
Иными словами, была себе у РФ некоторая идеология, даже не хуже, чем, к примеру, у ацтеков, но, в отличие от ацтеков, все человеческие жертвоприношения делались на периферии и особо не рекламировались.
В обычной жизни она никого особо не касалась и не беспокоила.
Ее откровенная средневековость, конечно, проявлялась в нелогичности госустройства, маразме, взаимной озлобленности, тотальном воровстве и страных судебных процессах, но в контексте того, что никто, собственно, никогда и не воспринимал РФ какпространство, пригодное для нормальной жизни, о причинах задумываться было не принято. Как и не было принято пристально разглядывать составляющие элементы госидеологии. Но жертвоприношение в Хамовническом суде, инквизиторничанье, вторжение попов в школы, размах безнаказанного хулиганства служителей культа, бюджетное обеспечение их любых проказ и роскоши, то есть то, что и называется настоящей клерикализацией, увы, существенно повредили нехитрую конструкцию из трех элементов. Впрочем, такое развитие событий мог бы предсказать даже слабоумный. Как известно, клерикализация вызывает атеистическую реакцию, та провоцирует всплеск критицизма. Критицизм, остро нуждаясь в информационном питании, вызывает резкую генерацию знаний. А неизбежная поспешность этой генерации порождает те информационные взрывы, которые обрушивают любые идеологемы.
Огорчительно, но казенно-патриотические символы обычно становятся первой жертвой, на волю вырываются реальные факты и лопаются мыльные идеологические пузыри.
Первым лопнул Александр Невский, за ним, вероятно, последует Бородинская «победа».
Про первого «героя» Руси общество узнает, что был он кровником-побратимом сына Батыя, ярлыки на княжение (возможность власти) получал только в Орде, по татарской указке лично разгромил и поджег единственный свободный на тот момент от татарской дани Новгород. Узнает и то, что в «грандиозной» битве на Чудском озере было убито… 20 рыцарей, а Лаврентьевская летопись руководителем русского отряда в той небольшой стычке называет не Александра, а Андрея Ярославича, его безвестного брата.
Примерно такая же малоприятная история с Бородинской «победой».
Желание церкви «потереться о ее ноги» обязывает нас вспомнить факты массового предательства духовенства в 1812 году: к примеру, то, что две трети служителей культа Могилевской епархии «учинили присягу на верность врагу», а православный клир Смоленска встречал Наполеона с образами и колоколами.
С самой «победой» все обстоит еще печальнее: «с поля русской славы» наши отступали так позорно, что бросили в селе Можайском и на самом Бородинском поле около 10 тысяч своих раненых солдат.
Главный хирург Наполеоновской армии Доминик Жан Ларрей подробно описывает эту ситуацию, равно как Белло де Кергорр и Мерсье, которые, впрочем,приводят цифры даже чуть большие, чем 10 тысяч.
(Следует отметить, что в селе Можайском французы почти не обижали русских раненых, а лишь выбрасывали их из домов в огороды, чтобы освободить место для своих.)
Или, уж совсем некстати, всплывет тот милый факт, что, пока война с Францией шла на территории Российской империи, дезертиров, действительно было немного, поскольку бежать было некуда; русский пейзаж и тогда был богат капитан-исправниками, колодками и каторгами, но как только победоносная русская армия перешла границу Франции, примерно четверть ее личного состава (около 40 тысяч человек) дезертировала, рассосавшись по французским провинциям и нанимаясь к фермерам Гиени, Пикардии и Монбельяра грести навоз из-под галльской скотины.
А. М. Баранович, автор записок «Русские солдаты во Франции в 1813–1814 годах», оговаривает, что речь идет лишь о рядовых и унтерах, то есть о рабах системы, для которых вольное батрачество у врага было куда соблазнительней, чем роль воина-победоносца.
(Чуть смущенный этим фактом Александр I за счет казны намеревался возвратить дезертиров в Россию, всем пообещав прощение, и даже дважды обращался за помощью в этом вопросе к Людовику XVIII, но вернуть удалось лишь около десятка человек.)
И это лишь два примера, а их могут быть десятки по всем ключевым идеологическим позициям. Конечно, такие вещи и не должны становиться известны, они смертельны для казенного патриотизма, наспех сляпанного из «помятых киверов», «стойкостей» и профиля артиста Н. Черкасова.
Иконки госидеологии надо показывать редко, кратко и по возможности издали. Совать их под нос народонаселению не рекомендуется, так как возникает опасность их пристального изучения.
Скажу еще менее приятную вещь – рано или поздно топорная клерикализация спровоцирует совсем уже страшный вопрос: а чьей, собственно, религией было православие? Какого такого народа?
Дело в том, что понятие «народ» очень сложно коррелируется с понятием «рабы». Рабу немыслимо любить ту систему, которая предполагает возможность его продажи, публичной порки, тихого убийства, любых истязаний подневольным трудом, его безграмотность и жизнь в дикости и грязи. Раб не может быть ни патриотом, ни гражданином. А таких рабов, крепостных, в Российской империи до 1861 года было почти 88 % населения. Так православие – это их религия?
Что же касается среднего компонента триады, то есть «самодержавия», то тут все пока очень оптимистично, этот компонент идеологии еще может поработать. Учитывая моду на всякую экзотическую живность, Российская Федерация в принципе может завести себе даже царя, и если ему будут изготовлены впечатляющие аксессуары, то будущий монарх сможет очень прилично зарабатывать на корпоративах.
Материал по публикациям А. Невзорова подготовил В. Лебедев
