Смерть шпиона. Сочинение ко Дню Победы

Был июньский день. Один из тех дней тишины, о которых так мечтали солдаты долгие четыре года. Правда, пока еще кое-где постреливали, кое-что довзрывали, кто-то безоговорочно капитулировал. И, все равно, мысли уже не о войне, она почти в прошлом. О скорой дальней дороге через границы освобожденных тобою стран, о доме, о любви…

А у этих двоих любовь не только мыслях, но и в действиях. На чердаке крепкого бюргеровского дома в ближних окрестностях немецкого Шпандау только что разомкнули объятия командир полковых разведчиков майор Шура Полеев и санинструктор Иринка.

Иринка, перед тем как нежно целовать любимого в нежно-стальные глаза, стыдливо одернула рубаху, мокрую от сока любви. Шура тоже успел прикрыться краем плащ-накидки, оберегающей их пылкие тела от укоризненных уколов прошлогоднего сена. Не надуманный ритуал стыдливости, в их делах и чувствах нет намека ханжества. Все давно и естественно сложилось само собой.

Это была, наверное, самая удивительная пара на весь Второй Белорусский, не похожая на остальные «походно-полевые» семьи. Третий год вместе, у всех на виду, ни для кого не секрет. Когда кругом ад, не до сантиментов и приличий, люди спешат жить. А они полгода ходили, как школьники на выпускном, сплетя мизинчики, пока между ними не случилось САМОЕ ГЛАВНОЕ. И потом, до самой до Победы, проводили ночи в разных палатках, землянках, позднее в избах, хатах, особняках, любя друг друга вдали от всё понимающих глаз однополчан. Ни одной усмешки, подколки и сальности, откровенность солдатская на них не распространялась. Не из-за боязни перед командиром «полеевских головорезов», как между собой называли в полку разведчиков, несмотря на строгие маты замполита. Всем известно, майор Полеев одним движением шейные позвонки ломает, а если не дотянется, нож в глаз воткнет с десяти шагов. Нет, тут другое. Тут святое, чистое, которое нельзя не уважать. Скажешь про Иринку – «ППД»,  в миг язык сам отсохнет, отрезать не надо. Кто бы мог подумать, что бывший воспитанник беспризорной коммуны станет наглядным примером рыцарского отношения к даме сердца…

Их отношения были на том этапе, когда бессмысленно спрашивать друг у друга: «Тебе сейчас было хорошо?». Конечно, а как еще? Лето кругом, войне конец, оба живы и молоды, впереди дорога домой, семья, мир и прочее счастье. Одно беспокоило Иринку, второй день нежно-суровый Шура уходил от нее вглубь себя. Если не во время самой любви, то после – обязательно. Однако она была не только романтичной тургеневской девушкой с воспитанием мамы – провинциально-трепетной учительницы русского и литературы. В ней были живы мудрые деревенские корни бабки по отцу, упорно диктовавшие патриархальную мудрость: мужик в думах - не беспокой, получишь. Она и не беспокоила. Только вздрагивала душой – уедем ли вместе?

А майору Полееву было над чем подумать. Вернее, не ему, а «Шульцу-27», которого он почти вытравил из себя за четыре года войны…

…Собственно, и Шульцем он стал не с самого рождения. До 14 лет бегал Вальтером Корном, беспечным потомком порченной немецкой фамилии. Всё бабка виновата, горничная висбаденской гостиницы, сблудившая еще в прошлом веке с русским кучером, оставленным в залог за номер проигравшимся в пух и прах купчиком, да так им и забытым на чужбине. Кучер оказался справный, частенько даже выступал в роли переводчика при непонятливых гостях из России. К вертлявой Грете подошел основательно, общую дочку признал, жил семьей. Однако тоска по березкам с извечным русским лекарством от душевной боли сожгли обстоятельного мужика до всякого срока. Хорошо, что успел обучить дочурку премудростям родного языка, чем предопределил ее будущую профессиональную специализацию. Ну, куда, скажите на милость, идти незаконнорожденной девице без средств к образованию, как не по стопам своей матери? Вот Эльза и пошла. Уже не в гостиницу, по частным домам, где гувернанткой, а где и просто прислугой. При чем преимущественно в семьи русских дворян, в них за знание языка доплачивали. Среди таких семей попадались весьма состоятельные, особенно после известной заварушки 17-го года.

От матери Эльза взяла еще романтическую блудливость. Юный Вальтер так никогда и не узнал имени своего папаши. Может, Вернер, кельнер из ближнего пивного заведения, частенько пробиравшийся по ночам в их флигель и вдумчиво сопевший над матушкой. А может, это был Петруша, беспутный недоросль тогдашних работодателей, он от Эльзы потом шарахался, как черт от лампады.

Князья Рычковы тоже что-то такое за ними подозревали, и совестились сына. С детства Вальтер чувствовал себя почти членом семьи. За общий стол, правда, не пускали, но и из кабинета не гнали, когда там обучали младших детей. Ему была хорошая наука, а матери – гарантия от безработицы. Уж сколько раз княгиня застукивали ее в интересной позе с задранным на голову подолом, то с одним из обслуги, то с другим, а то и с двумя сразу. Но лишь качала головой и изредка выговаривала быть осторожнее при детях. Вальтер все знал и стыдился своей неуемной «мутер». К русским же у него было двойственное отношение, от уважения до обиды пополам с ненавистью. Последнее чувство он старательно выбивал из боксерской груши в гимнастическом зале. И довыбивался…

Вальтер Корн так никогда и не узнает, как вышли на него, сопливого, в сущности, пацана, люди из ведомства адмирала Канариса, шефа имперской внешней разведки. Просто в один, то ли прекрасный, то ли кошмарный день серьезные мужчины прошли через ворота усадьбы, долго говорили с хозяевами, намного короче с матерью. С первыми холодно, но уважительно, со второй в приказном, почти угрожающем тоне. Десять минут на сборы, три – на прощание, и в машину. И без лишних вопросов, всё главное на месте.

Это главное он постигал своим неокрепшим умом месяц, если не больше. Жизнь перевернулась, как в романах Фенимора Купера, у объясняющих был явный дар психологов. Рейх скрупулезно подбирал по всей Германии подходящие кадры. Условия простые и, одновременно, архисложные в мононациональной стране. Славянские черты лица при немецком, желательно патриотичном, воспитании. Навыки русского языка, по крайней мере, генетическая предрасположенность к нему. Сложные отношения с родителями как гарантия от тоски по отчиму дому. Отменное здоровье вкупе с начальной физической подготовкой. Ум и интеллект приветствуются особо. Попробуйте найти хотя бы сотню юнцов с подобными характеристиками в большой по европейским меркам стране. Спорить можно, замучаетесь.

И ведь нашли! Почти триста кандидатов. Все они сразу стали Шульцами  под индивидуальными номерами. В первые два года обучения отсеялись по тем или иным причинам больше двухсот. Кто за немощью, кто за бездарностью, а кто по статье «естественная убыль во время тренировки».

Но те, кто выдержал и дошел до конца… Нет, их не снимешь в расовой агитке Лени Риффеншталь «Торжество нации». У многих носы картошкой, волосы цвета пожухлой соломы, никаких вам арийских профилей или рельефных мышц. Большинство отобранных «Шульцев» по внешности своей подходили под определение «европиоиды без явных национальных признаков», так называемые, «люди толпы». На этом и базировался основной принцип отбора агентов без прикрытия – ничем не выделяться.

Зато эти обычные с виду парни умели то, что не под силу половине бойцов из отряда Отто Скорцени, прославленного диверсанта века № 1. Стрельба по-македонски из всех видов стрелкового оружия, владение ножом – итальянская каморра обзавидуется, приемы рукопашного боя, собранные со всего мира. К этому прибавьте радиодело, шифрование, альпинизм, вождение гражданской и военной техники, прочие навыки, характерные для шпионов-диверсантов экстра-класса. Помножьте перечисленное на особый психологические тренинг, заключавшийся в том, что такие специфические знания и умения включаются только в определенной момент, в бытовой ситуации никаких рефлексов. Помножили? Тогда перед вами полный портрет «Шульца», секретнейшего оружия вермахта.

Решение о создании особой боевой группы, члены которой в течение нескольких лет должны работать каждый в своем автономном режиме, принималось на секретном совещании в личном кабинете Канариса. Состоявшегося через неделю после того, как на еще более секретном совещании в кабинете Гитлера был утвержден перспективный план начала подготовки к войне с Советским Союзом. Идея группы, правда, больше похожа на авантюру из шпионского романа, но вполне в духе адмирала. По всей Германии разыскивались подростки со славянскими корнями и навыками русского языка, но воспитанные в немецком духе и тефтонских традициях. За несколько лет, до приближения призывного возраста, прописанного в Конституции СССР, они овладевают всеми смертоносными и зубодробительными приемами, и за год до «часа Х» забрасываются на территорию потенциального противника. Работа кропотливая и дорогостоящая, у каждого свой маршрут по необъятной стране, но живые машины убийства в перспективе должны окупить все расходы. Далее каждый по своей легенде внедряется в советское общество, тихо живет в нем, зарабатывая авторитет собственными способностями к военному делу, и ждет призыва на действительную военную службу или всеобщую мобилизацию. Расчет строился на том, что, постепенно раскрывая свои недюжинные таланты, «Шульцы», рано или поздно, окажутся вблизи крупных советских военных деятелей, по которым и будет нанесен смертоносный удар из самого сердца рейха. При чем спешить с выполнением основного здания от них не требуют. Наоборот, запрещают. А вдруг кто-то из молодых героев будет награждаться самим Сталиным или Ворошиловым? Один быстрый удар ладонью, тычок пальцами в область обожаемой всей страной шеи, и советский враг окончательно деморализован, ату его, бери тепленьким!

Связь киллеров с Центром осуществляется через территориальных агентов, законспирированных кайзеровской разведкой еще с прошлой войны. И чтобы никакой самодеятельности! Должен же адмирал Канарис представить своему фюреру неопровержимые доказательства того, что это именно он приморил крупного советского военноначальника, а не какой-то гражданский выскочка Шелленберг...

…Вот так Вальтер Корн, он же агент «Шульц-27», стал Александром Полеевым, бывшим воспитанником подмосковной коммуны имени Эрнста Тельмана, направленным по распределению на предприятия Старого Оскола. Конечно, НКВД зря хлеб с маслом не жуёт, при его желании справленные на закрытом берлинском печатном дворе документы могут быстро стать скороспелой липой. Нет, сделаны они были весьма основательно, с учетом всех бюрократических формальностей и печатей. Зато один запрос в канцелярию коммуны, очная ставка с преподавателями или однокашниками, и – смерть шпиону! Да только направлялся трудовой подросток Шурик не на оборонный завод, и даже не новенькую ГРЭС. На самый обычный пищевой комбинат наладчиком поточных линий. Ну, кто в кипучем море энтузиастов индустриализации заподозрит в битом жизнью пареньке с московским акающим говорком врага народа? Не профессор, чай, не студент, не троцкист, и, упаси Господи, не скрытый еврей, они с такими глазами-волосами в природе не встречаются.

Имея за плечами четырехлетний опыт жизни в казарме секретного подготовительного центра, молодой специалист Полеев быстро освоился с нравами рабочего общежития. Вернее, смирился с ними, не влезая в пьянки-драки, но и не дичась товарищей по рабочему классу. А товарищи те были, преимущественно, прекрасного пола, склонные к романтике, сказывалась специфика производства. В близких контактах с ними Шура был прост без лишней галантности, спасибо спецкурсу по «половым отношениям в условиях социализма», который им читал врач-отщепенец их советского консульства, в середине 30-х перекинувшийся на сторону врага. Все по-солдатски, без галантных прелюдий и стихов Гейне. Барышни попадались по большей части деревенские и к Камасутре с поэзией непривычные, Коэн-Шульц вполне сошел за своего парня. Хотя было у него в резерве секретное оружие, основанное на знании древних трактатов о любви, и подкрепленное практическими занятиями с опытными фройлян из спецслужбы Абвера. Но это на крайний случай, когда надо будет ради высшей цели свести с ума какую-нибудь радистку или шифровальщицу из штаба. А до этого ни-ни, конспирация. Да и смысл себя по пустому растрачивать? Не было у Шульца-27 к этим ядреным девахам никаких чувств, одна физиология и «дабы не отвыкнуть».

Через пару месяцев работы наладчик Шура взял два дня отгулов и поехал знакомиться с красотами соседнего Воронежа. Там он наладил связь со своим территориальным куратором через почтовое окошечко «до востребования», получил подтверждение приказа вживаться в среду и готовиться к службе советской родине. Что он и сделал, записавшись сразу на курсы «Ворошиловский стрелок» и боксерскую секцию. В первой он быстро преуспел - преподаватель завидовал кучности попаданий. А во второй вообще чуть не прокололся. На пятой тренировке забылся в спарринге и выдал четверть того, что мог. Был бы тогда у ринга кто-то из федерации бокса, вся легенда насмарку. Разоблачить сразу, может, и не разоблачили, но в московский спортивный клуб точно забрали, а там дополнительной проверки не избежать. Пронесло, отделался всеобщим уважением пополам с боязнью, а к призыву и кандидатский значок на грудь получил. Спорт-рот тогда в Красной Армии не было, зато в личном деле призывника Полеева появилась запись «хорошо владеет силовыми  приемами бокса». Вкупе со стрелковыми достижениями появлялся хороший шанс попасть в то подразделение, которое надо…

Однако бокс неожиданно перевернул всю дальнейшую историю немецкого супердиверсанта Вальтера Корна, превратив его на четыре года войны в бесстрашного полкового разведчика Шуру Полева, легенду и гордость Второго Белорусского. Из-за областных соревнований призыв в армию отложился до лета, и в начале июля он уже уехал в эшелоне с остальными старооскольскими мобилизованными в полную военную неизвестность. Последняя весточка от куратора наказывала – дать знать о месте прибытия.

Но путь на войну прервался у самой Москвы под бомбами родного Шульцу «люфтваффе». Дальше были три недели беспамятства в подмосковном госпитале и осколок, с трудом извлеченный из теменной части. А так же частичная амнезия по принципу «тут помню, там не помню». У Полеева она оказалась уж очень выборочной. О том, кто он есть на самом деле, Шура помнил отлично. Навыков, полученных в разведшколе, тоже не растерял. А вот шифры, радиокоды, адреса и запасные явки – как ластиком кто-то стер. Чуть позже он неимоверным напряжением воли и мозговых ресурсов вспомнил фамилию и номер почтового ящика своего куратора, при первой возможности послал весточку о себе.

Но так бывает на войне, опытный и осторожный «крот» погиб от первой же бомбы, упавшей на Воронеж, оборвав своей смертью все, что только было можно оборвать. Был у него, конечно, и дублер, без этого резиденту никак. Вот только у Корна не было с ним никаких связей, а сам мобилизованный Полеев безвозвратно затерялся в сумятице 41-го года.

Единственное, что полезного дал тот осколок, так это возможность бывшему коммунару явить неплохое знание немецкого. До этого Шура сам додумался, прослушав в госпитале восторженную лекцию прикомандированного нейрохирурга о нераскрытых тайнах человеческого мозга. Позже, уже став полковым разведчиком, он на голубом глазу пересказал ее своими словами особисту, заинтересовавшемуся, откуда это у детдомовца иностранный словарный запас богаче «хенде хох» и «шнель». Откуда, откуда… Может, осколок помог вспомнить все то, что говорил на родном языке их учитель немецкого из обрусевших. Или генетическая память заработала, беспризорнику совсем не обязательно знать свою родословную. И особист поверил, такими разведчиками, как Полеев, не разбрасываются и к стенке ставят только в самом крайнем случае.

Был бы на дворе 43-ий, год прорывов, наверное, дело закончилось плотным общением со СМЕРШем, от которого добра не жди. Но тогда немцев только отогнали от Москвы, какие уж тут скрытые диверсанты, самим бы выжить. Появились, правда, первые заградотряды, но Полеев о них только слышал, разведчик всегда впереди.

Не сразу он попал в разведку. Сгоревшие при налете на эшелон документы восстанавливали в спешке, с его слов. Хоть Васей Чапаевым обзовись, никто специально проверять не будет. Как услышал начальник формировочного пункта о погибшем безвременно значке «Ворошиловский стрелок», так на бокс просто не обратил внимание. Ему была дана четкая команда – отыскивать всех, кто когда-то в тире взял плюшевого мишку в качестве приза за меткость. А тут, пожалте, готовый снайпер! Уже в ноябре 41-го красноармеец Полеев прибыл на Калининский фронт с простой и естественной задачей – всемерно уничтожать живой контингент противника. В первый день «на номере» в нем во весь голос заговорил немецкий патриот Вальтер Корн. Несмотря на строгий инструктаж в Абвере – забыть о своей национальной принадлежности ради великой цели, а там фюрер и Б-г все спишут – мушка снайперки соскальзывала с далеких фигурок в родных его сердцу мышиных шинелях. Так и вернулся ни с чем, получив укоризненный взгляд командира. В конце второго дня взгляд стал подозрительно-угрожающим. Особенно на фоне успехов остальных снайперов полка. Шура искренне удивлялся, каким образом те ухитряются нащелкать до десяти фрицев за день, когда он сам видит в окуляр прицела от силы пяток, бездумно забредших за околицу оккупированного села. Потом сообразил – а кто проверит, в конце 41-го наблюдателей с ними еще не посылали? Ну, и сам начал притаскивать, особо не выделяясь и не вызывая подозрений. А на седьмой день выстрелил и случайно попал, гадивший у тына фельдфебель даже подтереться не успел. Ничего в душе не ёкнуло, как будто так оно и надо. Что ж, значит дело его правое, интересы Германии превыше всего.

К февралю прилетела на грудь «За боевые заслуги», замполит поощрительно бросил насчет «Красной звезды». Авторитет есть, но к поставленной сверхзадаче агент Шульц-27 не продвинулся ни на сантиметр. Ведь из снайперского окопчика не то, что Жукова, собственного ротного не подстрелишь. И совсем не факт, что когда-нибудь Звезду Героя ему будет вручать сам усатый генералиссимус. Наградят перед строем, а толку?             

Начал младший сержант Полеев ненавязчиво прогуливаться около землянки разведчиков, момент искать. И нашел. Парни тренировались в метании ножа, один клинок случайно отлетел к нему под ноги. Снайпер его так в нарисованную на сосне мишень запустил, циркачи от зависти удавятся. Потом повторил на бис, простодушно объяснив, что в его сиротском детстве не было других игрушек. Потом, когда вместе перекуривали, рассказал о боксерских достижениях. И дело сделано, командир полковой разведки час орал матом на полеевского ротного, а в конце увел с собой ценного кадра.

И началась у Шуры Полеева привычная курсанту Шульцу жизнь, к чему и готовили. Рейды в тыл врага, молчаливые «языки», которых надо не только дотащить, но и «развязать», подрывы мостов и железнодорожных путей. А главное, теперь не надо было сдерживать наработанные рефлексы. В разведке контингент особый, «наседку» (стукача) внедрить проблема, за линией фронта любую фальшь на раз почувствуешь. Да и профессия это не любопытная, лишних вопросов не задают. Полеева так никто и не спросил, почему бывший боксер бьет чаще не кулаком, а ногой или ребром ладони? Откуда простой воронежский парень узнал болевые приемы, которыми он в одиночку может обездвижить сразу двух «языков»? Эка невидаль, способности у хлопца такие, он и минную науку освоил за два дня. Главное, чтобы для пользы общего дела. Совсем удивил Шура своих друзей-коллег, когда в немецкой форме прошелся гоголем по захваченному городку, небрежно спрашивая у встречных офицеров вермахта, где находится комендатура. Так легенда о чудесном прозрении еще в госпитале была заготовлена. Позже она восхищенно прошла и по родному полку, дойдя до совсем не нужных ушей. Но и чекист счел за благо поверить, каких только чудес на войне не бывает. Сказка-быль солдатам силы придает и веру в победу укрепляет.

Шли дни, недели, месяцы, прошел почти год. Слава разведчика Полеева гуляла по всему фронту, ордена падали на грудь. Уже два раза к Герою представляли, но дело кончилось одним «Лениным», скупо было советское правительство на награды в два первых, не самых удачных, года войны. Вот и командир разведки, благодаря Шуриным успехам, ушел на повышение в штаб армии, оставив его после себя.

Но молчала родная германская сторонка, как бы забыв о своем секретном агенте. Сколько раз главный полковой разведчик оставался один на один с передатчиком, но подлый взрыва авиабомбы уничтожил в голове все строчки цифр. У Шуры еще в госпитале были большие проблемы с арифметикой, но на бытовом уровне он все быстро восстановил. А вот с профессиональными – хоть ты тресни…

Гвардии капитан Полеев был нетипичным командиром. Начальник полковой разведки мог позволить себе сидеть за картами, маршруты рейдов в тыл противника разрабатывать, да группы провожать-встречать. Но он не такой, ему сие занятие скучно, сам рвался в дело. Поэтому-то в ставке фронта и не спешили с очередными званиями и продвижением по службе. Шура был больше нужен стране таким, каким он есть. Отчаянным диверсантом-следопытом, где он один стоил пятерых, а не кабинетным работником. Полеева такое реноме вполне устраивало. Сначала живущий в нем Шульц-27 резонно рассчитывал в одном из рейдов выйти на контакт со своим истинным командованием. Не получалось, любой встреча с немецкими офицерами высшего звена обязательно заканчивалась или захватом, или срочной ликвидации последних. В какой-то момент патриот Вальтер Корн занервничал, поймав себя на мысли, что выполняет он кровавую работу во вред рейху обстоятельно, чуть ли не с удовольствием и гордостью за результат. Потом списал это на тонкости конспирации и рефлексы, крепко вбитые психологами-инструкторами из спецотдела Абвера. А они учили вживаться в предлагаемые обстоятельства и не мучить совесть тонкими переживаниями. Похоже, этот урок он усвоил на отлично.

Но дальше-больше. Сначала Шульц-27 открыл для себя, что думает исключительно по-русски, высший пилотаж для шпиона-нелегала. Потом с удивлением обнаружил, что сны о немецком прошлом перестали мучить его ночное подсознание. Последнее прозрение было равносильно нравственной катастрофе. Уроженец Висбадена Вальтер Корн окончательно превратился в подмосковного сироту Шуру Полеева. Теперь он живет его представлениями о чести и Родине, все мечты его неотрывно связаны с Победой. Не Великой Германии над большевистской Россией, а как раз наоборот. И партбилет в нагрудном кармане гимнастерки, полученный во время награждения очередным «Боевым Красным знаменем», стал для него не пропуском к главной цели заброски, а чем-то другим. Неизмеримо большим и значимым, связывающим с новым народом, который все больше становится своим.

Ох, и боролся же Шульц-27 с этой душевной крамолой. И спиртом, и ненавистью к неполноценным расам, воспитанной в абверовской спецшколе. Кончилось тем, что он твердо решил уйти за линию фронта, оправдав свои грехи перед Германией уничтожением всех генералов, до которых только дотянется рука. И ведь ушел бы, если живым остался. Но тут появилась Иринка…

Это чистая, почти прозрачная девушка, напомнившая ему всех недоступных фройлян из плебейского детства сына прислуги, окончательно убрала супер агента Шульца из головы и сердца советского разведчика Шуры Полеева. Надо сказать, что он и до этого не чурался амурных интрижик, больше похожих в военных условиях не на любовный акт, а на оправление одной из естественных мужских надобностей. Со встреченными на фронтовых дорогах солдатками, радистками, санитарками он был тактичен, но прост до холодности. Подобное поведение вполне входило в разработанный начальной легендой образ рабочего парня со здоровыми инстинктами. Несколько излишнюю замкнутость и суровость, особо подозрительные особисты с чистой совестью списывали на трудное детство и издержки военной профессии. Какие могут быть нежности и сантименты, если из каждого рейда он возвращается с руками по локоть в крови…

А тут, как в сердце выстрелили из амурного лука. Долгие годы перед глазами разведчика будет стоять трогательная фигурка, закрывшая ладонями лицо, горевшее от солдатской сальности. Полееву даже не нужно было кулаками махать или затвор автомата передергивать. Просто прикрыл нового санинструктора спиной, да чуть оскалился, как машинально делал перед каждым захватом «языка». Все встало на свои места и лишних пояснений не требовалось – она под его защитой. А если кто из залетных Иринку обидит, пока ее Шура немецкие штабы на уши ставит, то будет иметь дело со всем полком, если не со всем фронтом. Девушка легенды сама легендой становится.

Весь полк с замиранием следил за развитием этого, почти детского, романа. Такого ни в одном кино не увидишь: опасный мужик в пропахшей гарью и смертью гимнастерке и санинструктор, которой по должности положено ампутированные ноги-руки «утилизировать», ходят друг за другом, как на выпускном вечере. Поцеловались в первый раз и то через месяц, будто вечность у них в запасе. Удивительная вещь, подобная неспешность событий исходила именно от Полеева, Иринка сразу была готова, если не на все, то на многое. И ничего удивительного, разведчик Шура брал от жизни то, чего был лишен подросток Вальтер в силу своего, прямо скажем, специфичного отрочества. Тихих прогулок вдали от всех, случайных прикосновений, ощущения чего-то нарастающего, неизбежного и желанного. У Иринки нечто такое уже было в старших классах. Но ведь не с матерым волчарой-фронтовиком, грозой робких, но любопытных «Красных шапочек». Попав на фронт в действующую армию, она готовила себя совершенно к другому. Не такая уж наивная девочка, полгода под немцами была, потом в тыловом госпитале. Насмотрелась на простоту отношений и даже прониклась патриотизмом подруг – «ему завтра на смерть идти, как не дать?». А тут такая сказка, такое чудо, такое счастье…

В полку их роман почти не обсуждали. Чаще из уважения, реже из-за боязни поплатится за несдержанный язык. И все-таки многих мучила мысль - ну что такого Полеев, у которого ордена на груди не помещаются, нашел в этой неброской, почти невзрачной девчонке, к которой, чуть было, не прилепилось обидное прозвище «серая мыша». Не понимали, что разведчик Шура испытывает к своей девочке трепетную жалость, самое острое эротическое чувство, накрепко привязывающее сильных мужиков к маленькому и беззащитному. Что ж, каждому свое.

А война катилась своим чередом на запад. Полеев с головорезами исправно ходил за линию фронта. Как правило, возвращался с добычей, иногда раненый, но всегда живой. Кто-то его хранил от серьезных бед. За два года ни одной серьезной раны, требующей долгого лечения в тылу, а там – «куда Родина прикажет». Не разбросало, все время вместе.

Только когда польско-германскую границу пересекли, смутно стало на душе у Шуры, в ней стал просыпаться подзабытый Вальтер. Думал – «вот увижу знакомые с детства бюргерские домики, и патриотизм вернется». Обошлось. Он очень быстро понял, что собственные воспоминания надежно зашторены иринкинами рассказами о маленьком деревянном домике в самом центре Вышнего Волочка, о незнакомом натуральному немцу самоваре под яблонькой, о варенье из крыжовника, сваренном на меду по старинному русскому рецепту. Самое удивительное было то, что мысли о будущем тоже были в той стороне. Вальтер Корн две ночи промучился, потом сплюнул и окончательно стал Шурой Полеевым. Если арийская родина забыла о своем верном сыне, пусть ей и будет хуже! А для него теперь Иринка - Отчизна.

Прошли еще месяцы, и кончилась война. Их полку не пришлось брать Рейхстаг, других забот было навалом. Берлин головорезы увидели уже после подписания Пакта о безоговорочной капитуляции, да и то, в качестве экскурсантов. Война ушла от них как-то сразу, и в этом была своя высшая справедливость – обидно гибнуть, пройдя Чистилище до самого конца. Полеева уже два раза вызывали в штаб, интересовались планами на будущее. Намекали на блестящую военную карьеру, на таинственные московские перспективы. Это Шура исключил для себя сразу. Потенциальный контрразведчик такую проверочку пройдет - ни одному подозреваемому в шпионаже не снилось. А вот насчет армии стоило подумать, куда ему на гражданке со своими «особыми навыками?» Но сначала к Иринке, с тещей знакомиться. Тот деревянный домик в три окна ему давно ночами снится…

Всё решено, всё на мази. Момент истины настал внезапно, как случается только в приключенческих романах и, иногда, в жизни. Шел неспешно июньским днем по центру Шпандау гвардии майор Александр Полеев по своим офицерским делам. И вдруг инстинкт разведчика дал сигнал «опасность». Исходила она от сухощавой фигуры лютеранского пастора, третий раз повстречавшегося ему за последние два дня. Шел святоша навстречу как бы ни при чем, но от него исходили неслышные посторонним позывные. Поднял Шура взор, посмотрел во внимательные глаза с требовательной ноткой, тут и наступило прозрение. Это был Ганс. Вернее, один из группы « гансов», кураторов их разведшколы. Не его личный, но инструкция, которая была основным законом для «шульцев», гласила – «в особых обстоятельствах подчиняться любому из старших как Б-гу или фюреру». Ну, а что может быть особей, чем полное и окончательное поражение твоей страны в войне? Твоей?! Внутренний Шура Полеев был против. Внутренний Шульц-27 проснулся, оживился, но пока помалкивал.

Можно, можно было пройти мимо, недоуменно мазнув взглядом по костистому лицу религиозного аскета. Рейды по тылам еще и не такой выдержке обучат. Но что-то не сработало в отлаженной психике разведчика, пик узнавания зафиксирован. Уйти, как ни в чем не бывало, выбросить из головы? А потом поймать пулю из-за угла, предателям всегда смерть. Или в штаб залетит письмо с разоблачением «крота». Тут не только ему полный швах, Иринке позор вечный. Ко всему прочему любопытство, неужели еще не конец борьбе? Или это Шульц-27 окончательно воспрял из мертвых?..

Как бы там ни было, Полеев сконцентрировал внимания на руках прохожего. Пальцы пастора, на пару секунд оторвавшиеся от чёток, выделывали замысловатые кренделя. Глухонемому непонятные, но только не одному из лучших выпускников секретной разведшколы. «Завтра в два часа дня около ближайшей кирхи» - вот что они писали. Есть контакт. Осталось решить, что с этим делать…

…Вот о чем думал Шура Полеев, обнимая свою чуткую к опасности Иринку. До встречи у кирхи оставалось всё меньше времени, за ней неизвестность. Приговор, как предателю великого дела, не справившемуся с заданием? Не исключено. Оправдательных мотивов полно, он лишь следовал инструкции. Но кто в час национального позора будет выслушивать сомнительные объяснения винтика «непобедимой германской машины»? Пришло время карать. С другой стороны, какой смысл затевать конспиративные встречи, рисковать, когда он свободно ходит по городу? Нажал на курок и все дела, мало ли одиноких выстрелов сегодня звучит по всем освобожденным территориям. Нет, не время для красивых ритуалов с зачтением приговора. Тут иное. Но что? Скоро узнаем, идти к кирхе все равно придется, не в первый раз. Страха перед неизвестностью Полеев не чувствовал, отвык, а вот душевное сомнение не отпускало. Неужели все-таки Шульц?!          

Ровно в два он проходил мимо кирхи. Ровно за 15 секунд до его появления из дверей храма вышла знакомая сухощавая фигура. Через полчаса они встретились в глухом месте пригородного парка у рукотворного заболоченного пруда. У того самого, в котором, кроме отощавших от жаркого лета головастиков, ловить нечего. И вообще, делать нечего, никто шпионов не потревожит.

Взгляд пастора был по-офицерски строг, но с некоторой надеждой на справедливость.

- Ваш номер, Шульц?

- Двадцать семь, Ганс..?

- Просто Ганс, цифровые символы отменены, как не актуальные. То же самое касается и Шульцев. Вы четвертый, с кем установлен контакт.

- А остальные…

- Остальные выполнили свой долг до конца. Правда, не все, несколько шелудивых псов затесались в славные ряды тайных героев рейха. Попались, развязали языки, надеясь на большевистское снисхождение. Думаю, уж вам-то не надо объяснять, чем заканчивается подобная наивность?

Полеев только хмыкнул про себя. Пару раз у его двойника Шульца возникала шальная мысль покаяться, искупить кровью, перестать быть игральной картой-перевертышем. Не для себя, для Иринки и их общих детей, которые когда-нибудь обязательно будут. Удивительно, но совесть, как таковая, его не мучила. Он всегда делал, что должно, а на чьей стороне, совсем другой вопрос. Он же не организатор, не идеолог. Он исполнитель, при чем, отличный.

Но всего этого «пастор» не слышал, не телепат он, что тут сделаешь. У него совсем другие полномочия и задачи.

- Вы удивитесь Шульц, но я не буду спрашивать оправданий. Ваш «славный боевой путь» в общих чертах известен, фронтовые газетенки «За Родину, за Сталина!» в Абвер доставлялись. Мы даже в курсе, что вы так и не встречались с фигурами, достойными выполнения вашей высокой миссии. Скорее, это наша недоработка, что не смогли вовремя выйти на контакт. Что ж, в работе разведчика-нелегала всех случайностей просчитать невозможно. Бомбежка, частичная потеря памяти, гибель основного контактера. Честно признаюсь, ваш след был обнаружен только к середине 43-го, когда уже стал актуален новый секретный план. Вы готовы его выслушать?

При этих словах Ганс неожиданно шагнул вперед, в секунду освободил кобуру Полеева от пистолета. Чуткие пальцы молниеносно прошлись по складкам гимнастерки и галифе, попутно зацепив в сапоге десантную финку. Мог его в этот момент нейтрализовать разведчик? Возможно. Шансы в рукопашной у обоих волков были примерно равны, тут дело в удаче. Шура стоял спокойно, наработанные годами смертельных схваток рефлексы были заторможены. Или сомневались рефлексы, выжидали чего-то?

Показное смирение сработало. Ганс заметно расслабился, увидев перед собой дисциплинированного бойца, осознающего необходимость страховки и готового к новым подвигам во славу Великой Германии. Шульц-27 не переиграл. Или не играл вовсе?..

- Придется нам вам поверить, времени на проверку все равно нет. Итак, два года назад наши аналитики спрогнозировали вероятность поражения в этой войне. Докладывать об этом фюреру было не только бесполезно, но и опасно. Сразу бы причислил к паникерам с самыми плачевными последствиями, не обращая внимания на звания и заслуги. Ну, что с ефрейтора возьмешь? Однако в руководстве рейха нашлись весьма дальновидные и прагматичные люди. Геноссе Гимлер стал постепенно аккумулировать финансовые средства рейха на закрытых иностранных счетах. Наш адмирал занялся организационной работой, переправляя материальные ценности на подводных лодках к берегам Южной Америки. Там, в одной из банановых республик, сегодня создана база подготовки к великому реваншу. Час его наступит не в этом веке и не при нашей с вами, Шульц, жизни. Пока мы погрузим жидовствующий мир в хаос террора, приучим жить в постоянном, саморазрушающем страхе. А потом ударим по настоящему. Не обязательно мы, немцы. Скорее всего, миссия арийской расы будет заключаться в общем руководстве, мы за эту войну и так достаточно крови пролили. Арабский Восток, Юго-Восточная Азия - вот кладовая живого ресурса для борьбы. Одни удобства, в их религиях человеческая жизнь ничтожна перед высшей целью. Что касается наших временных попутчиков-латиносов, ничего слаще сахарного тростника в жизни не едавших, это отличный биоматериал для проведения актов тотального устрашения. И такие как вы, Шульц, передадут им свои бесценные знания и опыт. Теперь можете задавать вопросы.

Полеев-Шульц-Корн молчал. Сейчас он превратился в биоробота, когда-то ювелирно созданного Абвером. В нем боролись два начала воина - дисциплинированного солдата рейха и советского разведчика, гордости Второго Белорусского. А еще два времени, прошлое и настоящие. Но на самой периферии этой схватки появилось еще одно – будущее. Осталось решить, каким оно будет.

Ганс расценил заминку по-своему.

- Ты не один, солдат. Я не случайно появился в этом городе, командиры всегда помнили о вашей команде и пытаются собрать всех оставшихся в живых патриотов. Я еще не успел сообщить о нашем контакте, но не сомневаюсь, что именно ты займешь достойное место в будущей иерархии. Больше никаких нагрузок, никакого риска. Не скрою, ты представляешь из себя отличный материал для последующей работы в тылу врага, легенда и характеристики просто идеальные. Но что ты там достигнешь в карьере? Рядовой командир разведчиков, инструктор в диверсионном деле? Полученные от тебя сведения не покроют и десятой доли урона, который ты нанес и еще можешь нанести немецкой идее. Не буду скрывать, я еще не сообщил в Центр о нашем контакте, но мне даны необходимые кадровые полномочия. И не буду так же пугать, но ответ «нет» означает сигнал к немедленной ликвидации. Поэтому, смелее, прими единственно верное решение, с этой минуты у тебя начинается новая жизнь. Ты к ней готов, солдат?

Ганс зря сказал о новой жизни. Перед глазами солдата не вспыхнули яркие пляжи далекой Америки. Зато из душевной глубины возникла трогательная фигурка его Иринки. Его будущего, единственного из всех возможных.

Ответ был готов. Полеев вытянулся во фрунт, рявкнул «Яволь!» и выбросил руку в известном и проклинаемом миром приветствии. Во время движения из правого рукава гимнастерки прямо в ладонь впрыгнул маленький дамский пистолет, умело приспособленный подмышкой на резинках. Очень полезная штука, однако, любой диверсант обзавидуется. Как сухой сучок под ногой треснул. Но от «сучка» во лбу у Ганса появился кровавый пузырек. Эффект от этого был усилен ударом ноги в грудь, пославший незадачливого «фюрера» на самую середину прудика. Место неглубокое, да только кто искать будет? А если и найдут, вряд ли советская комендатура долго будет копаться в причинах смерти какого-то пастора. По одной одежде ясно, что вражина, религия – опиум для народа.

В отличие от известных шпионских детективов, Шура не стал топить свое любимое подмышечное оружие. Оно ему еще пригодится. А если нет, то и слава Труду, память о войне останется. Главное, Ганс умер. И Шульц-27 тоже, теперь навсегда…

…Уже через полчаса гвардии майор Александр Полеев подходил к расположению полкового медсанбата. По молчаливой договоренности с Иринкой, они не демонстрировали на людях свои отношения. Но только не в этот день, необъяснимо тревожно было на душе у девушки. Белый халатик вылетел на встречу любимому и замер. Нет, все хорошо. Да еще как, нежно-стальные глаза стали просто нежными, без тени раздумий и тревог. Теперь скорее прильнуть.

Шура обнял родное тельце, внутри которого уже жил их маленький третий, и нарочито задумчиво спросил:

- Так ты твердо уверена, что твоя мама меня не испугается?

Удачи тебе, разведчик!

Леонид Черток