«Я бьюсь не ради медалей, а ради исторической справедливости». Монолог 94-летнего рязанского ветерана, который пытается доказать, что первым форсировал реку Вислу

Тряпичный мяч, три капустинки и крапива

Николай Чадаев живет в одном из старых «элитных» домов на ул. Ленина, в просторной квартире вместе с младшим сыном — тоже уже пенсионером. В день встречи с корреспондентом «7x7» он успел побывать на двух важных встречах и «полить редиску на даче в Агро-Пустыне» (село в 20 км от Рязани). На кровати лежали два костюма: повседневный и парадный — с медалями, орденом Отечественной войны I степени и орденом Красной звезды. Чадаев признался, что «ходить во втором уже тяжеловато».

— Родился под Тулой, в селе Карамышево, 27 ноября 1925 года. Семья была большая: семеро детей, я старший. У нас все были ответственные, трудолюбивые — тогда все жили тяжело, но мы не голодали. Держали лошадку, двух овечек, боровка и свинку. А потом с 1933 года у нас колхоз сделали — животных, кормильцев наших, туда согнали. Мы не очень радовались, конечно. А больше у нас в селе таких семей и не было: у всех не больше одного ребенка, да и скотину не держали. Я не знаю, почему так. Бабушка моя была крепостной, отец работал на строительстве железной дороги — «конфетки» таскал. Знаете, что это? Деревянные шпалы неподъемные так называли.

В первый день войны мы с ребятами играли в футбол мячом из тряпиц — набивали маленькие тряпочки в одну большую, вот и мяч. А на столбе висел черный такой громкоговоритель, который внезапно заработал — говорил Вячеслав Михайлович Молотов [в 1941 году — народный комиссар иностранных дел СССР]. Он такие пышные слова сказал: мол, внезапно враг вторгся… Напал на Киев… Наше дело правое, победа будет за нами. И мы прекратили игру. Мне было тогда 15 лет.

Вскоре мобилизовали на трудовой фронт подо Ржев [Тверская область] — там копали противотанковые рвы глубиной в четыре метра. Потом отправили домой на какое-то время — с поездами была неразбериха, кое-как доехал до другого района, за сутки добрался до дома с чужой станции. А там нашу Ясную Поляну, наш Щёкинский район немцы оккупировали. Ой, как они себя вели… Не за столом будь сказано: и сами — по-свински, и нас за людей не считали. А потом нашу область освободили, меня снова отправили на трудфронт, уже теперь рядом с домом. Мы с конем по кличке Мотузок бревна на оборонительный рубеж таскали, к противотанковому дзоту тягали.

В 1943 году мне исполнилось 17 лет, отправился на фронт: сначала в запасной полк в Алабино под Москву, потом сформировали 43-й противотанковый артиллерийский полк. Меня назначили командиром орудия, выдали инструкцию к нему. Я просыпался раньше всех, читал, зубрил, а потом учил бойцов. Вначале очень тяжело приходилось, все время хотелось есть и спать. Привал во время марш-броска всего десять минут, и я сразу засыпал, потом по команде вскакивал. По дороге давали жидкие щи, на весь котелок три капустинки, а котелок тот на двоих, зато, когда поход закончился, впервые наелись: такие щи дали, что ложка стояла. Это был Украинский фронт, впереди нас ждало форсирование Вислы.

А перед этим случился у нас инцидент. Один боец, так сказать, умел шить сапоги, поэтому с нами не работал. А чтобы только подготовить орудие к бою, нужно выкопать 43 кубометра земли — то есть работы нам, пацанам, хватало. А тот уже взрослый был, лет сорок. И он в штабе постоянно околачивался. Мы с ним пробовали поговорить — не понял. Ну мы по-своему, по-деревенски ему урок преподали: подловили, да и нахлестали крапивой. Он в штаб побежал жаловаться, меня призвали к ответу, да и сняли с командиров орудия — так стал я наводчиком.

В ночь на 1 августа 1944 года

Николай Кузьмич приготовил чай, надел пиджак с орденами для фотографии и извинился за то, что не хочет переодеваться полностью: нет сил. В предпраздничные дни его зовут в школы и вузы, чтобы рассказать о той войне рязанской молодежи. Он никогда не отказывает, хотя, по его словам, понимает: некоторые встречи организованы «для галочки».

— На Висле была такая задача: перебраться на другой берег и закрепиться там до прихода подкрепления. Еще до начала переправы вышел небольшой скандал с командиром батареи: он на меня наругался, что я вдобавок к орудию загрузил больше ящиков с патронами, чем было можно. Побоялся, что понтон не выдержит, но я настоял на своем. Плыли в ночи, в плотном тумане — в таком, что товарища рядом видно не было. Не успели отплыть от берега, как наше плавсредство задело осколками, мы начали вычерпывать воду пилотками, руками, скорей-скорей. Плащ-палаткой заткнул одну дыру.  Добрались до берега, вытащили орудие и закрепились на плацдарме — это была задача-минимум. Наш расчет прибыл на тот берег первым, только через несколько часов — старший лейтенант Воробьев Иван. У нас с ним хорошие отношения были: он меня ругал иногда, что я в полный рост под обстрелом ходил, а он мне: «Пригнись, а ну, по-пластунски давай!» Молодость же, она — бесшабашная, а он мне в отцы годился, мудрее был.

Как мы продержались 16 дней до прихода подкрепления — сам не понимаю. Сначала по 20 раз на день нас атаковали, потом 17, потом еще меньше. На других фронтах говорили, что отступать некуда, за нами Москва, а мы говорили: «Отступать некуда, за нами Висла». Приказ был продержаться три дня, продуктов выдали на столько же дней — что есть?

Помню, скворца тогда убил и съел сырым, костров ведь разводить было нельзя. Вкусным он мне показался. И хотелось бы что-то забыть, да не могу, все как вчера перед глазами стоит. Особенно как раненые умирали — их много было, а мы ничем не могли им помочь. Трупы всюду, трупы раздутые, потому что лето, жарко.

16 августа на подмогу пришла пехота, дали нам отдохнуть три дня, потом снова в бой. Подбил я один танк, навел орудие на другой — тут и получил ранение, контузию. Так для меня война кончилась: до самого конца меня по госпиталям перевозили, лечили. И до сих пор две вмятины на голове остались. День Победы встретил дома: к тому времени меня комиссовали. Думал, забуду о войне, не буду вспоминать, а вот вспоминаю, да еще и борюсь за справедливость. Всем уже надоел, а как бросить? Нет, надо довести до конца.

«Это же исторический до-ку-мент!»

Ветеран отвлекается от темы, словно намеренно оттягивает разговор о самом неприятном. Рассказывает, что в мирное время переехал в рязанский город Скопин, на машиностроительный завод. Потом долгое время работал в строительстве, был избран первым секретарем Скопинского городского комитета партии. Был знаком и с первым секретарем областного комитета партии Алексеем Ларионовым, и с председателем исполкома Рязанского горсовета трудящихся, «хозяйкой города» Надеждой Чумаковой. Избирался в городской Совет депутатов, затем в областной. Показывает стопку удостоверений, скрепленных резинками. Еще раз кипятит чайник, потом все же приступает.

— После форсирования Вислы командир батареи Иван Васильев сказал, что представил меня к ордену Красной звезды, и я получил ее через три года. А за что — не понимал. Подбил 13 танков — может, за это? Или за какой-то отдельно взятый танк? Только в 2014 году нашел в архивных документах наградной лист, в котором сказано, что за форсирование Вислы и удержание Сандомирского плацдарма. Но в нем уточнение: я якобы перебрался на другой берег вторым, вслед за Воробьевым, а не первым. Обидно мне стало: как же так? Еще надо сказать, что между бойцами было всегда некоторое соперничество, и мне даже завидовали: как же так — рядовой, без высоких званий, без специальной длительной подготовки, а подбивает танк за танком. У других и звания были, а таких успешных попаданий в противника не было. Вот и думай: то ли в документы ошибка вкралась, то ли кто-то намеренно не захотел подтвердить, что младший по званию совершил героический поступок.

Задолго до этого я узнал, что тот самый Воробьев умер еще в начале 1950-х годов, но до 1976 года был жив комбат Васильев, который в письме мне подтверждал, что я переправился первым. Это была просто личная переписка. Сейчас письмо прошло почерковедческую экспертизу, его признали подлинным. Но изменений в документ так никто и не внес.

Я уже подавал в суд с просьбой просто изменить эту строчку в наградном листе, вписать, что не он форсировал первым, а я. Советский райсуд счел доказательства недостаточными, областной посчитал, что доказательств достаточно, а в части требований изменить запись в документах отказал. Я был несколько раз в приемной президента, писал письма в Минобороны, в комиссию по Государственным наградам при президенте России — ни до кого не могу достучаться. Мне отвечают невпопад, да и вообще какую-то ерунду, галиматью, извините. Мол, свою награду вы уже получили, и отвяжитесь. Да при чем здесь награда? Мне важна справедливость, тем более — это же историческая справедливость, это до-ку-мент! Мне не нужны еще какие-то награды, я не прошу денег, квартиру, машину, я не требую носить меня на руках, я просто прошу установить истину.

Я не хочу никого обижать, но вот бы понять: почему так? Почему про нас так восторженно говорят с трибун, так всюду приглашают на выступления, а конкретно сделать ничего не могут или не хотят. Боятся лишней бумажной волокиты, нет на это времени и желания? Мне сыновья с внуками говорят: дед, брось, справедливости не добьешься. А я вот как думаю: в Конституции записано, что я имею право защищать свои честь и достоинство, и буду это делать, пока жив.

Незадолго до 9 мая 2019 года Николаю Чадаеву сообщили, что его и еще трех ветеранов из Рязанской области повезут на парад в Москву. А за четыре дня объявили, что больше не будут возить ветеранов из регионов в связи с их преклонным возрастом. Николай Кузьмич отправился в Москву сам, на электричке, чтобы посмотреть парад на Красной площади.