«Это очень страшно — понимать, что все в твоих руках». Психоаналитикесса — о помощи тем, кто не боится говорить правду в России

«Мы помогаем человеку обнаружить себя»

 

- Что может и не может психологическая помощь? Может ли психология прекращать конфликты или не давать им развиваться, или же она только помогает сохраниться в этих конфликтах с психологической точки зрения?

- Что может и не может психологическая помощь - исходя из каких ожиданий и исходя из каких запросов. Наш проект направлен на краткосрочную психологическую помощь, в коротком кадре. Это от четырех до шести сессий, помощь бесплатна. Мы хотим помочь тем, кто к нам обращается за разрешением актуальных для них конфликтов. Речь не идет о какой-то глубокой психологической проработке или работе с глубокими слоями психики.

По поводу конфликтов - смотря, о каких конфликтах идет речь. Если речь идет о том, что мы в бытовом смысле понимаем под конфликтами (конфликты со своим окружением, со своей семьей, какие-то ценностные конфликты), то мы можем с помощью терапии вырабатывать совместно с заявителем или заявительницей временные решения. Но если речь идет о том, что в психологии понимается под конфликтом, – конфликт психический, то тут мы не обойдемся коротким сроком. Это требует длительной помощи и больших инвестиций со стороны того, кто обращается за психологической помощью.

Наш проект, в большей степени, занимается тем, что мы понимаем под конфликтами в обыденном смысле. А по поводу предотвращения – разумеется, нет. Это не магия и не внушение. Мы не можем советовать человеку, как ему поступать в той или иной ситуации.

- Сейчас, по наблюдениям, у людей часто возникает конфликт ожидание-реальность. Человек просто не может смириться с реальностью. Отчасти потому, что он бессилен, ничего не может сделать, ему кажется, что он бесполезен. Какие временные решения вы можете ему предложить?

- Мы работаем с большим количеством запросов, связанных с активистской деятельностью или с переживаниями по поводу политической и социальной ситуации, по поводу необходимости принимать важные и сложные решения в этот период. Принятие реальности происходящего – это то, с чем мы во многом и работаем. Человек приносит нам какой-то запрос, связанный с трудностью обнаружить себя в происходящем. Мы пытаемся этому человеку помочь обнаружить себя в тех обстоятельствах, в которых он оказался.

Но с другой стороны, что такое принятие реальности? У каждого своя реальность, и мы это уважаем. И в этом смысле я бы не говорила о принятии реальности как таковой. Я говорила бы о том, чтобы вместе с человеком нарисовать ему ту картину мира, которая будет приносить ему наименьшие страдания. А уж какая это будет картина мира, это будет его решение, но уж точно не наше.

- Что не так в сфере психологической помощи сейчас? Что нужно изменить?

- То, чем занимаемся мы, исходит из той нехватки, которую мы обнаружили в сфере психологической помощи после начала масштабного вторжения. [Появилось еще] несоответствие огромного количества запросов на психологическую помощь и наличия каких-то организаций или инициатив, которые эту психологическую помощь предоставляют бесплатно. Мы преследовали две цели: сделать эту психологическую помощь доступной и связать ее с близкими нам ценностями. Не просто с ценностями капитализма, когда вот мы хотим придумать очередной способ, чтобы заработать. Мы хотели избежать такого.

Еще одна проблема - засилье, популярность того, что можно назвать дискурсом по психологии. Это когда из каждого утюга тебе расскажут, какой у тебя диагноз, какой тип у тебя привязанности и так далее. Люди активно этим пользуются в качестве инструментария для самопомощи. До определенной степени, я считаю, это оправданно. Но в то же время, конечно, это уводит некоторых очень далеко от того, что с ними по факту происходит. Мы пытаемся найти брешь в этих наслоениях из того, что человек прочитал. И это брешь, связанная именно с его собственной позицией, а не с тем, что про него пишут в интернете.

- Когда зритель занимается самодиагностикой по таким видео «Какой у тебя диагноз» — насколько это обоснованно?

- Я вижу здесь две стороны этого феномена. С одной стороны, это, строго в профессиональном смысле, можно расценивать как защиту: человек выбирает какое-то слово или какой-то диагноз, который, как ему кажется, его описывает, присваивает себе новую идентичность. Исходя из этой идентичности он пытается обращаться с собой, со своей жизнью, вплоть до своего организма, поскольку зачастую за этими диагнозами тянется определенный тип медикаментозного вмешательства. Так человек пытается защититься от того, что с ним происходит в действительности. Эти диагнозы являются довольно пустыми. Есть, например, 30 человек с одним и тем же диагнозом «пограничное расстройство личности». И что, мы их всех будем лечить одинаково? Мы им всем будем давать одни и те же советы? Мы будем по одной и той же модели проводить с ними сессии? Разумеется, нет. Это 30 разных человек, у которых 30 разных судеб и 30 разных проблем. Одинаковый диагноз в каком-то смысле нас отдаляет от решения конкретных проблем конкретного человека.

Второй момент связан с попыткой человека на самом деле что-то о себе узнать. Это первый набросок самопонимания для многих людей. Что-то происходит с их телом, их мыслями, их эмоциями, они пытаются это понять. Естественно, они обращаются к тому, что плохо лежит. А плохо лежит у нас дискурс по психологии. В этом дискурсе можно найти, на самом деле, большое количество ответов относительно некоторых загадок по поводу себя. Мне кажется, где-то на стыке этих двух аспектов я бы эту проблему рассматривала.

- Почему вообще в последние годы возник такой запрос у людей - узнать побольше о себе?

- На мой взгляд, это связано с политической, социокультурной ситуацией в России.

Мы долго жили в коллективистском обществе, где индивидуальность не сильно ценилась. Ценилась функция человека в общественном организме. Потом при переходе к новой, более индивидуалистки ориентированной, связанной с капитализмом [реальности], появился запрос на самоисследование [в ответ] на появившееся отсутствие коллективистского идеала.

Прекрасная Россия будущего и психология

 

- Если представить, что стресс, в котором мы сейчас живем, закончился, то запрос на психологов уменьшится?

- Если уменьшится, то и слава Богу. Значит, людям в целом стало легче, и можно только радоваться. Самая большая радость для любого психолога — если его пациент может без него обойтись, а не впадает от него в зависимость. С другой стороны, было бы здорово, если после этого периода острого стресса – когда людям просто срочно нужно решать какие-то всплывшие проблемы, чтобы стабилизироваться, – у какого-то количества людей появился бы запрос на глубинное самоисследование.

- Психология — часть прекрасной России будущего?

- Я не очень согласна с этой формулировкой, потому что «прекрасная Россия будущего» — это проблематичное означающее. Это какое-то пустое слово, которое непонятно, что значит. Но если мы говорим про какие-то перспективы, я бы хотела, чтобы люди серьезно относились к возможностям психологии в широком смысле. Это не просто забава для тех, у кого есть деньги и время, или необходимость для тех, кому совсем плохо и кто вообще ничего делать не может. А хотелось бы [чтобы понимали], что это легитимный инструмент. Вот, допустим, у тебя воспалилось горло или ухо – ты идешь к врачу, и он тебе выписывает капли. И точно так же с неврозом, например. Ты идешь к психологу, и он тоже тебе помогает с этим справиться.

Нужно понимать, что тот же психоанализ вырос из медицины, а Фрейд был врачом. Изначально его цель была в том, чтобы людям помогать, а не просто разрабатывать какие-то красивые и сложные теории о том, как человеческая душа устроена. В этом смысле психолог точно такой же врач, который лечит.

- Вы считаете, что нужно чаще говорить о важности помощи и ее необходимости. Психологическая помощь не превратится в добровольно-принудительную практику?

- Популяризация — это работа, которой нужно заниматься. Никто не узнает о том, что ты делаешь, если ты не будешь пытаться о них сообщать в публичном пространстве. Но, с другой стороны, нужно пытаться избежать перегибов, чтобы это не было исключительно подчинено капиталистической логике или логике соцсетей, раскрутки. Это должно исходить из какого-то, на мой взгляд, концептуального ядра.

Все, что связано с мейнстримом, имеет тенденцию себя навязывать, поэтому оно и становится мейнстримным.

Зачем помогать активистам

 

- Сейчас вы работаете с активистками, журналистками, преподавательницами. Почему выбрали эту конкретную целевую аудиторию? 

- Эта целевая аудитория - не просто в маркетинговом смысле целевая аудитория, это то сообщество, к которому мы по преимуществу сами принадлежим. Так получилось, что, будучи частью этого сообщества, я подумала после 24-го [февраля 2022 года] вместе со своими друзьями: что я бы могла сделать как психоаналитик, чтобы в этой отвратительной ситуации помочь людям?

- Какие есть проблемы у этой аудитории? С чем им приходится бороться каждый день?

- Очень заметная проблема отношений с окружением. У кого-то разладились отношения с родителями из-за разницы политических взглядов, с партнером, с коллегами. Второе — это эмиграция и вынужденная смена места жительства, необходимость как-то обнаружить себя в совсем новых, незнакомых обстоятельствах. Третье – это запросы, связанные с выгоранием от активистской, волонтерской деятельности.

Люди очень много работают, работают бесплатно, но при этом не чувствуют, что они в глобальном смысле приносят какую-то пользу.

- В России много провластно настроенных людей, считающих, что происходящее – правильно и справедливо. Кто будет работать с ними? Или вы считаете, что, списав эту часть населения, возможно построить общее здоровое и прекрасное будущее?

- На мой взгляд, вопрос касается очень тонких пересечений между личным и политическим. Есть довольно известный итальянский психоаналитик Сержио Бенвенуто. Он высказывался, что, если бы к нему в анализ пришел человек фашистских или людоедских взглядов, он бы отказался взять его в анализ. Несмотря на то, что профессия психолога предполагает нейтральность по отношению к убеждениям заявителя или заявительницы. Для психолога это достаточно радикальный жест – сказать, что он не будет работать с человеком на противоположном конце политического спектра.

Что касается нашего проекта, он не был задуман таким образом, что мы не работаем с теми, кто поддерживает политику Российской Федерации в этой ситуации. Это не было зафиксированным принципом проекта, но подразумевалось. Вопрос относительно того, что делать с людьми, у которых противоположные взгляды на происходящее, конечно, хороший. Это [взгляды] не значит, что они не люди, не нужно демонизировать. Да, возможно, они тоже нуждаются в помощи. Но это уже вопрос политики. Это не то, чем психологи занимаются. Более того, у этих людей есть свои психологи, с которыми они могут работать. Огромное количество специалистов придерживаются этих взглядов. Эти люди могут обратиться к ним.

В задачи психолога не должна входить какая-то условно-идеологическая проработка или попытка повлиять на взгляды того, кто к нему обратился.

Скорее для нас вот этот фильтр — это вопрос нашей миссии и того, кому мы хотим помогать.

- С какими проблемами приходится сталкиваться самим психологам из-за войны?

- Пока ничего такого радикального на юридическом уровне нет. Хотя грозились принять закон о деятельности психологов, что психолог должен работать корректным образом с политическими убеждениями своего заявителя. Если человек высказывает, например, какие-то революционные идеи или ставит под вопрос текущий режим, то психолог должен ему на это указать и это скорректировать. Но, слава Богу, это не было принято. Хотя вероятность того, что подобное произойдет, в нашем государстве сейчас очень высокая.

«У всех поплыли координаты»

 

- Некоторые пишут, что в России эпидемия психологических расстройств. Это правда?

- Мне кажется, это что-то, что Фрейд называет недовольством культурой, когда человеческий организм вынужден жить по определенным кодам. Сейчас, когда происходящее в обществе, мягко выражаясь, крайне нестабильно и нет четких ориентиров, от чего можно отталкиваться, помимо позиций по войне. Это единственная четкая линия демаркации, которой можно в этой ситуации придерживаться. Либо я за, либо я против. Но в остальном, все социальные институты находятся в каком-то странном, шизоидном состоянии броуновского движения. Непонятно, какие законы примут завтра, что будет, как общаться с ближним. Разумеется, это все провоцирует у людей неврозы, психозы и так далее.

- Неврозов стало заметно больше, потому что многие пошли диагностироваться или мир правда сходит с ума?

- Людей, которые не понимают, как себя расположить, как себя идентифицировать, конечно, [стало] больше. Сейчас можно наблюдать тенденцию, связанную именно с внешними обстоятельствами. До этого все могли адаптироваться, каждый по-своему, с большим или меньшим успехом. Сейчас такой момент, когда у всех поплыли координаты.

- Есть ли сопротивление у лечащихся, которые устали от психотерапии за два года войны? Как вы с ними работаете? И как до них условно дотянуться?

- Психотерапия в том числе про то, чтобы понять, что не бывает волшебных пилюль. Ты обратился к психологу и ждешь, что за два-три сеанса или даже за два-три года работы твоя жизнь радикально изменится, и ты при этом не будешь прикладывать к этому никаких усилий. Лучшее, что может продемонстрировать в таком случае терапия, это что она не является панацеей. Человек должен четко понимать, что это его собственный выбор – продолжать. Несмотря на всю помощь, которую может оказать психолог, в конечном итоге все сходится к собственному выбору: продолжать страдать или пытаться что-то придумать, чтобы минимизировать свои страдания.

В этом смысле терапия — хороший метод вернуть человеку его агентность, а не забрать у него ее. Например, какие-то коучи зачастую занимаются тем, что они эту агентность забирают, потому что они говорят человеку, что ему надо делать, чтобы ему стало лучше или чтобы он стал более успешным.

Психологи никогда ничего подобного не делают, не дают советов и не направляют в какую-то определенную сторону. Психолог скорее покажет человеку голый факт – у него есть агентность. И этого должно быть достаточно.

Но это очень страшно – понимать, что все в твоих руках. Не все справляются с этим объемом свободы и с этим пространством для маневра. Одно дело, когда все решают за тебя родители, государство или твой коуч. Это удобно, когда тебе говорят, что тебе надо делать. А когда психолог тебе показывает, что всех этих людей не существует, ты решаешь сам за себя, это такой момент шока для многих. Не все и не всегда с этим справляются, поэтому нужно с уважением относиться к решению цепляться за кого-то другого.