Елена ГОДЛЕВСКАЯ
АиФ-Орел № 35
31 августа 13 (19:29)
Москву потрясают протестные акции, а у нас, в Орле, можно сказать, тихо. Что происходит с орловским правозащитным движением? Есть оно вообще? Наше интервью – с одним из тех людей, которых всегда представляют с «приставкой» правозащитник. Гость редакции – Дмитрий Краюхин.
Слов много, дел – мало
АиФ: – Дмитрий Александрович, Орёл известен своей спецпсихбольницей, куда в СССР «ссылали» многих диссидентов, которые затем стали правозащитниками. А с чего началась история правозащитного движения на самой Орловщине?
Д.К.: – Пожалуй, с Эммануила Менделевича, который заговорил о нарушении прав человека ещё в середине 80-х прошлого века. В январе 2014 года исполняется 15 лет, как его нет, и есть идея провести правозащитную конференцию его памяти. Памяти человека, который задал вектор нашей деятельности и заложил главные морально-этические принципы работы – не навреди тому, кого защищаешь, защищай того, кто борется за свои права, а не ждёт, когда кто-то за него всё сделает.
АиФ: – А сколько у нас правозащитных организаций?
Д.К.: – Много. Добрый десяток из них имеют в названии слово «правозащитная», но об их правозащитной деятельности лично я ничего не слышал. Как и везде в нашей стране, идёт девальвация смысла, и слово заменяет дело.
АиФ: – А есть те, что на слуху?
Д.К.: – Есть конкретные люди, которые занимаются защитой прав, и их деятельность, по большому счёту, не зависит от того, в какой организации они числятся. Это офицеры в отставке Евгений Киселёв и Рафаил Исламгазин (работают по защите прав в сфере ЖКХ), Татьяна Кононыгина (занимается защитой прав пожилых людей), Галина Старовойтова (защищает права призывников и военнослужащих), Валерий Бурковский (стоит на страже инвалидов), Илья Кушелев (защищает памятники истории и культуры). При этом многие из них не считают себя правозащитниками. Просто делают дело.
АиФ: – Имена орловцам известные. Но вас не смущает, что среди них нет молодёжи? Практически всем, за исключением Кушелева, – под 60 и за 60? Правозащитники сегодня не востребованы, или заниматься защитой прав сегодня страшнее, чем это было 10, 20, 30 лет назад?
Д.К.: – Не знаю. По России ситуация иная, молодёжь активна. Например, я только что вернулся из Воронежа, общался с ребятами из Молодёжного правозащитного движения, одной из самых активных воронежских НКО (некоммерческих организаций). Кстати, туда перебрались и наши орловские Дима Макаров, Серёжа Сабанов, Иван Кондратенко. Что касается Орла... Может, просто пока так звёзды встали?
Тонкое место
АиФ: – Где сегодня самое «тонкое» место? Чьи права защищены в наименьшей степени?
Д.К.: – Маломобильных групп – пенсионеров, инвалидов, детей, предпринимателей и тех, кто на них работает, получая зарплату в конвертах. А ещё, как ни парадоксально, – полностью зависящих от самодурства начальства сотрудников полиции.
Есть проблемы и в сфере ЖКХ. Эти отношения формально не относятся к общепринятым правам человека, однако массовость нарушений прав граждан в «коммуналке» понуждает уделять этому внимание.
АиФ: – При этом у нас столько уполномоченных – по правам человека, по правам ребёнка, скоро появится и по правам предпринимателей. Почему же не снимается острота проблем?
Д.К.: – Как может эффективно защитить права кого-либо от системы спецподразделение самой системы? И как вырастить из себя орган, который будет с тобою же бороться на твои же деньги, причём большие деньги – средняя зарплата наших уполномоченных – под 300 тысяч в месяц – это 15 средних орловских зарплат!
АиФ: – Что же сегодня главное для правозащитного движения?
Д.К.: – В конце 80-х нам казалось, что самое важное – сохранить память о том, что происходило в далёкие советские годы. Неслучайно самой популярной и самой известной правозащитной организацией тогда считался «Мемориал». А сейчас для меня важно, чтобы люди поняли: наши права нарушают в первую очередь потому, что мы сами позволяем их нарушать. Мы разводим руками и говорим, что ничего нельзя изменить, боимся менять. А это – тупик. Базой для защиты прав человека является осознание человеком собственного достоинства.
АиФ: – Вы всегда на стороне «потерпевшего» от системы?
Д.К.: – Всегда. Даже если мне не нравится тот конкретный человек, чьи права нарушены. Например, недавно ко мне за помощью обратился орловец, отсидевший срок за экстремизм. Мне не нравятся экстремисты, я не разделяю их взглядов, но когда система нарушает их элементарные права, – я на их стороне. А суть конкретной проблемы в том, что в соответствии с действующим до недавнего времени законодательством Росфинмониторинг отслеживал движение средств по банковским счетам тех лиц, которые были причастны к экстремистской деятельности. В июле законодатель внёс поправки, в результате которых банковские счета этих людей заморозили. Человек теперь не может получить ни пособия, ни зарплаты, вообще не может снять ни копейки. Это самое настоящее нарушение прав человека, и подобная практика, на мой взгляд, недопустима.
Как орловцы генпрокуратуру одолели
АиФ: – Есть мнение, что правозащитники занимаются просто сотрясанием воздуха, портят имидж страны, в которой живут, и отрабатывают таким образом иностранные деньги.
Д.К.: – А вы сами-то в это верите? Мы занимаемся конкретным делом, защитой конкретных людей, хотя в моей практике был случай, когда мы, орловские правозащитники, изменили правоприменительную практику во всей России! И защитили таким образом права десятков тысяч россиян.
АиФ: – Что вы имеете в виду?
Д.К.: – Восемь лет назад к нам обратились дети репрессированных. Закон был так прописан, что дети репрессированных до 14 лет и дети старше 14 лет имели разные права, что существенно влияло на объём льгот. Например, дети, которым на момент репрессии родителей не исполнилось 14 лет, не имели права на надбавку к пенсии. Некоторые из них обратились в Конституционный суд, и тот вынес определение, согласно которому подобное разделение пострадавших от репрессий незаконно. Однако в Генпрокуратуре нашёлся человек – некто Сабир Кехлеров в должности зампрокурора, который разослал письма во все субъекты РФ, где фактически запретил прокурорам исполнять решение Конституционного суда. Во многих регионах дети репрессированных стали обращаться в суды, для которых письмо зампрокурора – не указ, и те выносили решения в пользу людей. Но это решение не распространялось на остальных, тех, кто не обратился в суд за защитой своих прав. Мы же пошли по другому пути и обжаловали решение прокурора об отказе в признании человека репрессированным. Нас поддержали местные СМИ и суды. Первое решение принял судья Семён Мельников, затем, более жёсткое – Марина Старых. Другим судьям оставалось только «копировать» их решения. И мы прорвали оборону прокуратуры! Правоприменительная практика была изменена, и все дети репрессированных получили льготы в полном объёме.
АиФ: – Как вы думаете, сегодня бы такое удалось сделать? Судьи бы рискнули пойти против Генпрокуратуры?
Д.К.: – Однозначно нет! Сегодня такие решения абсолютно невозможны. Мне очень грустно видеть то, что суды сегодня превращены в специализированный придаток системы «по отправлению правосудия» в понятных всем рамках.
Иногда, не скрою, на правозащитных конференциях, семинарах, неформальных тусовках кто-то нет-нет, да и сорвётся: «А нужно ли вообще то, чем мы занимаемся?».
Но мне практически каждый день звонят люди. И обращений «гражданин против власти» более чем достаточно. А здесь большой проблемой является «патерналистское сознание»: люди хотят, чтобы их кто-то защитил, а они при этом оказались бы в стороне от конфликта, не только не занимаясь защитой собственных прав, но даже имея возможность сказать: «Я тут вообще не при делах». Именно поэтому свою главную задачу я вижу не в том, чтобы защитить человека, а в том, чтобы научить его эффективным способам защиты своих прав. А главное – тому, что у него есть достоинство, которое он обязан защищать.
