ДЖОРДЖ СОРОС В РОССИИ
http://lebed.com/2014/art6507.htm
№714 от 3 июля 2014 годаВалерий Сойфер
После окончания WW2 прозорливый отец Джорджа Тивадар Сорос посоветовал 17-летнему сыну перебраться из Венгрии на Запад. Джордж Сорос попал в Англию и поступил в лучший в мире экономический институт — Лондонскую Школу Экономики. Получив первоклассное образование и обладая огромной энергией и решимостью, Джордж перебрался в 1956 году за океан, накопил немного денег и с двумя тысячами долларов начального капитала приступил к финансовой деятельности.В 1969 году он основал международный инвестиционный Квантум Фонд, который вскоре стал одним из наиболее толково руководимых и потому процветающих фондов, а сам Сорос в рекордный в истории западного мира срок стал миллиардером. Признанием его успехов в области экономики стало присуждение ему степени Почетного доктора наук Оксфордским университетом (Великобритания) и Новой Школой Социальных Исследований (Нью Йорк) в 1990 году, Йельским университетом (США) и Будапештским университетом в 1991 году.
В отличие от многих других богатых людей Сорос не искал дешевой популярности, а наращивал капиталы Квантум Фонда, применял новые методы управления огромными деньгами, разработав оригинальную теорию успеха в биржевых операциях, особенно приложимую к случаям крупных финансовых потрясений. Как выразился Сорос во время лекции в Школе Международных Исследований Университета Джонса Хопкинса в Вашингтоне в 1990 году: «Все мои основные деньги были сделаны в моменты крупных катастроф на бирже ценных бумаг». Теория, подкрепленная математическими выкладками, статистическим анализом и философскими размышлениями, составила основу его книги «Алхимия финансов» с подзаголовком «Читая мысли рынка», которую он опубликовал первым изданием в Нью-Йорке в 1987 году. Позже вышло второе издание, переведенное на русский язык.
Поддержка демократии в странах коммунистического лагеря
Заработав огромные деньги, Джордж решил, что частично их надо тратить на филантропические цели. Опять таки, существует много путей к такого рода активности, но Джордж, сам прошедший через тяготы жизни, безденежье, приводившее в студенческие годы к голоду, решил, что не будет следовать традиционным схемам (свои мысли на этот счет он изложил в книге «Открывая советскую систему », Лондон, 1990).
Он стал помогать молодежи, стремящейся получить высшее образование в странах, где права человека попирают, и начал субсидировать чернокожих студентов в Южно-Африканской Республике. Затем под влиянием идей Карла Поппера он пришел к мысли, что важно способствовать установлению открытости общества, особенно в тех странах, которые коммунистические владыки старались полностью изолировать от западного влияния.
Сорос основал в 1984 году гуманитарный фонд в родной Венгрии. Потом в 1986 году создал Фонд Сороса для интеллектуалов в Китае. С буклетом, описывающим состав правления и цели фонда в Китае, он и приехал в 1987 году в Москву. После основания его «Культурной Инициативы» в СССР, Сорос сформировал подобные фонды в Польше, Чехословакии (где он поддерживал ранее участников движения «Хартия-77»), Румынии, Болгарии… — в целом в 25 странах (сейчас его фонды работают в 50 странах).
Главное направление деятельности этих фондов сводилось к поддержке демократических реформ, к финансированию поездок деятелей культуры и науки на Запад, публикации литературных, социологических, экономических трудов, переводов работ западных специалистов, организации новых постановок в театрах, финансовой поддержке профессиональных клубов, обществ, организаций и т. д. и т. п. Однако не во всех случаях дело шло так успешно, как ему хотелось бы.
Как-то во время одного из уикендов, которые я провел у Джорджа в его загородной резиденции под Нью-Йорком — Саутхемптоне, он рассказал мне, что в Китае «спецслужбы» практически превратили его фонд в филиал местного КГБ. «Что же Вы собираетесь делать?»
спросил я его. «Я закрыл китайский фонд», — ответил он, и ни один мускул не дрогнул на его лице. По другой причине он закрыл Белорусский Фонд. Президент Белоруссии А. Г.Лукашенко решил без законных на то оснований, что называется задним числом, поживиться за счет заокеанского миллиардера. Фонд Сороса в Белоруссии был обложен многомиллионными штрафами за то, что раздал в стране гранты деятелям науки, культуры, образования и искусства, не внеся никаких отчислений в государственную казну. Освобождение Фонда от налогов со стороны государства было условием предоставления гуманитарной помощи Соросом с самого начала его деятельности. Соответствующее разрешение правительства страны имелось. Наплевав на все разрешения, Лукашенко начал полицейские меры против фонда, заморозил счета в банке, приказал не выдавать въездных виз зарубежным сотрудникам дирекции фонда, затем одного из руководителей обвинили в том, что он стоял с фотокамерой и снимал с тротуара демонстрацию протеста против политики нового президента.
Некоторые из членов лукашенковского кабинета министров и даже премьер-министр в разговоре с председателем Национального комитета Образовательной Программы академиком Л. В. Хотылевой выражали полную поддержку действиям Сороса в области образования, хотя нередко критиковали разные аспекты работы некоторых других соросовских программ, но все разговоры о пользе Соросовских фондов в Беларуси зашли в тупик из-за упрямства и коварства Лукашенко.
Сорос решил проблему просто: прекратил свою помощь интеллектуалам в Белоруссии. Лукашенко в ответ распорядился арестовать и конфисковать имущество фонда. Весь мир был ошеломлен столь дикой выходкой. Главное же: в условиях жестокого экономического кризиса новый «вождь» лишил своих интеллектуалов денег, приходивших из-за рубежа и помогавших выжить самым плодотворным из деятелей науки, образования и культуры.
Сложная судьба складывалась одно время у венгерского фонда.
Несколько министров венгерского правительства, видимо, уязвленных тем, что им не уготована ведущая роль в венгерском фонде, начали распространять вздор и прямую клевету в адрес Сороса и его организации. Один из руководителей правящей партии, Иштван Чурка, напечатал в центральной газете статью, в которой заявил, что поддержка Сороса идет преимущественно венгерским евреям и таким путем Сорос пытается насадить в Венгрии произраильские настроения. Лживость этого обвинения очевидна всем, кто знает хоть немного об устремлениях Джорджа. Сорос специально следит за тем, чтобы националистические тенденции не поразили его организации, и он не выделяет евреев или израильтян каким-либо особым покровительством. В одной из книг он даже рассказал о том, как в его студенческие годы еврейский благотворительный фонд в Англии обошелся с ним грубо и несправедливо, и с тех пор он решил, что будет помогать людям, не оглядываясь на их национальные, религиозные или этнические особенности. Могу добавить, что несколько лет назад по просьбе одного из моих московских знакомых я договорился с Джорджем, что он примет директора православной гимназии в Нью-Йорке, отца Антония Граббе. Джордж поговорил полчаса с православным священником, а затем выписал ему чек на 30 тысяч долларов. Опять-таки без всяких со своей стороны требований или условий.
Что касается венгерской истории, то Джордж написал письмо премьер-министру Венгрии с требованием опровержения клеветы, распространенной одним из руководителей его партии. Разъяснение, полученное в ответ, оказалось неудовлетворительным, и Джордж начал открытую кампанию в печати против извращения его взглядов и намерений.
Вскоре противостояние консерваторов и Сороса достигло кульминационной точки. Чурку свои же сопартийцы исключили из состава руководства. Как я уже писал выше, в январе 1987 года А.Д. Сахаров не оценил глубины соросовской идеи о возможности создания в СССР организации, которой бы не манипулировал КГБ, и высказал сомнения в возможности такого открытия закрытого мира, какое виделось Соросу.
Однако прав оказался миллиардер. Когда-нибудь исследователи скрупулезно изучат списки тех, кто на деньги Сороса впервые побывал на Западе, и убедятся, что, проводя в жизнь идеи строительства открытого общества, Сорос добился того, что казалось невозможным Сахарову, а именно помог расширить кругозор множеству из тех людей, которые приступили к перестройке советского общества.
Приезд Джорджа Сороса в Москву
В марте 1987 года в Москве в Церкви Преображения на Ордынке, которую чаще называют церковью Богородицы Всех Скорбящих Радости, лучший по тем временам российский церковный хор исполнял «Всенощную» С. В.Рахманинова. Еще опутанное идеологическими предрассудками Советское государство относилось неприязненно к литургическим произведениям даже великих русских композиторов, и это касалось в полной мере одного из лучших произведений Рахманинова. Его «Всенощную» исполняли, насколько я знаю, только в этой церкви и только два раза в году. Поэтому церковь была полна особенной публики, не столько религиозно-экзальтированной, сколько интеллектуально одухотворенной. Среди пришедших в тот день в храм было немало иностранцев, главным образом дипломатов, аккредитованных в Москве.
Один из них, культурный атташе посольства США Рэй Бэнсон, с которым мы были знакомы, улучив момент, сказал, что в церкви сегодня присутствует заокеанская гостья Элайза Клоуз, которая разыскивала меня. По окончании службы на выходе из церкви я столкнулся с Элайзой. Она была женой одного из редакторов газеты «Вашингтон Пост», провела ранее с мужем и детьми несколько лет в Москве, сносно говорила по-русски, и мы знали друг друга. Элайза объяснила мне, что приехала в Москву в качестве переводчицы американского миллиардера Джорджа Сороса и что ее шеф намеревался встретиться не только с представителями советского официоза, но и с диссидентами (по тогдашней терминологии), и в их числе со мной, чтобы обсудить план помощи русским интеллектуалам.
В то время я уже почти 8 лет был без работы, КГБ преследовал меня и пытался запугать, но жизнь была тем не менее интересной. Фамилию Сорос я прежде не слышал, понятия не имел, откуда у него взялись миллиарды долларов. Элайза объяснила мне, что интерес богача именно ко мне возник после того, как пару месяцев назад Сорос увидел по американскому телевидению репортаж о возвращении академика А. Д.Сахарова в Москву из многолетней ссылки в Горький. Я был среди встречающих Сахарова на Ярославском вокзале, поддерживал Андрея Дмитриевича под руку на пути от вагона до выхода с перронов вокзала, а путь этот растянулся почти на 40 минут, потому что армия корреспондентов атаковала по дороге Сахарова, и он терпеливо отвечал на все вопросы.
Сорос решил, что я близок к Сахарову и помогу встретиться с ним. Элайза при этом предупредила, что мое диссидентство Сороса не интересует вовсе и что в равной мере его не волнует, что я много лет живу в СССР изгоем, которому и работать не дают и из страны на Запад выехать не разрешают. «Джордж не намерен финансово поддерживать отказников, а хочет создать общество помощи независимо мыслящей интеллигенции», — пояснила Элайза.
Хоть такое откровенное использование связей с Сахаровым мне показалось не очень приятным, но присущее любопытство взяло верх, и я сказал Элайзе, что готов с ее патроном встретиться у меня дома, если он ко мне приедет. По правде говоря, за годы отказа мне пришлось встречаться со многими политическими деятелями, приезжавшими с Запада в Москву (они, как правило, после встречи с Брежневым или последующими «вождями», направлялись к нам домой и пытались узнать, что на самом деле происходит в СССР, в том числе какова жизнь отказников, и выяснить нашу точку зрения на проблему прав человека в СССР), но с миллиардером мне еще встречаться не доводилось.
На следующий день ровно в 8 утра дома раздался телефонный звонок, и я услышал бодрый голос человека, представившегося Соросом и говорившего по-английски с отчетливым иностранным акцентом. Мы договорились, что часов в 8 вечера он ко мне приедет. Я помнил стихи Маршака о миллионере «мистере Твистере» и ожидал встретить толстяка с сигарой и наглыми манерами, но когда вечером, ровно в 8, раздался звонок в дверь, и я отворил ее, то увидел, что на пороге квартиры стоит улыбающийся симпатичный человек в очках, ладно скроенный и несомненно много времени уделявший спорту.
Мы провели с Соросом за первой беседой часа четыре, до поздней ночи. Джордж не только увлеченно рассказывал о планах поддержки интеллектуалов в СССР, отстаивал свою идею о том, что можно добиться почти полной независимости от государственного и чекистского контроля за деятельностью его будущего фонда, но и с энтузиазмом говорил о своих философских взглядах. Он объяснил, как понимает своего бывшего институтского учителя Карла Поппера, считавшего, что плодотворно развиваться будут только те общества, где голос его членов будет доходить до ушей властителей и где на мнениях большинства будет построена система государственного устройства.
Сорос также подробно разъяснял мне свое отношение к идеям Зигмунда Фрейда. К счастью, я уже был знаком с некоторыми из работ Поппера, так как года за два до этого на моем домашнем семинаре ученых-отказников был сделан доклад о работах и идеях Поппера. После семинара многие его участники, и я в их числе, принялись штудировать переведенный на русский язык труд К. Поппера «Логика и рост научного знания», так что волей случая к разговору о Поппере я был подготовлен.
Дело было так: в 1994 году в составе группы, сопровождавшей Сороса в поездке по странам Восточной Европы, мы прибыли в Прагу. Во второй день пребывания там Джордж пригласил меня утром поехать с ним в Карлов университет, где должна была состояться церемония присуждения Карлу Попперу звания Почетного Доктора этого университета. Сначала большая группа руководителей университета и ведущих профессоров в экзотических нарядах — шубах из горностаев, высоких меховых шапках, некоторые с посохами и булавами, в манишках жабо, с какими-то немыслимыми бляхами на груди — церемониальным замедленным шагом проследовали из задних дверей через зал к сцене. Впереди всех, наряженный в такую же, видимо, тяжеленную шубу (как я помню, какаято часть мехов была выкрашена в темно-синий цвет), выступал Поппер — человек ниже среднего роста, выглядевший слабым и даже беззащитным. Он принял на сцене все причитающиеся ему регалии из рук ректора Карлова университета, а затем приступил к чтению своей лекции. Читать ее надо было на латыни, и было видно, что и это чтение, и вся напыщенная церемония тяготили старого ученого. Эта сильно показушная церемония длилась долго. Потом хозяева и часть гостей перешли в соседний зал, где, как я понял, на деньги Сороса был устроен пышный банкет. В какой-то момент Джордж подошел к Попперу, а я сделал несколько снимков их двоих, и один из снимков оказался удачным. Сорос представил меня Попперу, и тот недолго порасспрашивал меня о том, что сейчас делает А. Д. Сахаров и как мне работается в Америке. Поппер выглядел очень усталым. Вскоре он покинул этот свет.
Главной темой была идея Сороса открыть закрытую советскую систему. Я расспрашивал о его жизни и понял, насколько нетривиален был этот человек, своими руками сколотивший даже не миллионы и не сотни миллионов, а миллиарды долларов. Он повторил несколько раз во время беседы свой главный тезис, что наступает время, когда тоталитарные властители уже не смогут сдерживать тягу народов к демократии и открытости общества, а посему надо готовить людей к пониманию ценностей общества демократического.
Сорос сразу отметил, что видит, вслед за Поппером, серьезную разницу в принципах устройства западных обществ, называемых демократическими, но в которых еще сильны автократические тенденции или остатки иных антидемократических устремлений, и обществ, которые можно будет называть открытыми, где все решения по вопросам государственного устройства будут приниматься в условиях открытого обсуждения, а способы воплощения законов в жизнь выбираться с учетом мнения всех слоев общества. Первым шагом к тому, чтобы многие люди поняли, к чему им следует стремиться, могло бы стать простое ознакомление большого числа советских интеллектуалов с западным миром, и именно на эти цели он готов выделить существенные деньги, миллионы и даже десятки миллионов долларов.
От названных цифр я пришел в изумление, но главная мысль показалась мне неоспоримой: он несколько раз повторил тезис, что пока будущие руководители общества и те, на кого они будут опираться в своей работе, не прочувствуют через личный опыт, как воплощены в жизнь демократические принципы, нельзя будет надеяться на создание демократического общества. В ту первую беседу я не понял достаточно ясно, чего же практического он хочет добиться своей благотворительностью, но мне стало очевидно, что Сорос не просто миллиардер, а оригинальный мыслитель, что он пытается развивать своеобразную философию общественных устройств, ведущую начало от Карла Поппера, и это не могло не привлечь мои симпатии.
Сорос попросил меня позвонить Сахарову и договориться с ним о встрече. После недавнего возвращения Андрея Дмитриевича и его жены Елены Георгиевны Боннэр из горьковской ссылки в Москву мы нередко виделись у них дома, и я понимал, как они измотаны встречами и визитами иностранных гостей — от премьер-министров до назойливых корреспондентов. Буквально через несколько дней после их возвращения в Москву я привел к ним его близкого друга Максима Франк-Каменецкого, которого Андрей Дмитриевич знал с младенчества, так как отец Максима, Давид Альбертович, работал над водородной бомбой вместе с Сахаровым в Арзамасе-16 (Франк-Каменецкие даже жили в соседних домах с Андреем Дмитриевичем и его первой женой и тремя детьми).
Однако в течение последних почти 15 лет Сахаров Максима не видел, Елена Георгиевна вообще вряд ли знала что-либо о семье Франк-Каменецких, поэтому, когда на мой звонок в их квартиру на улице Чкалова Елена Георгиевна открыла дверь и увидела мужчину с седеющей бородой, она почти вскричала: «Кого это вы, Валерий Николаевич, привели?». У Андрея Дмитриевича, выглядывавшего из-за спины жены, было также удивленное лицо. Впрочем, через полминуты Андрей Дмитриевич обнимал Максима как родного, но тем не менее после этого случая мы уговорились, что я не буду использовать наши добрые отношения для введения в их дом новых людей.
На этот раз я решился нарушить договоренность. Я позвонил Андрею Дмитриевичу и попросил его уделить время Соросу, учитывая, что этот гость — далеко не ординарный человек и что он хочет реально оказать помощь в борьбе за права человека и открыть доступ в свободный мир деятелям культуры и науки. Не без некоторого сопротивления и отнекивания, Сахаров все-таки согласился Сороса принять.
Встреча их состоялась на следующий же день, а днем позже Сахаров перезвонил мне и сказал фразу, содержавшую определение «карась-идеалист». Произнеся эту щедринскую характеристику, Сахаров пояснил, что КГБ не даст развернуть независимую от его контроля организацию, и потому деньги Сороса скорее всего уйдут в бездонную прорву КГБ, толку от затеи не будет никакого.
Когда я в аккуратной форме передал заключение Андрея Дмитриевича Соросу, тот не возмутился, не удивился, а спокойно пояснил: — Разумеется, процентов 25–30 уйдет на КГБ, но это будет плата за их невмешательство в наши дела. На остальные 70–75 процентов я дам возможность интеллектуалам поехать на Запад — читать лекции, знакомиться с лабораториями, работать в библиотеках, встречаться с коллегами.
Причем я выставлю два условия: первое — от 70 до 75 процентов тех, кто поедут на Запад, будут люди из списка, который вы и ваши друзья помогут составить, и второе — вообще поедут только те, кто никогда на Западе не был, и те, кому вечно отказывали в выезде. Так что даже если четверть или треть денег уйдут на оплату агентов КГБ, то, поскольку они поедут на Запад впервые, у них еще не будет большого опыта, и потеря этих 25–30% станет разумной платой за всех остальных.
Услышав столь откровенную раскладку, я понял, что миллиардер — трезвый и расчетливый бизнесмен. Сегодня я думаю, что невидимый с первой минуты вклад Сороса в демократизацию жизни в России на самом деле огромен и еще не оценен правильно. В течение нескольких лет он финансировал поездки тысяч советских людей на Запад, потратив на это десятки миллионов долларов. Подавляющее большинство тех, кто своим умом и энергией помогали и помогают прокладывать нелегкую дорогу демократическим устоям в стране, смогли воочию увидеть, что такое демократия в действии. Без такого ознакомления с Западом людям, привыкшим жить десятилетиями в обстановке тоталитарного режима, было бы невозможно усвоить методы демократического управления страной.
Конечно, я не раз возвращался мыслью к вопросу, зачем он это делал, чего хотел достичь? Ближе познакомившись в последующие годы с Соросом, я уяснил совершенно четко, что никаких материальных выгод от этой поддержки интеллектуалов он получить не мог, да и не стремился к этому.
Столь же беспочвенными были примитивные, хотя и злобные попытки агентов влияния КГБ протащить мысль о том, что и деньги на эту деятельность, и задание на ее проведение Сорос получил от западных разведслужб, которые спят и видят, как бы с помощью кого угодно развалить прежде великую страну. Эти измышления не имеют под собой никакого основания. Сорос, по моему мнению, глубоко уважает Россию, хорошо знает ее культуру, писателей, композиторов, смотрит все доступные на Западе российские кинофильмы. Вот почему он предпринимает шаги по поддержке демократии в странах бывшего советского блока.
Этим же объясняется, что в самом начале югославской трагедии, в декабре 1993 года, он перевел туда на гуманитарные цели 50 миллионов долларов в попытке приостановить будущее кровопролитие. Однако какое ему было дело до финансирования образования талантливых чернокожих парней и девушек в Южной Африке, зачем он дал российскому правительству в 1995 году пять миллионов долларов для строительства госпиталя в Чечне, оплатил строительство водонапорной системы в Сараево, дает деньги для математического образования в сельских начальных школах Соединенных Штатов или зачем он снабжал и снабжает десятками миллионов долларов поборников легализации медицинского использования легких наркотиков для целей обезболивания у пациентов с неизлечимыми болезнями в США? Постараюсь ответить на эти вопросы, основываясь на своем понимании устремлений Джорджа Сороса.
Огромную помощь оказал Сорос победе российских демократов в момент, когда в середине августа 1991 года группа приближенных М. С. Горбачева (несколько членов Политбюро ЦК КПСС и руководителей КГБ) решила захватить власть в СССР и, отстранив Горбачева от управления страной, создала Государственный Комитет по Чрезвычайному Положению (знаменитый ГКЧП).
Предшествовавшую этому событию неделю мы с женой провели в Будапеште, куда нас пригласил Сорос на празднование своего дня рождения и тридцатилетия нашей с Ниной женитьбы, приходящиеся на один день. Весть о захвате власти гекачепистами пришла в наш последний день пребывания в Венгрии. Я сделал несколько срочных звонков в Москву и узнал от друзей, что единственная правдивая информация о событиях в стране сейчас доходит от корреспондентов радиостанции «Эхо Москвы» и от западных радиостанций. «Эхо Москвы» вещала даже не из своей маленькой тогда студии в столице, а из случайных мест. Дважды корреспонденты этой станции брали у меня интервью, так что я знал о работе станции не понаслышке и понимал, как важно сейчас оказать максимальную помощь этим самоотверженным людям.
Я рассказал Соросу о значении этой станции (хотя кое-что о ней он сам уже знал) и попросил его оказать немедленную помощь. Джордж отнесся к моему рассказу серьезно и тут же позвонил в Москву, приказав передать из запасов его программы видеокамеры, несколько копировальных машин, другое оборудование команде тогдашнего председателя российского парламента Бориса Ельцина, журналистам из радиостанции «Эхо Москвы» и тележурналистам из Независимого Телевидения.
Помощник Сороса Энтони Рихтер и тогдашний директор «Культурной Инициативы» Андрей Макаров выполнили приказы Сороса. Примерно через месяц, 3 октября, я написал статью в газету «Уолл Стрит Джорнэл» и назвал ее «Американская помощь русской демократии». Вот ее первоначальный текст, слегка сокращенный в редакции:
«Когда утром 19 августа на экранах советских телевизоров появилось унылое лицо диктора, зачитавшего декрет Комитета самозванцев, утвердивших чрезвычайное положение в стране, никто из жителей страны ничего толком не понял. Весь день по радио читали практически одно и то же заявление, звучали отрывки из «Лебединого озера» и симфоническая музыка или бравурные песни, но что-либо конкретное услышать было нельзя. Героически вели себя лишь журналисты из независимой радиостанции «Эхо Москвы», вещавшей на Москву и пригороды. Три раза КГБ захватывало помещения этой станции и прерывало передачи. Однако «Эхо Москвы» выходило в эфир снова, из нового места, где оказывались его журналисты. Передачи были недолгими, а остальное время жители страны, и Москвы в том числе, жили слухами. Люди звонили друг другу по телефону, рассказывая о том, что они видели сами или слышали от соседей. Кто-то наблюдал, как танки движутся к центру города, кто-то слышал о том, что люди собираются у здания Российского Правительства на Краснопресненской набережной, у здания, которое теперь все звали Белым Домом.
Говорили, что закрыты аэропорты и границы, но вскоре стало ясно, что и самолеты летают, и границы открыты. И все-таки никакой реальной информации о событиях в стране жители страны не имели. Газеты, радио и телевидение оказались под контролем хунты, а все остальное жило и двигалось как бы в политическом вакууме. Как еще раньше, в брежневско-андроповские времена, западные люди знали о положении в России больше, чем любой житель этой огромной страны.
Как и раньше, на американских экранах телевизоров картины московской и ленинградской жизни сменяли друг друга, американские зрители не отходили от телевизоров сутками и знали практически всё о передвижениях войск, о положении в Прибалтийских странах, а советские люди слушали концерты и повторявшуюся и всем уже надоевшую декларацию руководителей хунты.
Информационный голод в сильной степени утолили западные радиостанции и прежде всего «Голос Америки» и «Свобода». Как в былые времена, люди теперь ловили русские передачи этих станций и пытались узнать хоть что-то из них или из «Эхо Москвы». В это же время сторонники Ельцина попытались наладить выпуск собственных бюллетеней новостей. Помогли им в этом сотрудники организации, созданной в СССР и в странах Восточной Европы на средства крупнейшего американского финансиста Джорджа Сороса.
С 1988 года Дж. Сорос финансировал в СССР филантропическую организацию, названную «Культурная Инициатива». Он снабдил ее деньгами, и на эти средства более 1000 советских интеллектуалов, главным образом тех, кто не имел возможности ранее по политическим мотивам ездить на Запад, посетили США, чтобы поработать в лучших американских университетах, библиотеках, архивах и научных обществах, прочесть лекции или дать семинары. Теперь сотрудники организации Сороса смогли выступить в новой роли — срочно, на второй день путча, выделили видео- и аудиотехнику журналистам из «Эхо Москвы» и копировальную технику для печатания десятков тысяч листовок и бюллетеней, распространенных по Москве. В первый же день путча временно исполняющий обязанности директора этого фонда в Москве, Андрей Макаров, по распоряжению Сороса помог демократам немедленно наладить распространение листовок в Москве. С этой целью Макаров распорядился передать три скоростных фотокопировальных машины газете «Московские Новости», две копировальных машины «Независимой газете» и четыре — специальной программе Фонда «Гражданское Общество». Машины эти хранились на складе Центрального Комитета ВЛКСМ — молодежной коммунистической организации.
Была опасность, что сторонники хунты раскусят смысл затеи Макарова и запретят забрать машины со склада. К счастью, хунта так плохо контролировала положение в Москве, что удалось беспрепятственно вывезти все копировальные машины со склада и разместить их так, чтобы немедленно начать размножение машинописных бюллетеней. Этой работой занялись журналисты из «Московских Новостей» и «Независимой газеты». Как сказала мне ответственный секретарь Комитета по Свободе Совести, Вероисповеданию, Милосердию и Благотворительности Верховного Совета РСФСР Вера Бойко, без помощи этой техники было бы невозможно прервать молчание газет и дать первую информацию жителям Москвы. Одновременно сотрудники Соросовского фонда в Нью-Йорке готовили короткие обзоры западной прессы и прежде всего суммировали реакцию западных правительств на захват власти хунтой. Эти обзоры посылались через факсы в Московское отделение фонда Сороса, а там их размножали и распространяли среди жителей Москвы. Немаловажно и то, что эти же листовки бросали в танки и бронетранспортеры, занимавшие позиции вокруг Белого Дома. С помощью этих листовок организаторы баррикад старались донести правду о положении в стране войскам, воздействовать на умы и совесть молодых солдат, которых их начальники заставили войти в Москву и занять исходные позиции перед ожидавшимся штурмом штаба Ельцина в Белом доме.
Наконец, помогли люди Сороса радио- и тележурналистам. Хунта запретила московским журналистам сообщать что-либо, не прошедшее цензуру. Журналисты из Независимого Телевидения просто не были допущены к их рабочим местам. Тогда Макаров вспомнил, что на советской таможне лежала только что доставленная из США современная видеотехника, которую можно было бы использовать сейчас по назначению. Воспользовавшись неразберихой на таможне, люди Макарова сумели получить эту технику и тут же передали ее сотрудникам телевизионной программы «Взгляд» и журналистам из «Эхо Москвы», которые начали вести съемку всего происходившего внутри Белого Дома и на подступах к нему. Как сказал мне по телефону один из заместителей Ельцина, Олег Румянцев, сам лично ставший героем обороны Белого Дома, без помощи Фонда Сороса им пришлось бы туго.
«Фонд Сороса работал как типография. Мы использовали также ту технику, которую Сорос раньше передал Социал-Демократической партии России. Через два дня после победы над путчем я попросил Сороса посетить Белый Дом и поблагодарил его за огромную помощь», — сказал Румянцев.
Тем самым фонд Сороса, американская благотворительная организация, смогла существенно помочь демократам в Москве в самую трудную минуту. Трудно сказать, как бы развернулись события в Москве, если бы в нужный момент москвичи не получили те тысячи листков с изложением позиции Бориса Ельцина и демократов, которые были размножены на второй и третий день путча. Общество Сороса открыло этим новую страницу в своей истории. Теперь Фонд Сороса стал еще более популярным в СССР. Как сообщается в недавней статье в последнем выпуске Бюллетеня этого фонда, «Общество Сороса планирует продолжить помогать независимой прессе в Советском Союзе и даже расширит эту помощь».
Продолжение следует
