«Надо продолжать делать то, во что ты веришь». Интервью с Софьей Косачёвой, пожарной, которую включили в список ста самых влиятельных женщин 2023 года

Список Би-би-си, люди из Москвы

 

— Как вы узнали о том, что вас включили в список ста самых влиятельных женщин в 2023 году?

— Я узнала о том, что меня включают в список, еще до публикации — мне написал редактор. Первая мысль — так на самом деле не может быть, думала, что пишут мошенники. Потом все же убедилась, что это не так. Я была в полной уверенности, что публикация, может быть, сорвется, дальше ничего не будет, меня решат исключить из списка и возьмут другую [кандидатку].

О том, что публикация все-таки вышла, я узнала от своих бывших коллег. Полетели поздравления с разных сторон, даже от моих старых друзей, которые никак не связаны с пожарной тусовкой. Люди говорили, что, когда видели заголовок «Софья Косачёва вошла в список…», у них сначала падало сердце в пятки, а потом они дочитывали и радовались.

Я была смущена, и, если бы я находилась на пожарном выезде, то могла бы, наверное, и не ответить, потому что отвлеклась. Не скрою, что мне приятно, будет лукавством, если я скажу, что мне [включение в список] не важно. Но я не ради этого все делаю. 

— Как считаете, в чем заключается ваше влияние?

— Наверное, я влияю на вдохновение и мотивацию людей. Когда любишь дело, которым занимаешься, становится легко заинтересовать других. Я всегда была со всеми на равных. Когда мы приезжали помогать в регионы, то всегда выполняли одинаковую работу со всеми — тяжелую и грязную. Ожидается, что из Москвы должны приехать какие-то богачи, которые боятся в своих кроссовках и каблуках ступить в грязь. А мы делаем все вместе. Это правда вдохновляло людей, помогало многим не опускать руки.

Что бы ни происходило, надо продолжать делать то, во что ты веришь. Пока веришь, это вдохновляет людей вокруг и влияет на них. Когда верить перестану, наверное, будет пора заняться чем-то другим. Это время может прийти раньше, чем закончится моя жизнь. Но я уже меняла свой жизненный путь на 90 градусов.

— Как вы впервые оказались на пожаре?

— Мы со школьной подругой, с которой часто ездили по музыкальным фестивалям, планировали в августе 2010 года поехать на один из таких, но не сложилось. Она рассказала, что познакомилась с классными ребятами, меня покатают на лодочке среди красивых островов, где много воды. И что там нужна помощь по хозяйству. Уже в электричке подруга сказала, что они тушат лесные пожары.

У меня были достаточно строгие родители — я называю себя оранжерейным ребенком. В том числе после 18 лет я всегда вовремя приходила домой и с сомнительными личностями не общалась. К тому же, я — пианист, белоручка, которая точно не поедет тушить пожары. 

Поехав, я подумала, что в любой момент могу вернуться домой, если что. И так оказалась на Ладожских шхерах. Меня просили помочь по хозяйству, надо было готовить еду. Я согласилась, умея готовить макароны и яичницу. Через три дня я делала по пять блюд, а через пять отправилась на пожар. 

— Как попали в первую экспедицию?

— Зимой 2011 года я пошла на курсы. И дальше несколько лет у меня с сентября начиналась учеба, я находила какую-то работу, к маю сдавала досрочно сессию, увольнялась и оставляла лето для возможности путешествовать, больше внимания уделять волонтерству на Ладоге.

В 2012 году я переехала из Санкт-Петербурга в Москву, и это было новым окном в пожарную деятельность. А в 2014-м была первая экспедиция — в Астрахань. Там были тростниковые пожары с выбросами пламени до 20 метров в высоту. И это, конечно, вызывало ощущение того, что это невозможно потушить. Но волнение при работе прошло спустя три-четыре пожара. Это не страшнее, чем любая другая работа.

«Все горит, и нет денег»

 

— Какие вызовы есть в вашей работе?

— Наверное, главный вызов в работе — это уметь много пить кофе и долго не спать. Может быть, на ранних этапах главный вызов был «девочка-пожарная». У нас до сих пор по закону городской пожарной женщина вообще быть не может, а на лесных пожарах только несколько лет назад — не без нашего участия — приняли изменения в профессиональный стандарт.

Это все приводит к тому, что любые сотрудники, с которыми встречаешься на пожаре, тебя не воспринимают как реальную рабочую единицу и иногда пытаются оберегать. 

Однажды мы работали в Свердловской области в заповеднике «Денежкин камень». Пожар был на высоте 600 метров от основания. Чтобы пробраться к огню, надо было перейти ледяную речку, а потом почти два часа идти в гору наверх. Мы шли с сотрудником Авиалесоохраны, он кряхтел, пыхтел, лицо красное, пот льется градом. Я иду точно такая же: кряхчу, пыхчу, лицо красное. Остановились в какой-то момент, и он сказал: «Ну что же вы, барышня, ну куда претесь? Ну вам же тяжело». Я посмотрела на него и ответила: «Вам же тоже тяжело. И вы тоже претесь».

Потом я стала относиться к этому проще. Если вы заинтересованы в работе, вы будете со мной сотрудничать. Если не заинтересованы, я без вас все сделаю.

— Какие вызовы будут в 2024 году?

— Все горит, и нет денег. Когда самое время много что-то делать, той команды, которая была, и финансовых возможностей нет. Дальше вопрос — сможет ли голова придумать что-то дистанционно полезное.

— А что о вашей работе думают близкие?

— Мои родители долго не воспринимали [работу пожарной] всерьез — даже после первой экспедиции, из которой я привезла фотографии с громадным пламенем. Мама удивлялась, что это опасно, и рассуждала: раз опасно, то надо учиться, а это сложно, дочь не может таким заниматься. А если дочь этим занимается, то, значит, все не очень уж и опасно и не так страшно.

Мне кажется, они приняли и осознали то, чем я занимаюсь, в 2018 году — мы тогда поговорили об этом так, что я почувствовала их принятие. Мне вручили медаль «Патриот России» от Авиалесоохраны. Такие награды для родителей, которые верят государству, смотрят телевизор и так далее, значимы.

Гринпис, пожары, волонтерство

 

— Как вы начали работать в Гринписе?

— После экспедиции [в 2014 году] я стала волонтером Гринписа. В 2015 году устроилась на работу ассистентом руководителя токсического проекта. Несколько лет прыгала по разным должностям, пока не освободилась вакансия в пожарном направлении. 

В Гринписе я занималась методической работой, составлением пособий, инструкций, материалов для детей о пожарах. И координировала волонтерские группы добровольных лесных пожарных, занималась для них фандрайзингом, организовывала экспедиции и ездила сама. В один из сезонов, который длился полгода, на пожарах я провела 90 дней.

— Как появились первые волонтерские группы лесных пожарных?

— Раньше группы добровольцев действовали автономно и в совсем малой части природных зон. А в 2014 году был один из витков развития, когда это стало потихоньку превращаться именно в сообщество, а не отдельно работающие группы.

В том году очень сильно горел Забайкальский край. Я познакомилась с волонтерами из Читы — до сих пор существует группа добровольных лесных пожарных Забайкалья, которые потом летом того же 2014 года на Ладоге участвовали в тренировочном лагере для людей из разных регионов. В 2015-м году появились группы в Иркутске и Бурятии. 

Мы старались делать так, чтобы во время наших поездок в регионы все внимание уделялось местным волонтерам — у них должны сложиться отношения с органами власти, средствами массовой информации.

Несмотря на то, что я занималась движением добровольных лесных пожарных, я никогда не могла влиять на конечные решения людей — это была принципиальная позиция для устойчивости системы. И Гринпис не брал на себя центр, потому что когда есть одна точка, от которой все зависит, достаточно ее убрать, и все развалится. Вот Гринпис сейчас закрыли, а 25 групп все еще существуют. Многие из них имеют самостоятельное юридическое лицо.

Пока Гринпис работал, мы через коммуникацию с разными спонсорами, органами власти, грантодателями искали, кому дать денег, — по сути, мы просто сводили людей. Моей [главной] рабочей задачей в ДДЛП было развивать сообщество, создавать структуру для обмена опытом и общения. Я три года активно работала над созданием новых групп, но последние годы занималась поддержанием уже существующих.

— А были ли неудачи?

— Были и те группы, в которые мы вкладывали много сил, а они так и не заработали. Я около четырех лет работала с Екатеринбургом абсолютно впустую. Мы проводили там лекции, ездили с выступлениями. У нас было несколько заходов, и в какой-то момент мы решили, что хватит эту лошадь пинать, потому что ничего не выходит.

И осенью того же года [в Свердловской области] было большое количество лесных пожаров, горели торфяники — появились волонтеры, которые говорили: «Давайте, едем тушить». Мы с ними вот уже третий год работаем вместе.

В Астрахани тоже не получалось, но сейчас есть группа, которая делает большой акцент на работу со спутниковым мониторингом и стала центром информации для региональных СМИ. А вот в Архангельске группа так и не сложилась — после обучения жизненные обстоятельства потенциальных руководителей группы изменились, и она не заработала.

Подрыв конституционного строя РФ

 

— Почему, по-вашему, Гринпис признали нежелательной организацией?

— Формальным поводом стало письмо от Якубовского [Александра, члена Госдумы]. С ним у нас давняя история по поводу закона, который позволяет рубить лес на Байкале. Он сначала писал на нас заявление с требованием признать Гринпис иноагентами в Минюст, а потом и в Генпрокуратуру. Что ж, упертый парень, молодец. Но его заявление — это триггер, рано или поздно нас бы и так признали нежелательными.

— Как вы отреагировали на признание?

— Нас объявили нежелательными, когда мы ехали проводить учения для волонтеров на Ладожском озере. Уже подъехав на машинах с оборудованием, мы остановились пообедать в кафе. Я успела съесть супчик, чему очень радовалась, потому что, пока я ждала второе, пришла новость, и после этого я не ела, кажется, неделю — было много разных дел: долгий процесс ликвидации, расторжения договоров…

Было очень обидно, потому что я много лет потратила на создание разных пособий и инструкций, в том числе используя свой педагогический опыт и образование. Я много работала по созданию материалов профилактики пожаров и сделала с большой командой классный комплект для детей от 4 до 17 лет, с образцами планов-конспектов по ФГОС, все что угодно, все бесплатно. Можно было просто скопировать, вставить себе в план и сэкономить время учителя. С одобрения Министерства просвещения, с печатью Федерального эколого-биологического центра.

И я понимаю, что сейчас все это признано одним из самых опасных материалов, подрывающих конституционный строй Российской Федерации. И мне надо коробки материалов о том, как правильно тушить костры, сжечь. Это обидно.

— Как отреагировали ваши близкие?

— Мы с молодым человеком остались без работы. Мой папа, очень ярый сторонник государственной политики, написал короткую фразу: «Я надеялся, до этого не дойдет». Это было очень приятно, зная, что мы с ним во многом сильно расходимся во взглядах. Но у него нет другой дочери, у меня нет другого отца.

«9 из 10 пожаров происходят по вине человека»

 

— Почему госструктуры не справляются с пожарами?

— Во-первых, у нас есть проблема с распределением обязанностей. В России много разных категорий земель, и у нас работают службы не в зависимости от того, что горит, а в зависимости от того, на какой категории земель горит. Сельхоз земли, заросшие полностью лесом, например, до сих пор тушат МЧС, у которых нет соответствующего оборудования.

Важно и то, что Россия очень большая. Например, в Хабаровском крае, как мне рассказывал начальник части, есть населенный пункт в 100 км, на вызовы из которого они должны приезжать. За 20 минут доехать невозможно.

Нужно сильно менять отношение к профилактике пожаров, потому что у нас 9 из 10 пожаров происходят по вине человека. Природных причин пожаров в стране менее 10%.

— Могут ли волонтеры и госструктуры работать вместе?

— На любых пожарах волонтеры и сотрудники пожарных служб должны работать вместе. Дальше вопрос коммуникации. Я несу в массы идею, что о любом пожаре нужно звонить диспетчеру службы 112. Они должны регистрировать существующие пожары. Если службы не будут знать о том, сколько у них пожаров происходит, то у них объективной картинки не будет в голове. Поэтому о всех пожарных надо сообщать, даже если вы с группой оказались на нем. Ты можешь позвонить и сказать, что мы проезжали мимо, а здесь травяной пал уходит в часть леса, у нас есть оборудование и мы можем потушить. Или не можем.

Кубань, ЕСПЧ, ПТСР

 

— Какие за 13,5 лет вашей работы были счастливые и несчастливые моменты?

— Совершенно счастливый такой, безудержный восторг, когда уже в начале марта приезжаешь в Астраханскую область, в эти безграничные тростниковые крепи песочного цвета, голубое весеннее небо — и бесконечно можешь смотреть на него. Холодный ветер, но уже теплое солнышко и пахнет иначе. Это какое-то физическое ощущение свободы. И была совершенно счастлива, до безумия, когда по пожарной работе я побывала в Токио. Я все детство мечтала в Японии оказаться.

Из несчастливых я бы выделила две вещи. Есть один пожар, на котором мы не смогли ничего сделать. Проработав 19 часов, мы не смогли его потушить. Мы ничего не могли сделать самостоятельно, привлекали местную администрацию, которая ничего не хотела. Это было на Кубани. А потом на нас напали: ночью на наш палаточный лагерь набросились несколько людей «с применением холодного и огнестрельного оружия».

Дело не в том, что в итоге пожар потушили дожди, а в том, что должно же быть какое-то тактическое решение для этого пожара, как-то же все-таки можно, наверно, было его потушить ловчее. Но каждый пожар уникален и повторить точно такую же историю уже невозможно, а где-то мы явно ошиблись, и этот опыт хочется превратить в успех, чтобы использовать дальше в работе. А с нападением - нет официальной версии, кто был организатором, хотя ЕСПЧ, из юрисдикции которого уже вышла Россия, недавно постановил, что расследование было проведено некорректно со стороны государства. Было страшно, был шок. Но Гринпис очень помог всем участникам, в том числе с предоставлением психологической помощи. Я тогда обратилась к специалистам и прошла курс работы с ПТСР — точно не зря, потому что в памяти в итоге остались только смешанные чувства по поводу непотушенного пожара.

И был еще один за все эти годы несчастливый эпизод. Я потеряла одного друга, перестав общаться, и если бы можно было вернуться обратно, то, что я хотела бы изменить, — попробовать сохранить отношения. Отношения между людьми — это то, за что стоит бороться.

«Вера — это мое внутреннее»

 

— Присутствует ли как-то в вашей жизни религия?

— На самом деле я глубоко верующий человек. Когда я была еще маленькой, в начале 90-х годов, я жила в женском Введено-Оятском монастыре. Мы туда уезжали с семьей, потому что я и брат очень сильно болели. До сих пор все живы-здоровы.

В православии есть часть правил, которые, на мой взгляд, обусловлены просто историческими фактами. Например, во время менструации женщинам запрещено ходить в храм. В то время, когда не было средств гигиены, можно было понять, почему это делать не стоило.

Я сторонник мысли о том, что Бог един, а трактовки разные. Я гуманист с очень сильными пацифистскими установками. И в том числе это воспитано благодаря православию, тому, как в моем приходе мне рассказывали, что такое Бог, вера и праздник Пасхи, когда чувак умер для того, чтобы мы жили. И я считаю, что вера — это мое внутреннее, а религия — уже внешнее, для управления людьми.

— Какие у вас есть мечты?

Я хочу записать музыкальный альбом. Мой отец тоже занимался музыкой, и к своему юбилею, к 50 годам, он записал свой первый альбом. Но папа поет в бардовском стиле. Мы с ним вообще никак в этом плане не сочетаемся: он ругает мои тексты, а я считаю, что у него не хватает аранжировок.

Я бы хотела иметь возможность путешествовать. Есть в мире еще куча уголков, которые хочется увидеть. Очень хочу в Южную Корею, в Японию, Индонезию, парк Паанаярви в Карелии. И чтобы я могла продолжить заниматься тем, что меня саму вдохновляет. Не делать выбор в сторону финансовой независимости. 

Если что-то откликается в вашем сердце, то лучшее, что каждый из нас может сделать, — это стать внимательнее к своим действиям, быть бережнее к природе. Я рада, что благодаря этой номинации могу об этом рассказать большой аудитории.