Тут мы сидели как-то с членами ОНК Архангельской области и вспоминали о 90-х годах, когда только-только заходили в места лишения свободы. Заходили по-разному. Кто как мог. Заходили, чтобы начать решать проблемы пенитенциарной системы России. Тюремщики боялись еще нас, а мы потихоньку, потихоньку, шаг за шагом делали что-то и увеличивали доверие к себе.
Сидим, вспоминаем, обсуждаем, и вдруг мне архангельские ОНКашники стали рассказывать, что творилось в тюрьмах Архангельской области, когда на прилавках магазинов даже хлеба не было. Когда все по карточкам было. В тюрьмах в это время голод был. Что тюремщики могли добыть — тем и кормили заключенных. Госснабжение почти полностью провалилось. Через госснабжение пошла гниль и испорченные продукты. Заключенные начали голодать.
— И как же вы тут выкручивались?
— Как, просто. Стали просить губернатора, чтобы он обращался к соседям за границей: Норвегия, Финляндия, Швеция.
— Ну и как?
— Они быстро откликнулись. В Архангельск пошли фуры с едой, с гуманитарной помощью. Многое разворовывалось. Они это видели и все искали честные организации, которые бы довозили продукты до нуждающихся. Тогда ведь голод стал пробиваться во все государственные учреждения: детские дома, психушки, тюрьмы, дома престарелых. Это какой-то кошмар был.
— Вы стали той организацией?
— Да, мы стали той организацией, через которую чаще всего поставляли продукты. Как только нас не пытались прижать. Очень многим хотелось навариться на этой гуманитарке. Я помню, привезли мы в одну глухую колонию-больницу продукты, а заключенные там худые, худые. Как тюремщики были рады. Это надо было видеть. Работникам самим было страшно.
— У нас в Коми, видимо, было как-то проще, колонии лес валили, продавали, что-то могли закупить.
— У нас тоже лесоповальные колонии тоже выживали неплохо. Заключенные как напьются, их в ШИЗО, протрезвели и на лесосеку, план гнать, нечего в изоляторе прохлаждаться. А вот колонии-больницы плохо выживали.
— А сегодня все скандинавские страны чморят у нас по-черному.
— Вот я этого не понимаю. Когда нам было плохо, они же нам помогали. А теперь мы поднялись на ноги и первым делом начинаем поучать тех, кто с нами в лихие годы хлебом делился. Я этого не понимаю.
