О слабости российской идентичности

И еще одна из моих недавних статей.в "Эксперте" от 7 марта 2011 года.

Нации не создаются толерантностью

Всплеск межэтнических столкновений в России связан не столько с недостатком толерантности, сколько со слабостью общенациональной российской идентичности

Выступления на Манежной площади в декабре и последующие попытки националистических организаций устраивать разборки на улицах Москвы показали, что пренебрежение национальными проблемами может оказаться просто опасным для властей — потому что выяснение отношений с кавказцами грозило перерасти в выяснение отношений с властью. Именно ответом на эту угрозу сращивания национального и социального протеста стало заседание президиума Госсовета в Уфе 11 февраля, на котором было сказано: «Мы, все граждане России, являем собой российскую нацию, от гражданского единства которой во многом зависит наше будущее».

Основным инструментом укрепления российской нации признана толерантность. Проблема, однако, в том, что нации не создаются ни заявлениями, ни толерантностью. Нации основываются на базе общего для всех населяющих страну этносов видения будущего этой страны, общих символов, ценностей и исторического мифа в высоком смысле этого слова, то есть истории, передающей представление о месте нации в мире, о ее предназначении, о героях и героических событиях.

Два типа национализма

Такому пониманию нации противостоит этнический национализм, крайней формой которого является нацизм. Проявление этнического национализма со стороны большого этноса, какое, в частности, мы видели на Манежной площади, демонстрирует национальную фрустрацию и национальную слабость, недостойную великой нации. Проблема заключается в том, как из этого состояния выйти, потому что этнический национализм большого этноса в многонациональном государстве разрушает это государство.

Преданность символам, ценностям и историческим мифам называется в зависимости от их характера имперским или гражданским национализмом. Имперский (государственнический) национализм характерен для абсолютных монархий и авторитарных режимов и основывается на преданности этнических элит правящей династии или лидеру нации. Такой режим устойчив, пока монархический или авторитарный принцип правления признается подавляющим большинством элит, правящая династия или диктатор является общепризнанным символом нации, а история династии лежит в основании национального исторического мифа. Вот почему свержение монархии в России с неизбежностью привело к развалу страны. Чтобы создать новое государство — СССР, потребовались новые символы, ценности и исторические мифы.

Гражданский национализм отличается от имперского тем, что наряду с символами и мифами он опирается на демократические ценности, которые придают нации осознание своего великого исторического предназначения. Именно гражданский национализм создал современные государства и нации Европы и Северной Америки.

 Достаточно вспомнить слова из Декларации независимости: «Все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью». И именно эти слова стали, в частности, идейной основой для преодоления самой острой проблемы США — расизма и дискриминации. Невозможно верить в эти принципы и придерживаться расистских взглядов, рано или поздно противоречие для искренних людей станет невыносимым. Пример Штатов показывает, что созидание нации — это большая и упорная работа, которая потребовала сто лет на преодоление рабства и еще сто лет — на преодоление самых вопиющих его последствий. И тем не менее американский исторический миф — это вера в то, что вся история США представляет собой последовательное продвижение к воплощению этих принципов, причем не только в самих Штатах, но и во всем мире. Как сказал в своей инаугурационной речи президент Джон Кеннеди, «на всем земном шаре по-прежнему актуальна та революционная вера, за которую сражались наши отцы… Сегодня нам нельзя забывать, что мы — наследники той первой революции».

Проблема России

Чтобы сообщество, основанное на гражданских ценностях, было устойчивым, в национальной элите должно существовать некоторое ядро, состоящее из людей, искренне этим ценностям преданных, действительно их уважающих, верящих в них, создающих и поддерживающих исторические мифы. И способных поставить перед нацией цели, этих ценностей достойные. Цинизм не проходит. Для полиэтнической нации это особенно важно. Из-за принципиальной неустойчивости конструкции такой нации ее элита должна постоянно быть впереди всех проблем, которые возникают перед страной.

Причем это ядро элиты не обязательно должно быть политически однородным. Единые ценности и политический монополизм не одно и то же.

Сложенная подобным образом нация может достаточно легко рассыпаться, если элита утеряла веру в национальные ценности и просто цинично их эксплуатирует для достижения собственных эгоистических интересов. Пресловутый советский народ вполне укладывался в гражданское представление о нации: он имел видение будущего, символы, ценности и исторический миф, которые власти пытались сделать общими для всех населявших Союз этносов, но мы знаем, как этот Союз исчез: буквально в течение нескольких месяцев. Потому что практически вся советская элита отреклась от советских символов, ценностей и советского исторического мифа.

И не просто отреклась, но подвергла их полной десакрализации и осмеянию. Кто-то понимал, что это приведет к распаду страны, и, может, даже к этому стремился, кто-то нет, наивно думая, что можно на ходу придумать новые ценности или обойтись без них. Но чудес не бывает.

Проблема России как нации заключается в том, что у нее до сих пор не сформированы новый исторический миф и новые общепринятые ценности, не поставлены цели, способные объединить граждан самого разного этнического происхождения. А национальная толерантность, которой мы все желаем, рождается только при реализации общих целей и из исторического мифа, в котором находят свое место представители всех российских этносов.

Еще в XIX веке известный французский ученый и писатель Эрнест Ренан сказал, что нация это «ежедневный плебисцит», в котором надо все время побеждать.

Проблемы российского патриотизма

Одной из особенностей революции 1991 года стало то, что, отвергнув советский миф и советскую историю, за исключением, пожалуй, Великой Отечественной войны, она не смогла вернуть и предшествующую историю дореволюционной России, потому что и та и другая противоречили вульгарно понятому либерализму ее лидеров. О приверженности демократическим ценностям правящей элиты после расстрела парламента тоже можно было говорить лишь условно. Да и история Отечественной войны стала подвергаться коррозии. Если Гитлер и Сталин, коммунизм и фашизм — одно и то же, а демократические ценности подвергнуты уничижению, борьба с нацизмом теряет смысл. В этом, в частности, одна из причин возникновения нацистских молодежных группировок. Ведь в результате всех потрясений 1990-х скомпрометирован был весь набор идей, которые могли бы противостоять доморощенному нацизму: и либерализм, и социализм, и коммунизм.

Победа в войне оказалась лишена какого-либо идейного наполнения, кроме собственно патриотического. Но патриотизм можно наполнить и нацистским содержанием. В условиях идейного вакуума у нацистов для этого находятся вполне логичные доводы.

«Многие молодые люди, — отмечает профессор Высшей школы экономики Руслан Хестанов, — рассматривают своих родителей, дедов как неудачников. Советский проект не удался, перестройка не удалась. Царизм тоже не удался. Если все у нас неудачно, то начинается поиск какой-то замены. Отсюда и увлечение нацистской идеологией. Там, где не сформированы национальные демократические ценности, рождаются чудовища».

Кроме того, лишенный идейного содержания патриотизм исключает Россию из ряда великих наций, которые строят свою идентичность на великих идеалах (достаточно вспомнить, скажем, США, Францию, Индию), придает претензиям России местечковый характер и, в конечном счете, ставит под угрозу ее единство. Как сказал член научного совета Московского центра Карнеги Алексей Малашенко, «в советское время, какими бы мы ни были разными, было чувство принадлежности к великой державе. А сейчас в России молодой человек с Кавказа принадлежит к меньшинству, которое, как ему кажется, справедливо или нет, постоянно унижают. Но зато он причастен к великой мусульманской умме, которая не признает национальных различий и которая одна дала по морде американцам. Совершенно другое самоощущение».

 Вот почему попытка властей обратиться за поддержкой к так называемым традиционным религиям как основе национальной идентичности чревата угрозой еще большего раскола общества. Во-первых, потому, что обращение к религии в многоконфессиональном обществе объективно раскалывает его, как и обращение к этническим корням. А во-вторых, потому, что религиозные ценности практически всюду и всегда вступают в противоречие с ценностями модернизации. Касается ли это семейных отношений, науки, моды или литературы. Это в России понял еще Петр I, а в такой мусульманской стране, как Турция, — Ататюрк, которого часто сравнивают с Петром.

Возвращение истории: война

История любой страны не может существовать без опорных событий, придающих ей смысл. В ХХ веке Россия пережила три величайших события, наполненных демократическим и, что особенно важно в нашем контексте, интернациональным содержанием. Это революция 1917 года, Великая Отечественная война и полет в космос Гагарина.

Демократическое содержание Великой Отечественной войны, которую вел Советский Союз против фашистской Германии, определяется тем, что наша победа спасла демократию в Европе независимо от желания большинства европейских народов, что бы теперь ни говорили их историки и политики. Разве Венгрия, Румыния, Хорватия, Словакия, Италия, Финляндия защищали демократию в той войне? Что уж говорить о сдавшихся — Франции, Бельгии, Голландии. И тем более о Германии.

Как писал в преддверии Второй мировой войны Джавахарлал Неру, «в Европе Советская Россия остается единственным препятствием для фашизма; если оно будет уничтожено, будет положен конец демократии во всей Европе, в том числе и в Англии, и во Франции». Но война спасла и перспективы демократического развития самой России, пусть и оказавшиеся довольно отдаленными. И в этой борьбе участвовали все народы бывшего Союза.

И то, что во главе нашей страны в то время стоял Сталин, не отменяет этого факта. Кстати, сам Сталин в своем выступлении 6 ноября 1942 года в ряду прочих целей англо-советско-американской коалиции назвал восстановление демократических свобод в завоеванных нацистами странах. Можно назвать это лицемерием, но, объективно говоря, так и получилось. В одних странах раньше, в других — позже.

Возвращение истории: революция

Лидерами революции, которая началась в феврале и закончилась в октябре 1917 года, были люди, которые в массе своей верили, что выбранный ими путь и есть единственно возможный путь к наиболее последовательной демократии, сочетающей политические, социальные и национальные свободы. Народные массы всех национальностей России, поддержавшие этих лидеров, возможно, мало понимали в демократии, но точно видели в революции воплощение своих представлений о свободе. Демократические идеалы всех участников революции, от кадетов до большевиков, потерпели в то время поражение, как и идеалы всех демократов Французской революции, от фельянов до якобинцев. Чтобы эти идеалы окончательно победили во Франции, потребовались почти сто лет и череда кровавых потрясений. Но это не лишает Французскую революцию статуса демократической иконы во всем мире.

Наша революция на своих знаменах наряду со словами «свобода, равенство, братство» написала слово «справедливость». И требование справедливости стало ключевым в истории прошлого века. Под лозунгами, во многом заимствованными у нашей революции, прошли практически все революции и освободительные движения ХХ века, радикальным образом изменившие мир.

Запуск в космос Гагарина, победа в космической гонке, гигантский научно-технический рывок в 1960-е — именно в эти годы Советский Союз стал второй экономикой мира — были, безусловно, результатом творческого подъема, вызванного революцией и победой в войне. Подъема, который переплавил в творчество стремление советских граждан к свободе.

И либералы, и нынешние российские коммунисты отказывают нашей победе в войне и нашей революции в их демократическом содержании и тем самым разрушают основы российской идентичности. К сожалению, именно их взгляды пока побеждают в российском обществе.

Возвращение истории: 4 ноября

Видимо, надеясь заслонить дату 7 ноября, власти придумали праздник 4 ноября, не сумев придать ему хоть сколько-нибудь внятного смысла. В результате, с одной стороны, его присвоила Православная церковь, а с другой — его стали эксплуатировать шовинисты. Он стал праздником, раскалывающим страну. Пока это праздник только для кого-то в Москве, но вряд ли для кого-то в Махачкале. Однако у тех далеких событий было и очень важное демократическое содержание.

Многие историки сходятся во мнении, что победа в Смуте открывала перед российским народом перспективу перехода к модернизации с опорой на общество. Россия могла встать на путь, по которому уже пошла Западная Европа и который в нашей стране представляли и будущие вожди раскола, и лидеры народного ополчения. У современной России есть выбор, что отмечать 4 ноября: порыв к свободе, которым отмечена и сама Смута, и выход из нее, или восшествие на престол Романовых (празднование этого события фальшиво в современной республике), или разгром поляков, которого на самом деле не было, потому что это была гражданская война, в которой, к слову, Романовы занимали не самую лучшую позицию в стане Тушинского вора.

Стремление к свободе — это то, что может объединить всех российских граждан независимо от национальности. И это относится ко всей истории России, истории, которой, если мы хотим сплотить страну и действительно создать нацию, необходимо придать именно такой смысл: поиск и обретение свободы.

И конечно, это должна быть история всех народов России, включенная в мировой исторический контекст. Перефразируя известные слова «вождя народов», можно сказать, что нам нужна такая история России, в которой история русского народа не отрывалась бы от истории других ее народов и где история всех народов России не отрывалась бы от мировой истории.

Обрести образ будущего

Впрочем, история может быть опорой только той нации, у которой есть осознание своего будущего. Без будущего история не нужна. Для создания нации нам не хватает образа будущего и стратегии его достижения. В целом и в возможных деталях. Несмотря на наличие всяческих «стратегий». Потому что стратегия без идей, вдохновляющих если не все общество, то хотя бы значительную его часть, не становится общественным явлением.

Ясно, что не народ создает образ и стратегию. Но он может и должен участвовать в их обсуждении. Их не может создать и один президент. Этим должна заниматься ответственная элита, объединенная в политические партии, предлагающие свои варианты будущего, основанные на разном понимании общих ценностей.

Отсутствие сколько-нибудь вдохновляющего видения будущего России у правящей элиты очень хорошо иллюстрирует предлагаемая реформа образования, которая, отказываясь от традиционной для российско-советской школы цели формирования гармонично развитой личности, заменяет ее ложно понятой рациональностью: учить только тому, что потребуется в суженной до функциональности жизни.

Действительно, если все видение будущего развития России сконцентрировано в условном «Сколкове» и не предполагает новых «запусков Гагарина», то образование потребуется только избранному кругу тех, кого в это «Сколково» допустят. Но тогда не получится нации.

Преодолеть заброшенность и ненужность

Как заметил Руслан Хестанов, «такие бурные, спонтанные проявления недовольства, какие произошли на Манежной, во всем мире сопровождали перепролетаризацию населения в период мощных технологических перестроек экономики и всего общества. Но если в Европе это было связано с научно-промышленным скачком, то у нас — с деиндустриализацией и архаизацией экономики и социальной структуры». Архаизация общества, вызванная в том числе идущим с 1990-х годов процессом распада экономики и системы образования, формирует новый тип ненужного человека. И в Москве, и в русской провинции, и на Кавказе.

Чувство заброшенности и ненужности очень сильно во всей российской провинции, особенно в национальной и особенно среди интеллигенции. Это чувство отверженности поддерживается СМИ, прежде всего телевидением, преподносящим под видом псевдоюмористических передач оскорбительный образ как провинциального русского обывателя, так и «кавказского человека». Тем более что ему не противопоставляется ничего позитивного и жизнеутверждающего.

В течение почти двадцати лет, прошедших после распада Советского Союза, национальный вопрос был на периферии государственного интереса. Власти, конечно, не одобряли национализма в национальных республиках, тем более когда он грозил российскому единству, но со снисходительной иронией относились к националистическим эскападам Жириновского, рассматривая его как полезного клоуна, отвлекающего националистический электорат от «реальных пацанов». При этом погромный национализм экстремистских организаций, похоже, не рассматривался как реальная угроза, а в силовых структурах даже воспринимался с сочувствием, как форма сдерживания «кавказской агрессивности». Участие многих сотрудников правоохранительных органов в чеченской войне и теракты не добавляли им симпатий к «инородцам». Убийства и избиения представителей национальных меньшинств, конечно, преследовались, но не вызывали гневной реакции. Как заметил один московский дагестанец, «к нам никто не приезжал, когда убивали наших, как приехали к болельщикам, когда убили одного из них».

В советское время крупные города на Кавказе были центрами современной урбанистической культуры, в них жило много представителей научно-технической интеллигенции, в том числе национальной. По мнению профессора Хестанова, «сейчас города превращаются в большую деревню. Исчезает городской образ жизни. То, что происходит сейчас в Москве, на Кавказе началось примерно с крушения Советского Союза. Село ринулось в города, потому что в селе оказалось нечего делать. И это смешение разных стилей жизни породило конфликты не только в Москве, но и в городах Кавказа. Только в Москве это воспринимается как межэтнический конфликт, хотя корни одни и те же. Это депролетаризованная среда. Это люди, которые потеряли свою социальную ориентацию». Причем это не зависит от национальности.

Воспитание патриотизма, как это предполагает реформа школы, в такой среде не только бесполезно, но и опасно. Потому что архаично понятый патриотизм — это заведомо этнонационализм с присущим ему радикализмом. Это мы уже имеем сейчас. Восстановление современной, основанной на знаниях экономики, в том числе на Кавказе, и ориентированное на такую экономику образование, в том числе изучение демократически понятой истории всех народов России, — лучшее воспитание патриотизма. И лучшая основа для гражданского единства российской нации.             

Кто отвечает за российскую нацию

Ответственность за создание политической нации лежит не на государстве и чиновниках, а на тех, кого принято называть интеллектуалами, на тех, кто формирует общественное мнение, независимо от того, к какой социальной группе они относятся: творческой и научной интеллигенции, специалистам, предпринимателям, сотрудникам СМИ. Но когда одни представители интеллектуальной элиты России готовы пожертвовать половиной страны ради ложно понятого принципа самоопределения народов, как будто эти народы проявили какое-то желание самоопределяться; когда другие готовы вытолкнуть «инородцев» из России из-за любой драки хулиганствующей молодежи; наконец, когда все эти интеллектуалы готовы терпеть потоки разрушающей Россию оскорбительной глупости, которую постоянно преподносят СМИ, в отношении всех народов страны, в лучшем случае брезгливо отворачиваясь от них, трудно говорить об ответственности.

США преодолели разрушающий страну расизм тогда, когда ее интеллектуальная, в первую очередь творческая, элита заняла самую активную позицию в борьбе с этим злом. Не государство, а именно общество сформировало нетерпимое отношение к расизму и способствовало окончательному включению черной Америки в американскую политическую нацию.

Создание российской политической нации станет возможным, когда интеллектуальная элита, отказавшись от столь любимой в России позы иронически отстраненного отношения к собственной стране, сможет сказать о ней, как когда-то сказал об Индии Джавахарлал Неру: «В ней есть что-то неуловимое, что-то от древней легенды. Кажется, что какие-то чары владеют ее душой. Она — миф и идея, мечта и видение и в то же самое время нечто совершенно реальное, осязаемое, ощутимое… Но она в высшей степени достойна любви, и никто из ее детей не может забыть ее, куда бы ни забросила их судьба и какая бы необыкновенная участь ни выпала на их долю». Индия еще более сложная страна, чем Россия, но ей удается сохранить единство, в том числе благодаря возвышенному отношению к ней индийской интеллектуальной элиты.