«В защиту социального конструктивизма» Большая статья В.Иноземцева для www.snob.ru 07.04.2015
http://www.postindustrial.net/?p=3184
07/04/2015
Последние недели в России прошли под знаком демонстративного наступления крайне консервативных сил. Федеральные чиновники совместно с местным митрополитом Тихоном «изгоняли бесов» из Новосибирского театра оперы и балета. Один из главных светских «православнутых», а в свободное от службы Богу время президент РЖД Владимир Якунин в Петербурге рассказывал о том, как России извне навязывают модель общества потребления и как нужно противиться чуждой заразе. Наконец, Всеволод Чаплин в Москве вещал о том, что у россиян есть «исконные» симпатии к справедливости и к монархии, и потому нужно строить в стране монархический социализм на базе «непротивопоставления» народа и власти.
Все эти события объединяет, на мой взгляд, одна важная черта. Выдающиеся консерваторы и главные адепты режима исходят из наличия в российском народе неких исконных начал, которые, с одной стороны, рассматриваются ими как данные и, с другой, воспринимаются в качестве неоспоримых основ социальной и национальной идентичности. По сути (что и понятно, ведь консерватизм в России всегда был синонимом ретроградства), власть в наши дни начинает системный поиск новой легитимации, источник которой она видит в «извечных чаяниях» и «фундаментальных особенностях» своих подданных (или паствы). Это, в свою очередь, предполагает сведение всего комплекса сложных общественных отношений к чему-то столь же незамысловатому, как рейтинг одобрения действующего президента.
Подобный процесс видится мне простым регрессом — своего рода инволюцией, осознанным отказом от общества, объединяемого креативными противоречиями интересов отдельных людей, и призывом к воссозданию социума «как сообщества людей, объединенныx cоглаcием отноcительно вещей, котоpые они любят» (St. Augustinus. De civitate Dei, XIX, 24). Предлагается, по сути, деконструкция, превращающая сообщество из многомерного в двухмерное, а в идеале и в одномерное.
При этом, если бегло взглянуть на российскую историю (которую некоторые уважаемые авторы считают пригодной только для того, чтобы пугать нормальных людей), мы увидим на удивление четкую корреляцию между тем, насколько далеко отходила национальная элита от традиционализма, и тем, сколь успешным было развитие страны. Практически все правители и политики, признаваемые сегодняшними хозяевами Кремля в качестве своих великих предшественников, — от Петра I до Столыпина, от Александра II до советских вождей — были, по сути, разрушителями, а не радетелями традиционного порядка вещей. Более того, Россия достигала локальных вершин своего величия в условиях, когда решительнее всего отходила от канонов, которые, казалось бы, призваны были обеспечить ее преуспеяние. При том же Петре I перенятие европейских технологий если не массового потребления, то массового производства и массовой армии сделало Россию одной из первых держав Старого Света. В годы советского коммунизма страна стала глобальной сверхдержавой, не только жестоко поправ традиционные ценности, но и физически уничтожив сотни тысяч, если не миллионы тех, кто не готов был от них отречься. При этом величие страны, повторю, достигало экстремальных значений, в то время как в периоды доминирования традиционалистов оно снижалось практически до нуля, как в последние годы правления Николая I, например.
Собственно говоря, при ближайшем рассмотрении это не должно вызывать удивления. Мощь и влияние страны не измеряются ее непостижимой внутренней «самостью» и «соборностью»; они доказываются только в противостоянии (совершенно не обязательно силовом) с остальным миром, и для успеха в этом противостоянии нужно быть если и не похожим на этот мир, то хотя бы понимать законы его функционирования. И поэтому чем дальше развивается мир, тем бoльшее значение приобретает социальный конструктивизм как залог не только развития, но и выживания составляющих его народов. При этом, замечу, глобализация открывает ранее отсутствовавшие возможности для восприятия и распространения этого конструктивизма.
Цивилизации майя и ацтеков были непревзойденными примерами сосредоточия на собственных ценностях; они приносили немыслимые жертвы духовности и настолько «не зацикливались» на материальных потребностях, что от их городов остались только культовые объекты или общественные сооружения. Однако эти цивилизации в одночасье пали под ударами сотен солдат, прибывших с самого модернизированного на тот момент континента мира. Несколькими столетиями позже почти утратил свою роль Китай, начавший отгораживаться от мира, отказавшийся от морских сношений и вскоре даже не завоеванный европейцами, а просто «задвинутый» ими в дальний чулан планетарной глубинки, как никому не нужный сундук. При этом глобальные судьбы ХХ столетия в значительной мере определялись уже даже не Европой, а двумя новыми сверхдержавами — Соединенными Штатами Америки и Союзом Советских Социалистических Республик — в названиях которых не было даже малейшего указания ни на национальную, ни на религиозную, ни на этническую, ни на какую-либо иную традиционную идентичность.
ХХ век стал веком триумфа социального конструктивизма, причем все последние десятилетия он шел только «по нарастающей». Каким бы «традиционным» народом ни считали китайцев, «сингапурское чудо» опровергло любые представления об этом. Сингапур, Гонконг и Тайвань показали самому Китаю пример модернизации, и он им воспользовался «по полной». Еще раньше Япония сначала превратилась из феодального общества в пример классического модерна, а потом — из авторитарной империи в правовое и относительно демократичное государство. Корея, которая была в конце 1950-х годов беднее британской тогда Кении, совершила рывок в «первый» мир, тоже не обращаясь к религии (46% населения страны атеисты) и не задумываясь о том, как бы не нарушить соборность или о чем там нам еще рассказывают. Страны, отказавшиеся от традиций, стали самыми успешными игроками в мире XXI века — и теперь российские лидеры выражают неуемное ликование, когда (или если) им удается «впарить» тому же Китаю очередную порцию своего традиционного (даже не сжиженного или сланцевого) газа. Потому что государство, столь упрямо апологетизирующее традицию, ничего больше производить не может.
Современный мир — это открытое и динамично развивающееся сообщество сообществ. Конкуренция между этими сообществами становится тем активнее, чем меньше между ними сохраняется препон и границ. Это, конечно, не значит, что все и всяческие границы могут и должны рухнуть. Уникальность нынешней ситуации как раз и состоит в том, что у стран и народов впервые в истории появилась свобода выбора. За минимальными исключениями ни одна страна не сталкивается с риском быть завоеванной какой-либо другой, если сама не проявит признаки агрессии. В эпоху глобализации выпадающие из нее страны — как Куба, Северная Корея или Зимбабве — почти ничем не рискуют, за исключением одного — материального благосостояния и экономической конкурентоспособности.
В этом мире человек и общества могут быть изменяемы с невиданной ранее легкостью — для того, чтобы это случилось, нацией должна руководить просвещенная, смелая и уверенная в себе элита. Если таковая есть, она всегда будет стремиться вытащить страну из традиционности, так как именно успешным конструированием нового она докажет свою состоятельность самой себе и элитам окружающих стран. Если таковой нет, если элита видит в окружающем мире лишь источник опасности и скверны, она способна найти устойчивость только в традиционных ценностях, и тем самым она будет доказывать свою избранность и свое предназначение только собственному народу и никому более. По этому пути сегодня идет часть исламского мира, «консерватизм» которого становится источником одной из самых больших угроз на планете.
Социальный конструктивизм сегодня — это не только залог прогресса, но и основа для прочного и устойчивого мира. Потому что конструирование обществ обязательно предполагает сравнение их друг с другом и взаимное обучение и взаимодействие народов. Конструирующие себя общества смотрят друг на друга как на конкурентов, а деструктурирующие оглядываются на весь мир как на врага. И именно поэтому первые будут становиться со временем все успешнее, а последние — все сильнее отставать от первых.
Россия сегодня выбирает не между «Тангейзером» и Pussy Riot с одной стороны и блаженной поповщиной — с другой. Оба экстремума воплощают — причем гротескно — два великих тренда современности: один, исходящий из фейерабендовского принципа Anything goes! и потому предполагающий возможность конструирования новой реальности; и другой, апеллирующий к решениям древних соборов и традиционным ценностям и желающий неизменности всего и вся. Россия выбирает именно между самой способностью к изменениям и стремлением к выпадению из нормальности. Пока уверенно доминирует второе, и это означает только одно: мы уверенно приближаемся к очередному историческому краху, когда несовместимость этой страны с реалиями современного на тот момент мира окажется вопиюще очевидной. И тогда и в Россию придет время нового социального конструктивизма — хочется надеяться, что такого, при котором никому из консерваторов не придется опасаться по крайней мере за собственные жизни. Все-таки на дворе XXI век и методы общественных трансформаций становятся менее традиционными, чем они бывали прежде.
