Интернет-журнал «7x7» представляет текст проекта «Гласная» — журналистской команды, которая собирает истории сильных женщин, живущих вопреки стереотипам. Героиня этого материала — 48-летняя Ольга Титаева, многодетная мать, жена священника, педагог в фонде "Даунсайд Ап".
В церкви в Домодедове, где служит ее муж, Ольгу зовут «матушка», но внешне она совсем не похожа на попадью: хрупкая, в кудряшках, с детским выражением лица. В повседневной жизни Ольга старается об этой стороне своей жизни не упоминать: «У людей первая реакция — не „вау, как интересно!“, а испуг или желание отстраниться». Мы поговорили с Ольгой Титаевой о гражданской активности православных, многодетности и бездетности, «беличьем круге» материнства, домашнем насилии и народной поговорке «принесла в подоле».
Ольга Титаева, 48 лет, многодетная мама, жена священника, педагог в Фонде «Даунсайд Ап».
«На летних протестах православные писали крутейшие плакаты»
Почему я, православная, хожу на акции протеста? Потому что это касается каждого — как у Гребенщикова, «никто не бывает один, даже если б он смог». Каждый из нас что-то привносит в общую картину жизни, влияя на расстановку сил. Я вижу много несправедливости, и самая лютая исходит от властных мира сего. Когда несправедливость совершается (например, не допускают на выборы независимых кандидатов), у каждого здесь и сейчас есть возможность что-то сделать для движения к правде, пойти на акцию протеста. Ну да, я маленькая и незаметная, но я это сделаю непременно, иначе не смогу. Мое обостренное ощущение несправедливости, наверное, замешано на собственной незащищенности тоже, я сразу прикладываю чужие беды к себе и понимаю, что так человеку жить нельзя. Поэтому не могу оставаться в бездействии. Помолиться — да, надо, но есть законы земной жизни: если мне хочется поесть, я пойду и приготовлю, а не встану на молитву, чтобы еда сама появилась. В процессе можно помолиться, это только поможет делу.
Если хождение на протестные акции сопровождается истерикой, то да, наверное, личные проблемы у человека накопились. А если люди ходят осознанно, без надрыва и истерик, могут свободно обсуждать происходящее, это не говорит о замещении проблем, это выбор личности. Я вижу на митингах уравновешенных, совершенно адекватных и внешне приятных людей: лица, движения, обрывки разговоров — все это вызывает симпатию и отклик. Для меня это знак, что я не заблудилась.
Откуда вообще взялась идея, что верующие и особенно православные не должны никуда ходить, а должны лишь стоять на молитве? На летних московских протестах православные писали крутейшие плакаты, один из них: «Горе тем, которые постановляют несправедливые законы и пишут извращенные решения, чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из народа Моего», — это слова из книги великого пророка Ветхого Завета. В Евангелии много сюжетов про «сирых и обидимых»; самого Христа, невинного и абсолютно чистого, распяли «сильные», стоящие у власти. В первые века гонимые христиане поддерживали друг друга и защищали. Невинный не должен быть наказан, слабый не должен быть унижен, потому что «возлюби ближнего своего, как самого себя». Если ты честен с собой, поступай по совести, даже если страшно. Поэтому думать, что все православные стоят в уголке и помалкивают — неверно. Я не говорю, что каждый обязан выйти на улицу, есть много объективных причин, чтобы этого не делать, но было бы неплохо, чтобы вышло побольше людей — мы бы быстрее договорились с властью.
Кстати, на летний митинг мы ходили вместе с подругой, чей муж (правда, бывший) — дьякон. Почему она пошла? Потому же — зацепила несправедливость, когда нас лишают прав. Мы с ней стояли на проспекте Сахарова, и мой муж прислал смску: «Как вы там? Я с вами». В субботу он был на службе в Домодедове, не мог к нам присоединиться.
«Номер один, номер два, номер три и номер четыре»
Лиза — первая, 24 года.
Александра — вторая, 21 год.
Тихон — третий, 19 лет.
Петя — четвертый, 13 лет.
Не могу сказать, что я вот так «сидела и планировала» четверых детей, все-таки это не проект: придумал цели, задачи, мероприятия — и вперед. Разве мы на самом деле можем к чему-то подготовиться?
Нас у родителей было трое, и в детстве мы сильно ссорились с братьями, появлялись коалиции — двое дружили против третьего, третьим обычно была я, но иногда не везло кому-то еще. И я сильно об это ранилась. Поэтому во взрослой жизни решила: четверо — вот хорошее количество, дети обязательно будут дружить. Пока дружат, и это уже годы дружбы.
Когда ждала Тихона (третьего), было страшно: тут уже перестаешь на свои человеческие силы надеяться. У меня две коленки и можно посадить на них одного ребеночка и второго, две руки — можно взять за руку двоих и перейти дорогу. А когда их трое, то все, паника. Но с четвертым уже опять не страшно.
К этому моменту все возможные страхи пережиты — я, например, поняла, что в нужный момент помощь всегда придет, мир нам помогает.
Когда родился Тихон, мне нужно было старшую Лизу возить в Пушкинский музей на кружок. И тут звонит мама моего друга и одноклассника: «Я буду возить. Когда-то люди помогли мне, теперь я помогу тебе». Помощь ходит по большому кругу! И это точно Божий дар и Его рука.
Так получилось у меня, что рождение и выращивание детей заняло много лет. В богословии есть такое понятие, как «умаление» (kenosis), когда Бог умалился до человеческого естества, вочеловечился. В материнской заботе есть подобие умаления — уменьшение себя ради другого человека. Наверное, немного притянуто, но смысл тот. Каждая мама живет ощущениями, подстраиванием, острым неспящим вниманием и наблюдением. Ежедневная круговерть не оставляет личного времени, забирает все без остатка. И так много лет: в моем случае — тринадцать лет младенческих забот (а бывает у людей и больше). Все эти годы — режим и ритм, «беличий круг». Много гуляешь, везде следуешь за ребенком, находишь свой интерес — и мерзнешь! Одежду в магазине я оценивала только по одному критерию: тепло ли в ней будет стоять в песочнице пару часов на холоде. Когда через несколько лет «мамства» устроилась работать в колледж, с изумлением обнаружила, что не могу одеться по погоде, потому что добежать до метро — это совсем другая история, чем простоять два часа на холоде в песочнице.
Когда Петя (четвертый) пошел в школу, я ощутила себя «на каникулах», в каком-то новом качестве свободы. Неожиданно оказалась предоставленной самой себе со своей собственной личной жизнью! Сейчас мне ужасно радостно смотреть на подросших детей, к четвертому подростковому возрасту я научилась не бояться и видеть их немного со стороны, как сочувствующий наблюдатель, а участники и герои своих жизней — они сами.
«Во многих родителях живет идея, что школы и детские сады — это такие “камеры хранения”»
Мама Лизы (первой) и мама Пети (четвертого) — это совершенно разные мамы. Только теперь я понимаю, что, держась за руку мамы, ребенок хуже делает то, что хорошо делает без нее, потому что перекладывает часть ответственности на маму. Со мной так было: Тихон тренировал трюк на спорткомплексе, ждал меня, чтобы показать — а в моем присутствии упал, сломал руку. Другой случай с ним же: я боялась отпускать его одного, потому что на проезжей части он никогда не смотрел по сторонам. Но в какой-то момент (он уже взрослый!) отпустила в магазин. Субботнее утро, машин мало, ему нужно пройти два пешеходных перехода, я наблюдаю с балкона. И вижу — он смотрит по сторонам! Мамы же рядом нет. Я поняла, что была для него сдерживающим фактором. Когда я рядом, когда держу за руку, опекаю — на самом деле в эти моменты я его торможу.
Сегодня во многих родителях живет идея, что школы и детские сады — это такие «камеры хранения», положил туда ребенка утром, а вечером забрал такого же точно. А если у него вдруг синяк — все, караул. Но ведь там тоже происходит жизнь.
Родители вот так опекают ребенка долго-долго, со всей сердечностью, стараются — и вдруг их осеняет: сын же взрослый, пусть теперь нам помогает, пусть станет самостоятельным и храбрым. А он, оказывается, совершенно к этому не готов, просто не знает, как о ком-то заботиться, преодолевать трудности, договариваться.
Для меня «повод для гордости за своих детей» — это родительский миф. Конечно, я рада любым достижениям и победам детей, но куда важнее видеть, что они сами умеют радоваться и реализуются как личности, что они идут своим путем. Мне этого достаточно, потому что важна сама жизнь как дар. Чего я хочу как мать? Чтобы мои дети уважали других и были великодушны, чтобы могли уступить и помочь и чтобы были счастливы. Гордость тут ни при чем.
«Встречает подруга подругу и сразу вопрос: замужем, дети есть?»
Я хорошо понимаю женщин, которым хочется родить самим. Если бы я не смогла, не знаю, как бы это пережила, правда. Общество наше давит, встречает подруга подругу и сразу вопрос: замужем, дети есть? Но делать ЭКО я бы все-таки не стала (это моя личная позиция), меня пугает вмешательство в естественный ход вещей. Все слишком тонко. Я бы пошла в детский дом или еще куда-то. Мне тут видится повод к поиску себя: если у тебя не получается здесь, ищи в другом месте.
У женщины, которая не вышла замуж и не родила (но у нее есть такая потребность), могут быть и другие варианты — предложить кому-то свою помощь, например. Быть не нянькой, а другом — на равных. Можно так в этом поучаствовать. В нашей семье тоже есть названная бабушка — она появилась, когда родился Тихон, и стала родным человеком. У меня тогда умерла мама, Тихону была два месяца, девочкам — пять и два с половиной, на фоне стресса я со всеми перессорилась. И в этот тяжелый период появилась наша Варвара Андреевна — бездетная состоятельная женщина, ровесница моей мамы. Работать ей было уже неинтересно, но была потребность кому-то помогать. Ей показали на меня — вот, тут мамочка в плохом состоянии.
Она мне позвонила:
— Чем помочь?
— Спасибо, ничего не надо.
Позвонила снова:
— Чем помочь?
— Спасибо, не надо.
В следующий раз просто поставила перед фактом: «Через двадцать минут буду. Собирай мальчонку с коляской, мы пойдем гулять. А ты — делай что хочешь…». Это был такой подарок и для меня, и для Тихона, с которым они уже девятнадцать лет не разлей вода. И никому из них не важно, родная она ему бабушка или нет. Кстати, все говорят: «Как на бабушку похож!» Мы смеемся.
«В нашем доме все плохо с „гендерными ролями“»
В нашем доме все плохо с «гендерными ролями». Просто катастрофа какая-то с ролями. У нас даже собака была, которая как бы говорила — где, где тут хозяин? Но так и не нашла главного. В семье я вожу машину, занимаюсь техникой, ремонтирую и все такое. Когда-то у меня были старые «Жигули», «двойка», которые постоянно ломались. Благодаря им я могу все. Теперь, когда мы ездим на нормальной машине теми же дорогами, дети тычут: «Мама-мама, помнишь, мы тут ломались? И тут ломались». Знаете, пожалуй, я не хочу себе мужских прав, хочу женских привилегий. Я была бы, наверное, счастлива, если бы мне сказали — ни о чем не думай, подчиняйся вот ему. Была бы рада как та собака, которая нашла хозяина. Женщинам нужна одна такая необыкновенная привилегия, называется «право на отдых». Правда, Тихон вырос и стал делить со мной хозяйственные заботы: привезти-увезти, починить, привинтить, приколотить. И это счастье.
Порядка у нас дома тоже не бывает. В какой-то момент я поняла, что можно топать, кричать или просто посвятить жизнь наведению порядка, но я не могу и не хочу этого делать. Есть такая церковная басня. Один монах приходит к другому в келью, а у того страшный беспорядок. Монах говорит: «Этот человек думает только о Боге, все остальное для него — суета». Заходит в другую келью, видит идеальный порядок — и говорит: «Как чиста душа этого человека, так чист и дом». Все дело в том, как к этому относиться.
«Принесла в подоле»: комментарий стереотипа
Понять всю глубину неравноправия полов можно через эту уничижительную фразу. В ней целая пропасть в части разделения ответственности между мужчиной и женщиной. Помню, мы обсуждали со знакомыми мамами фразу, которую я услышала от американских друзей: «Девочка родилась — это хорошо, пока маленькая (и спит, и ест, и аккуратная); с мальчиком, пока он маленький, сложнее, зато в подростковом возрасте с ним можно договориться, а девочки сразу беременеют и все». Участвовавшая в обсуждении мама мальчика сказала, весело нам подмигнув: «У меня пацан, меня это не касается!» Оказывается, молодой человек не имеет отношения к беременности своей подружки, это у девушек как-то само собой выходит и не говорит в пользу их ума. А ума молодых людей это почему-то не касается.
Ответственность — такая вещь, которую как только берешь, получаешь еще больше. Всем хочется продолжать обычную жизнь, когда появляется маленький ребенок — а он будет таким десять с лишним лет, без возможности сделать паузу. А тут, получается, что один из двух отказывается от участия в выращивании ребенка, и остается девочка одна в поле с подолом.
К сожалению, до сих пор редки примеры, когда мужчина берет на себя заботу о ребенке и понимает, что это, по-честному, на всю жизнь. Винить случайность или уповать на «запланированные беременности» тут не поможет, жизнь распоряжается нашими планами по-своему. Поэтому я бы к самым крутым умениям человека отнесла умение адаптироваться к изменяющимся обстоятельствам и готовность брать на себя ответственность.
«Почему ты их (детей, мужа) не заставляешь что-то делать?»
Мне часто задают этот вопрос, не понимая, что такая его постановка — тоже про насилие; само слово «заставляешь» подразумевает применение силы, давление, принуждение. Хотя с темой домашнего насилия такие разговоры обычно не ассоциируют. Идеальная семья, в которой никто никого не пытается подмять или хотя бы не слишком деликатно вразумить, в реальности, конечно, невозможна. Понятно, что изначально никто никому не хочет зла, не планирует ломать другому человеку жизнь, когда создает семью или заводит детей. Но вдруг человек обнаруживает себя не в том месте, не в том качестве, не с теми заботами или с заботами не в том объеме, в каком рассчитывал. Представим замотанного человека, который 24 часа в сутки, без выходных, отвечает за здоровье, благополучие и жизнь близких. Толкнуть или ударить для такого человека — продолжение его тяжелого внутреннего состояния. Чтобы этого не происходило, нужно обсуждать и разговаривать в семье, нужно вообще иметь много опыта «разговоров», отслеживать свое состояние, сбрасывать агрессию, потому что жизнь в формате «каждый день — подвиг», скорее всего, разрушит семью.
У меня нет однозначной позиции по поводу закона о профилактике домашнего насилия, я имею в виду юридические нюансы. Но насилия в семьях быть не должно ни в каком виде. Для меня семья — это не про традиционные ценности, а про место покоя, мира и уважения. Не знаю, сможет ли такой закон защитить семью от деформированной личности, склонной к жестокости и садизму, как в случае сестер Хачатурян. Ведь семья не существует отдельно от общества. Вряд ли закон сильно изменит ситуацию, если общество нездорово и насилие в нем привычно, — ситуацию изменит уважение к другому, которое впитывается с детства.
