«Идентичность трудно найти, все малые города России похожи». Как фотограф создает арт-пространство в Кузбассе после учебы в Петербурге

Прокопьевск вырос в 1930-е как шахтовый город, а в минувшем году здесь закрылась последняя шахта. Жизнь необратимо изменилась, но местные жители предпочитают этого не замечать. Городу не хватает рефлексии, и фотографии Виля Равилова в какой-то степени восполняют этот пробел. Случайные прохожие, типовые здания, бродячие собаки, тени… На этих снимках город выглядит и узнаваемым, и незнакомым. Равилов сочетает документальность и авторский взгляд. С помощью документальной и стрит-фотографии рассказывает истории и познает мир.

В 2019 году Виль Равилов стал одним из 17 финалистов фотоконкурса Makers of Siberia Photo Prize, организованного медиаплатформой «Мастера Сибири». В нем участвовали 620 фотографов, а в жюри входили призер World Press Photo Елена Аносова, креативный директор фонда Calvert 22 в Лондоне Эко Эшун, куратор музейного центра «Площадь мира» в Красноярске Оксана Будулак, а также профессор фотографии Рижского университета имени Страдыня Алнис Стакле.

Дерзкие и невидимые

— Стрит-фотографией ты увлекся в Петербурге, где туристы и другие люди с фотокамерами давно примелькались. Прокопьевск — маленький город, в котором на фотографов оборачиваются. Как здесь работается?

— Стрит-фотограф может и познакомиться с человеком, сделать уличный портрет. Хотя, конечно, в каких-то ситуациях научаешься быть незаметным. В Питере нам объясняли: если есть внутренний страх, прохожие реагируют негативно, а если фотограф уверен в себе, то и окружающие принимают его присутствие как должное.

— Объясняли на фотофакультете им. Гальперина?

— Да. Кураторы, которые и погрузили в этот мир, дали толчок. В Питере есть фотограф Александр Петросян, снимающий очень активно, очень быстро. Может подбежать и, чтобы сделать фотографию, приблизить объектив почти вплотную — портретируемый даже понять ничего не успеет. За 20 лет у Александра Петросяна было только три случая, когда на него реагировали агрессивно. В стрит-фотографии существуют разные подходы: кто-то остается невидимым, кто-то снимет дерзко.

— Фотоблогеры из мегаполисов любят снимать заброшенные деревни, умирающие городки. Взгляд местных стрит-фотографов на свои города отличается?

— Столичные фотоблогеры снимают разруху ради разрухи, для крутой красивой Москвы это экзотика. А провинциальные фотографы еще и жизнь своих городов показывают. Потому что этот город, каким бы он ни был, — это их город. И они любят людей, которые здесь живут, хотят достойно их снять. Когда вернулся из Питера с новыми знаниями, старался подчеркнуть идентичность Прокопьевска. Эту идентичность трудно найти, все малые города России похожи. Стал искать то, что хотя бы чуть-чуть нас отличает: снег, наши памятники.

— Какие памятники?

— Наши золотые Ленины, например.

— Они же в каждом городе.

— Но они не везде такие золотые. Золотой Ленин рядом с разрушенным в хлам ДК ПЗША [Прокопьевского завода шахтной автоматики] уже символом Прокопьевска стал. Сам фон символичен. Фотографу остается дождаться людей, какой-то ситуации, чтобы снимок сделать… Но это Тырган [новый центр города], где на самом деле мне уже все приелось.

— Перемещаешься из центра на окраины?

— Уже давно пытаюсь. Там незамеченным точно не останешься, поэтому надо подходить к людям, знакомиться. Для такого погружения требуется время, но все осуществимо, надо только задницу от дивана оторвать. Как только это сделаешь, все начнет получаться. И локации, которые уже снимал, тоже можно снять по-другому. В Омске [где состоялись итоговая выставка финалистов конкурса Makers of Siberia Photo Prize, а также лекции и мастер-классы для фотографов] дали хороший толчок, объяснили, как двинуться дальше, искать новые ходы.

«„Фотосушки“ позволяют людям найтись»

— Насколько знаю, одна из твоих тем — «Город после шахт». Но у тебя не так много фотографий, на которых можно увидеть то, что от шахт осталось.

— Потому что это технически сложно — снять с такого ракурса, чтобы была видна какая-то жизнь вокруг, а не просто копер [«вышка с колесиком»; подъемная конструкция, установленная на поверхности над шахтой]. Чтобы в кадре были дома, хотя бы крыши. «Город после шахт» — это еще и люди. Рабочие династии, так или иначе связанные с углем — те, кто трудился в забое; те, кто работают на угольных разрезах, в котельных. Они же понимают, что город мельчает. Как они себя осознают? Что собираются делать? Над этим работаю. А самое простое, что в рамках темы можно сделать, — выйти на улицу и поснимать городские праздники.

— Что празднуют в День шахтера [последнее воскресенье августа] жители города, где недавно закрылась последняя шахта?

— День города они празднуют.

— Люди радуются?

— Иногда. Чаще приходят по инерции. Как документальный фотограф стараюсь во время съемки дистанцироваться, не оценивать, но как жителю Прокопьевска все официальные культурные движухи мне не нравятся. Даже для меня — человека уже не очень молодого — они слишком совковые. Это понимают и власти, но все равно нагоняют аудиторию — освобождают от учебы, от работы. Через снимки показывают и то, что прокопчанам там не весело. Другое дело — дни поселков [речь главным образом о поселках, когда-то образовавшихся рядом с шахтами; сегодня большинство этих поселков в черте Прокопьевска]. Красная Горка, Ясная Поляна, Спиченково. Там не всегда есть место, где удобно собраться, но жители с радостью приходят и даже устраивают такие праздники сами, приносят какие-то угощения. Вот это интересно и смотреть, и фотографировать.

— Ты был фотокором в городской газете до учебы в Питере и после возвращения. Почему уволился? Такая возможность снимать, например, те же дни поселков.

— Да, возможность много ходить и видеть, но вот эта рутина фотографическая… Идешь на мероприятие, и тебе нужно сделать одну-две «картинки» по указанию главного редактора. Или просто включается внутренний цензор: понимаешь, что ждут снимок улыбающегося передовика с рабочим инструментом в руках. Кажется, потом можешь снять что-то для себя, но для меня это сложно. Понял, что, если продолжу там работать, превращусь в типичного провинциального фотокора с набором штампов в голове и эти штампы помешают продвинуться.

— Можно ли быть «свободным художником» в Прокопьевске?

— На фрилансе тяжело, приходится снимать и «коммерцию» — даже выставленные на продажу дома. Это засоряет мозг, отвлекает. Но все равно есть вещи, за которые не берусь, как бы тяжело мне ни было. Подумываю о том, чтобы найти работу, вообще не связанную с фотографией, а снимать только то, что хочу.

— Зачем тебе понадобились «фотосушки» [арт-акции, проходящие как в помещениях, так и под открытым небом. Фотографы — все, кто пожелает — приносят отпечатки сделанных ими снимков, которые развешиваются, как белье на веревочке. Любой зритель может забрать понравившийся ему снимок]?

— Раз уж здесь нахожусь, хочу создать вокруг какую-то культурную среду. Как и в других городах, на прокопьевских «фотосушках» в основном банальные снимки — птички, цветочки. Но молодежь приносила и экспериментальные фотографии. В городе появились люди, которые, на мой взгляд, классно снимают, хотя их профессии никак не связаны с искусством. Например, электрик на угольном разрезе или сборщик каких-то непонятных мне штуковин для шахт. Но у них как у фотографов настолько тонкое чутье… Я никогда не смогу так снимать. Они снимают в ч\б, снимают на пленку, делают «грязные» снимки [с черным цветом, недосветами и пересветами].

— Фотография способна изменить жизнь — того, кто ею занимается, и того, кто ее смотрит?

— Это извечная проблема фотожурналистики.

Раньше фотография чуть ли не войны останавливала. Снимки, сделанные в 1960-е на войне во Вьетнаме. Многие американцы благодаря им узнали, что там на самом деле происходит. Тогда фотография меняла мир. Сейчас на всех лекциях нам говорят: «Успокойтесь, больше не меняет!» Но она способна изменить самого фотографа.

Занимаясь фотографией, смотришь снимки других, изучаешь шедевры мировой живописи и кинематографа. Учишься снимать, воспитываешь художественный вкус. Может быть, это не очень прочитывается, но в моих снимках есть отсылки к Брейгелю, к другим великим мастерам. Делаю это неосознанно, просто глаз реагирует на какие-то сочетания цветов, мизансцены, которые я раньше бы проигнорировал. Даже без фотокамеры начинаешь смотреть на мир другими глазами. И, занимаясь документальной фотографией, обязательно встречаешься с интересными людьми, которые меняют твое мировоззрение.

— Про весь мир — понятно. А зрителей, которые живут в малых городах, может изменить фотография, сделанная в их городе?

— Сложный вопрос. Можно организовать уличную выставку, посвященную какой-то проблеме, и хотя бы один-два человека осознают эту проблему, начнут что-то делать для ее решения. Но основная задача фотографии — «капсулирование времени». У нас в соседнем Новокузнецке в начале 1980-х годов существовала фотогруппа ТРИВа. Сейчас по телевизору показывают, какая была великая страна, как все хорошо жили. Но мы можем посмотреть фотографии, сделанные участниками ТРИВы, и понять, что это не так. Точнее, не совсем так. Были и пьянство, и бедность, и неблагополучие. На их снимках — реальность без прикрас. И сегодняшние фотографы оставят отснятый материал потомкам.

— Видел фотографию, сделанную на уличной «фотосушке» в Прокопьевске: ты держишь в руках трехлитровую банку молока. Подарок от благодарных зрителей?

— Это наш сибирский характер: человек хочет тебе что-нибудь подарить, но у него с собой только банка молока. Женщину, которая сделала этот подарок, зовут Жанной. Она не имеет никакого отношения к фотографии, просто так получилось, что в тот момент пришла на нашу выставку. Говорит: «Хороший ты человек. Давай-ка я подарю тебе это молоко». У нее свои коровы. И еще Жанна — логопед в прокопьевском интегрированном театре «Впрок».

«„Пленочники“ воюют с „цифровиками“ только в России»

— В Прокопьевске ты организовал фотоклуб. Он до сих пор существует? Есть база, где вы собираетесь?

— Клуб существует, но сейчас реже собираемся. Оказалось, все на моем запале работает. Стоило вожжи чуть отпустить, и расслабились. Но мы продолжаем встречаться. Базы никакой нет. Сейчас с другими людьми арендовал студию, приводим ее в порядок. Возможно, в этой студии фотоклуб будет собираться; там можно проводить мастер-классы, устраивать показы авторского кино. Пока собираемся здесь, в этом кафе, где сейчас с тобой беседуем. Активных участников человек 10. У кого-то сугубо технические проблемы. Просят помочь, например, настроить вспышку. Другие обсуждают творческие вопросы. Спрашивают, что снимать дальше, как взаимодействовать с людьми во время съемок. Недавно пригласили поучаствовать во всероссийском конкурсе фотоклубов. Быстренько попросил всех отправить свои фотографии. Обсуждать название клуба не было времени [а прежде не было необходимости в названии], придумал сам: фотоклуб «Угольный»! Хочу еще подтянуть к нам людей помоложе. По соцсетям смотрю — в Прокопьевске есть подростки, которые снимают необычно. Свежий взгляд, нет штампов, характерных для коммерческой фотографии. Попробую с ними поговорить и устроить что-то вроде мини-конкурса.

— Возродился интерес к пленочной фотографии. Ты и участники фотоклуба тоже иногда снимаете на пленку, причем самым простым советским фотоаппаратом — «Смена 8-М». Пленка действительно лучше «цифры»?

— Я отхожу в сторону, когда начинаются споры про «пленочную магию». В США и в Европе никакого противостояния нет. «Пленочники» воюют с «цифровиками» только в России. Людям заняться нечем, поэтому они любят друг друга на группы разделять. Фотограф, достигший определенного уровня, понимает, что камера — просто инструмент. У тебя в наличии куча инструментов, выбираешь тот, который необходим для решения конкретной задачи. Если для выставки, чаще снимают на пленку, потому что при печати она дает больше возможности для увеличения. В то же время многие топовые фотографы сейчас снимают на айфон и издают книги с этими фотографиями. Главное снимать, на что именно — не столь принципиально.

— Вместе с единомышленниками ты собирался делать «зин» — самодельный фотожурнал с прокопьевскими фотографиями. Не проще в интернете публиковать?

— В соцсетях «картинку» увидят много людей. Но и забудут быстро. Как известно, контент живет 15 секунд. Современные фотографы, чтобы устраивать полноценные выставки, специально на пленку снимают, печатают фотографии вручную. Все равно настоящая выставка на зрителей воздействует сильнее, чем «картинка» на планшете. И книжная сфера по-прежнему развивается. Фотографы издают оригинальные, современные, очень крутые книги. С коллективным прокопьевским «зином» все оказалось не так просто. Когда творческие люди собираются, им сложно договориться, у каждого свое видение. Но, надеюсь, мы его сделаем. В Омске фотограф Елена Аносова посоветовала мне делать и свою книгу фотографий. Это будет мой вклад в культуру города. Возможно, кому-то он не понравится, но это неважно.